— Ясно.
— Девятнадцать часов — мой личный рекорд. Запас прочности, как у русского крестьянина.
Она покачала головой и снова откусила от пирожного.
— Если случится атомная война, я выживу. А все эти худенькие, маленькие модели? Никогда.
Я кивнула и откусила от миндального рожка.
Шестьдесят лет назад мужчины сходили бы с ума от тела Дори Стивенсон — пышные бедра, роскошная грудь, полные руки и ноги. В наш просвещенный век каждую минуту своего осознанного существования она проводила либо в отчаянии, либо на диете. На диете, подумала я, глядя, как Дори мурлыкала и вздыхала над последним кусочком круассана. Затем она облизнула палец и подобрала им все крошки с тарелки.
— Господи, до чего же хорошо, — выдохнула Дори.
Ее веки трепетали. Она облизала губы и выпрямилась в изящном изогнутом кресле.
— Итак, Китти…
— Она была красивая, — подсказала я.
— Она была красивая и очень хорошо подготовлена. Мы начали учиться на неделю раньше. В Хэнфилде была специальная программа для… дай бог памяти, как они нас там называли? — Она прикрыла глаза. — Ага, для абитуриентов с различными экономическими возможностями. — Глаза у нее распахнулись, и она улыбнулась. — Это означало, что мы были бедными, но боже упаси произнести это вслух. Поэтому нас пригласили приехать пораньше — всех ребят на стипендии из бедных семей, плюс все этнические меньшинства, даже тех, кто учился в Экзетере и чьи родители были профессорами в Йеле, — и всех нас отправили в лагерь.
Я кивнула.
— Так они собирались — сейчас, минуточку, это я помню — «способствовать нашему вхождению в университетскую среду». А возможно, и удостовериться, что мы умеем пользоваться столовыми приборами и прочим.
Она раскатисто захохотала, но мне показалось, что в ее голосе прозвучала боль.
— Значит, вы с Китти жили в одной комнате?
— Для начала — в одной палатке. Фактически нас поселили на заднем дворе у одного профессора. У Китти были с собой топографические карты региона и коробочка с кремнем для высекания огня. Она сказала мне, что провела лето за чтением пособий по выживанию и теперь знает, какие грибы ядовитые и как определить север по моху на деревьях.
Дори покачала головой.
— У нее и еда была с собой в рюкзаке. Я этого никогда не забуду. Похоже, она думала, что нас и кормить-то не станут. Какая-то лапша быстрого приготовления и банки с фасолевым супом… — Ее большие голубые глаза налились слезами. — Чтобы быть готовой. Готовой ко всему.
«Готовой ко всему», — записала я, пока Дори смотрела на потолок, моргая и помахивая рукой перед глазами.
— Хэнфилд не нравился Китти, — произнесла она.
— Что вы имеете в виду?
Дори вздохнула, тряхнула кудряшками и деликатно отщипнула от слоеного пирожного с малиной.
— Вы там когда-нибудь бывали?
— Я училась в Колумбийском университете.
— Тогда, полагаю, у вас есть общее представление. В кампусе жили девушки, которые приехали туда на собственных машинах. У них были свои лошади. Девушки, у которых было все — одежда от лучших дизайнеров, стрижки за двести долларов, бриллиантовые сережки, жемчужные ожерелья. После окончания учебы их ожидала прекрасная жизнь. — Дори наморщила носик. — Ну, или, по крайней мере, их ожидали трастовые фонды.
Я кивнула, вспоминая свои старшие классы и всех этих хорошеньких девиц из своей школы, источавших уверенность в том, что любые трудности, возникшие на их жизненном пути, вполне можно разрешить с помощью нужных связей. Или большого количества наличных денег.
— А у Китти ничего этого не было?
Я вспомнила потрепанную «Хонду», которую видела на парковке у мэрии.
— Как я уже сказала, Китти была красивая, — проговорила Дори. — Но у нее была… — Она помахала рукой над головой. — Слишком пышная шевелюра. Перманент с начесом, обилие косметики. В общем, дешево и кричаще для Хэнфилда. Она это все поняла уже через неделю и сделала короткую стрижку, сняла с себя все золото, но… Первое впечатление, и все такое.
Я кивнула, пытаясь представить безупречную, элегантную Китти с плохим перманентом и яркими голубыми тенями.
— А она ревновала к другим девушкам?
— Нет, — протянула Дори. — Я бы сказала, она очень четко осознавала, что есть у них и чего нет у нее. Ну а как можно было этого не замечать? Мы же слышали разговоры девиц, обсуждавших, что хорошо бы слетать в Нью-Йорк на выходные за покупками или смотаться в Швейцарию на весенние каникулы. Трудно не заметить, в каком мире ты живешь. Просто дело в том… — Она опять замолчала и смахнула крошки с груди. — Не каждый предпринимает конкретные шаги, чтобы изменить ситуацию.
Я наклонилась вперед, забыв об остатках пирожного на коленях.
— И что сделала Китти?
Дори резко опустила голову, словно уворачиваясь от удара.
— Об этом мне не совсем удобно распространяться. — Она наклонилась вперед, серьезно глядя на меня. — Она была хорошая девочка с добрым сердцем. И все мы совершаем глупые поступки в колледже. Ведь для этого колледж и существует, правда же?
Я прижала руку к сердцу.
