Майор не стал останавливать своих ребят, и обыск продолжился. Спустя время к нему подошел Старостин:
— Товарищ майор!
Он показал фотографию в деревянной рамке. Волошин, Краков и Прокопов красовались на фоне какого-то деревенского дома, за которым виднелась река с лесистым берегом. Парни стояли с удочками, Прокопов держал на вытянутой руке связку лещей.
Вика улыбалась через силу, взгляд ее дрожал. И еще он видел в ее глазах надежду, которую питает утопленник, хватаясь за соломинку. Вика надеялась, что Дима ничего не вспомнит.
А он помнил, как пришел в себя там, в Катином доме. Помнил ее голос. Она кричала на кого-то, истерила. Она обвиняла кого-то в убийстве собственного мужа, но делала это как повелительница. Она знала убийцу и осуждала его не столько за поножовщину, сколько за самоуправство.
Она думала, что Дима умер. А он пришел в себя. И пока милые бранились-тешились, улизнул от них. В прихожей схватил пальто, выскочил из дома, на ходу оделся. Соображал он тогда плохо, но тело слушалось. Кровь хлестала из раны, но адреналин еще был. Его хватило на то, чтобы сесть в машину, выехать со двора и по дороге потерять сознание…
Очнулся Дима в больнице. Говорят, он пробыл в коме больше недели. Мария Евгеньевна сказала, что шансов у него почти не было… Мария Евгеньевна знала, что говорила. Но и Дима знал, благодаря кому выкарабкался. Он не чувствовал жену, когда находился по ту сторону, — тонкая связующая нить тянулась только к Марии Евгеньевне. Это она вытянула его с того света…
— Ты меня помнишь? — спросила Вика.
Дима кивнул. Да, он помнил все. У него же не черепно-мозговая травма, и амнезии нет.
— Я не знаю, откуда взялся этот человек! — запаниковала она.
Дима вопросительно поднял бровь. Какой человек? Тот, который всадил в него нож? Если да, то кто он такой? И зачем он это сделал?
— Ну, я его, конечно, знаю… Да ты его видел… Возле музыкальной школы, — в ее голосе послышались хныкающие нотки. — Он преследует меня. Я от него уже устала!.. Мы поехали к Кате! Леня поехал за нами!
— Ты живая… — через силу выдавил из себя Дима.
Оказывается, он не утратил способность говорить. А он слышал, что ему зашивали трахею.
— Так он хотел и меня убить! Я сопротивлялась!.. Пока Леня со мной возился, ты сбежал… Если бы не я, он бы тебя добил…
— Чем ты меня спасала? — скривив губы, спросил он.
— Чем? Да тем самым!.. — Вика зажмурилась, как это делают перед тем, как признаться в чем-то страшном и сокровенном. — Но это спасло и меня саму!..
— Спасло?! — с сарказмом усмехнулся он.
— Ну хочешь, я руки на себя наложу?
Дима закрыл глаза. Не верил он жене. Не верил. И не насиловал ее тот самый Леня, которого он видел возле музыкальной школы. Сама ему отдалась… Все равно, что с ней будет. Все равно… Да и не наложит она на себя руки…
Открывая глаза, он ожидал увидеть Вику, но перед ним стояла Мария Евгеньевна. И в холодной пустоте души подул теплый живительный ветер.
— Как настроение? — улыбнулась женщина, беря его за руку.
— С вами — очень хорошо.
Она улыбнулась еще шире, но тут же приложила палец к губам. Нельзя ему много разговаривать.
Снежана Борисовна хмурила брови, глядя на фотографию.
— Нет, я не знаю, что это за дом…
Табачный покачал головой. Он видел, что женщина пытается ввести его в заблуждение.
— Снежана Борисовна, ваш сын скрывается от правосудия. И это уже установленный факт. Возможно, вы правы, и он попал под дурное влияние. Если так, то время работает против него. Дурное влияние разрастается, и Леня может совершить очередное преступление.
— Нет, нет, он ничего не совершал! — Женщина взяла майора за руку, убедительно глядя в глаза.
— Значит, совершит.
— Что вы такое говорите!
— Я говорю, что время работает против вас. Возможно, Леня уже готовится совершить преступление. Остановить его можем только мы…
— Вы говорите такие ужасные вещи!
— Что это за дом, Снежана Борисовна?
— Ну, в этом доме жила моя двоюродная бабушка. Леня с ней очень дружил… Он вообще рос добрым мальчиком, любил меня, уважал старших…
— Адрес?
— Это в Хазаровке, тут недалеко… Вы должны мне пообещать…
— Конечно! — отрезал Табачный.
Некогда ему вести досужие разговоры. Дорога каждая минута. Возможно, счет уже идет на секунды…
Мутный кисельной плотности свет брызнул в глаза, сознание отреагировало на внешний раздражитель, сонные мысли вяло колыхнулись, неторопливо выстроились в логический ряд. Катя проснулась. А что дальше? В комнате никого нет, руки не связаны, ноги свободны. Нет желания подниматься, но и лежать больше нет сил.
За дверью послышалось мелодичное пиликанье, звонил чей-то телефон.
— Да, — донеслось из бесконечного далека.
Катя не могла сказать, в реальности был этот голос или его выдумало больное воображение. Она поднялась, подошла к двери, приложила ухо.
— Может говорить?.. — спросил знакомый голос. — Это плохо… Да, надо что-то делать… Двести двадцать четвертая палата? Это второй этаж?.. Он один там лежит?.. Ну, есть у меня идея…
Катя не понимала, о чем говорит мужчина, и вникать в смысл сказанного не хотелось. Ее снова потянуло в постель, в сонную мякоть бессмысленного бытия.
Перед глазами плыло, длинный нос следователя извивался, то расширяясь, то сужаясь.
— Дмитрий Валерьянович, я знаю, вы уже можете говорить. Всего одно слово. Кто ударил вас ножом?
— Со спины… — выдавил Дима.
— Хотите сказать, что вы не видели этого человека?
Он слегка повел головой.
— В момент удара где вы находились?
Дима закрыл глаза и едва заметно кивнул головой. Да, в этот момент он где-то находился. Но зачем следователю это знать? Зачем Дима будет сдавать собственную жену? Вику посадят, и Светка станет дочерью уголовницы. Какой отец пожелает своей дочери такой участи?.. Он просто разведется с Викой. Пусть живет, как знает… Он еще молодой и устроит свою жизнь. Хорошо бы с Марией Евгеньевной. Вот уж кому бы он никогда не изменил.
— Вы находились в доме Кати Майоровой?
Кривичев распахнул глаза, удивленно глядя на следователя. Странный человек: если он все знает, зачем спрашивает?
— И Катя Майорова делала вам перевязку, так было?
Дима нахмурил брови. Да, ему действительно делали перевязку. Но Кати с ним не было. Во всем виновата Вика… Но если в покушении на его жизнь обвинят Катю, она сядет в тюрьму. Из-за него пострадает невинный человек… Но у Кати нет детей, ее дочь не объявят дочерью уголовницы… Или это не важно, есть у нее дети или нет?.. От умственного напряжения в голове тихонько, без дыма сгорел предохранитель, и Дима опять лишился чувств.
Машина с трудом продвигалась по ухабистой дороге. Мороза не было, грунт под снегом оттаивал и под колесами превращался в грязь.
— Толик, ты ничего не напутал? — раздраженно спросил Табачный у водителя. — Это что за дорога?
— Ну, дорога…
— Это не дорога, это направление… Ты посмотри, здесь никто не ездит…
— Я ездил.
— Когда?
— Давно…. Мы на рыбалку в Хазаровку ездили. По этой дороге.
— Это не дорога, — опять покачал головой Табачный.
— Направление, — кивнул парень.
— И не направление. Это, Толя, твой последний путь. Если мы здесь застрянем, ты здесь и останешься. Навсегда.
— Да нет, нормально все будет… Вон дома виднеются! — повеселел водитель.
Ошиблись они с дорогой, зато нужный дом нашли сразу. Он стоял с закрытыми ставнями, но из трубы сочился дымок. Едва сочился, как это бывает, когда в печи от дров остались одни угли. Путь к порогу был расчищен от снега. И еще виднелись следы от машины, которая стояла за домом. Причем стояла, судя по всему, совсем недавно. И если это так, водитель выговором не отделается. Если бы он поехал правильной дорогой, возможно, удалось бы перехватить «Хонду Аккорд» Прокопова.
Старостин вышиб дверь, Табачный и Сумарин ворвались в дом. Но воевать было не с кем. В маленькой неотапливаемой комнатке находилась только Катя Майорова. Она лежала с открытыми глазами и, казалось, ничего не слышала. И не видела. Похоже, она была обколота транквилизаторами. Руки и ноги были связаны. Возможно, ее бросили умирать.
Табачный достал нож, разрезал веревки. Поводил раскрытой ладонью перед лицом.
— Майорова!.. Катя!.. Ты меня слышишь?
Но девушка не реагировала на голос и движение. Она ничего не понимала.
— Что будем делать, товарищ майор? — спросил Сумарин.
— Греться…. Вам с Мишей греться, а мы поедем.
Возможно, Катя не должна была пережить дозу, которую ей вкололи напоследок. В любом случае нужно было везти ее в больницу. «Скорая» пока доедет…
Платон оставил Сумарина и Старостина в доме — дожидаться беглецов. Мало ли, вдруг они за продуктами уехали. Сам он вместе с водителем отправился в город. Катю посадили на заднее сиденье. Она хоть и подозревалась в совершении преступления, наручники на нее надевать не стали.
— Оружие держи наготове, — сказал водителю Табачный.
Свой пистолет он держал в руке до самого выезда на шоссе. И всю дорогу внимательно всматривался в окно — вдруг на пути появится знакомая «Хонда». Схватка с превосходящим по численности противником могла закончиться плачевно, и все равно он желал бури. Но увы…
Они уже были в городе, когда Катя подала голос.
— Где мы? — тихим плывущим голосом спросила она.
— Домой едем.
Табачный велел водителю остановить машину и пересел к ней назад.
— Куда домой?
— Улица Фрунзе, дом шестьдесят три.
— Да, это мой дом…
— Дима подарил?
— Да, Дима.
— А Вадиму это не нравилось.
— Не нравилось, — слабым эхом отозвалась девушка.
— И он его зарезал.
— Кто кого зарезал?
— Вадим Диму.
— Кто вам такое сказал? — вяло возмутилась Катя.
— Тогда кто это сделал?
— Ну да, Дима в больнице… Его зарезали… Я не знаю, кто это сделал…