— Все, что вы мне скажете, не выйдет за пределы этой комнаты.
Дори снова вздохнула и покачала головой.
— Взрослые мужчины, — тихо промолвила она.
Я записала ее слова.
— Вы должны понимать, какой она была красивой, какой умницей. Она была милая, она была полна надежд, и она была… — Дори снова провела пальцем по краю своей тарелки, как бы пытаясь найти там подходящее слово. — Если кто-нибудь заболевал, именно Китти заботилась о нем. Она могла накормить куриным бульоном в подогретой тарелке, умела шить. Если что-то оторвалось, Китти могла пришить это. — Она снова помахала рукой перед глазами, шмыгнув носом.
Китти могла получить любого после того, как разобралась с прической, любого парня своего возраста, а вместо этого встречалась с мужчинами… старше пятидесяти лет.
«Вот тебе на!» — подумала я, записывая откровения Дори в блокнот.
— А Китти встречалась когда-нибудь с профессором? — спросила я. — С человеком по имени Джоэл Эш?
Дори резко выпрямилась в кресле.
— Так вы знаете об этом?
Я кивнула. Дори крутила салфетку.
— Это было нелепо. Он посылал розы в нашу комнату в общежитии, писал стихи — просто жуткие стихи. Китти и я потешались над ними. Мистер Важная Шишка, редактор из самого Нью-Йорка, и все, на что он был способен — это «твои глаза, как васильки». И я, бывало, спрашивала ее: «Ну почему, Китти? Почему именно он?» Я бы поняла, если бы он был кем-то вроде Харрисона Форда, ну такой, изысканный, с привлекательной внешностью, ну, чтобы он ей все покупал и делился бы с ней жизненным опытом.
— А Джоэл Эш этого не делал?
Дори засмеялась — коротким, злым смехом.
— Ну, кое-что он ей купил. Пару жемчужных сережек. Она так ими гордилась, носила каждый день. А еще он дал ей работу. По крайней мере я так слышала. Но, как я уже сказала, мы больше не дружили. Китти знала, что я не одобряю ее поступков.
Дори поставила тарелку на кофейный столик.
— Мой отец бросил мою мать — ушел к другой женщине, помоложе. Представляете, как мне не нравилось, что она предпочитала компанию чужих мужей. В то время я была женщиной очень высоких идеалов, — закончила она со вздохом.
— Вы не помните имен этих других мужчин?
— Нет. Китти знала, что я это не одобряю, поэтому со мной не делилась. Когда они звонили, она уходила с телефоном в коридор, и они заезжали за ней в библиотеку. Не хотели появляться в общежитии.
Дори промокнула губы розовой льняной салфеткой и посмотрела на часы, стоявшие на рабочем столе. Часы украшала эмаль персикового и бледно-зеленого цветов.
— Когда вы спросили ее, зачем ей это нужно, что она вам ответила?
— Заявила, что у нее были свои причины. Я ей сказала, что чего бы она ни добивалась, чего бы ни искала, при ее уме у нее всегда найдутся другие способы получить то, чего хочет. Китти была такая хорошая…
Глаза ее снова наполнились слезами. Она моргнула, промокнула глаза и помахала ладонью над ресницами.
— Бедная Китти. Бедные маленькие девочки.
Глава 29
— Привет, Кейт!
Ассистентка Бена была юным стройным созданием, с каштановыми локонами до плеч, четырьмя дырками в каждом ухе и степенью магистра по государственной политике из Джорджтауна.
— Мелисса! Рада тебя видеть!
Юная Мелисса прекрасно выглядела в коротком замшевом травянисто-зеленого цвета пиджачке, мини-юбочке в складку с черными леггинсами и в туфлях лодочках на кокетливо-скромных каблучках.
— Я просто ездила за покупками и решила заглянуть к Бену — вдруг он свободен и выпьет со мной чашечку кофе.
— Сожалею, — сказала Мелисса, не заметив отсутствия у меня пакетов с покупками или же не сообразив, что офис находится в шестидесяти кварталах от магазинов и бутиков Пятой авеню.
Мелисса в кресле отъехала назад и постучала по сенсорной панели компьютера.
— Он на ленче в «Союзе гражданских свобод». Вернется к четырем.
— О нет! — Я прикинулась разочарованной, зная, конечно же, что Бена не будет. — Я заглянула в его расписание, прежде чем уехать из дома. Не говорите Бену, но я думала… я думала…
Мелисса наклонилась вперед.
— О том, чтобы сменить здесь обстановку! — выпалила я. — Этот ковер лежит тут уже целую вечность!
Гладкий лобик Мелиссы наморщился.
— Вообще-то, мне кажется, его меняли в прошлом году.
— А, ну да, конечно. Не ковер. Письменный стол! — воскликнула я, стараясь припомнить, что там у Бена была за обстановка в офисе. — Эту старую штуковину!
Мелисса выглядела озадаченной.
— По-моему, он антикварный.
Господи, ну дай же мне, пожалуйста, хоть какую-нибудь передышку!
— Вот именно! Именно поэтому он будет лучше смотреться у нас дома, в Коннектикуте, а не здесь, — произнесла я, бочком подбираясь к кабинету Бена. — Я просто взгляну и, может, кое-что померяю…
Я начала рыться в сумке от Марка Джейкобса, цвета сливочного масла, которую мне одолжила Джейни, словно искала там рулетку или образцы тканей.