В сарай вбежала Зина. Ахнула, со шлепком припечатав ладони к щекам.
— Ох ты, мать-мамуля-мамочка!
— Может, в кадке солить будем? — спросил Гена.
— Тебя самого в кадку нужно… Ты же сказал, что пропарил банки!
— Ну, кипяточком…
— Ты же сказал, что над паром держал.
— Так Зойка говорила, что не обязательно…
— Да? Ну так пойди к ней, и обклей ее своими этикетками! — кипятилась Зина.
— Ну так не все же взорвется, — вздохнул Гена.
И как будто в подтверждение его слов чпокнула последняя банка из той партии, над которой он потел вместе с женой. Остальные банки закатывала Зина, с ними ничего не случится. Там и рассол светлый, и огурчики как живые.
На цепи залаяла Жучка, тут же за воротами кто-то посигналил. Наверняка этикетки для банок привезли. Если есть закон подлости, то вот он, сработал.
И точно, за воротами на дороге стоял черный джип, о котором говорил Самуил. От машины к дому быстрым шагом шел атлетического сложения парень, в руке он держал коричневый саквояж.
Открывая калитку, Гена вздохнул с таким видом, будто у него взорвались все банки.
— Геннадий Витальевич? — спросил парень, внимательно глядя на него.
— Геннадий Васильевич, — покачал головой Гена.
— Правильно. Я от Мирона.
Атлет протянул ему саквояж, кивнул на прощание и был таков. Гена снова вздохнул. Он не знал, кто такой Мирон, но именно от его имени ему должны были передать заказанный товар. Банки вскрываются, и надо же, именно в этот момент подвезли этикетки. Плохая примета перерастала в дурной знак.
Гена всего лишь на мгновение закрыл глаза, но этого момента хватило на то, чтобы представить страшную картину и даже услышать звук, с каким взлетали на воздух крышки от банок. Он вздрогнул, рванул в сарай, посреди которого стояла Зина. Но банки, львиная их доля, как были целыми, так и стояли под крышками. Два-три десятка взбунтовавшихся «паршивых овец» в многосотенном стаде — не беда. И уж тем более не катастрофа. Стоят баночки, не шевелятся, в строгом строю ждут, когда Гена обмундирует их.
— Сейчас, мои родненькие! — Он широко улыбнулся, опуская саквояж на землю. — Сейчас, мои солдатики!
Гена открыл саквояж, вынул оттуда упаковку с этикетками и обомлел — в руке оказалась банковская пачка с деньгами. Сто тысячерублевых купюр в одной упаковке, а сколько их здесь таких!
Гена вывалил содержимое саквояжа в пустой деревянный ящик.
— И этим ты собираешься обклеивать банки? — испуганно проговорила Зина.
— Нет, — мотнул головой он. — Этому место в банках. Но не в стеклянных… Сколько же здесь?
— Много!
Зина вдруг оттолкнула мужа плечом, села перед ящиком и принялась пересчитывать пачки. Миллион… Два… Три…
— Десять миллионов! — закончила Зина. — Ух, заживем!
Гена закрыл глаза и увидел белоснежную яхту, качающуюся на морской волне. Белокурая красотка с пышными формами лежала в шезлонге на носу яхты и, попивая коктейль с зонтиком, приветливо махала ему рукой. А над яхтой выстроились в ряд морские чайки, которые вдруг превратились в сверкающие цифры. Превратились, закрутились, высветив длинную сумму с десятью нулями.
Но такой суммы у Гены не было. Он махнул рукой, и три нуля свалились в воду. Осталось десять миллионов. Но и яхта вдруг превратилась в небольшой моторный катер, на носу которого, уперев руки в бока, стояла Зина. На ней был тот самый голубой в белую полоску купальник, который только что красовался на роскошной блондинке. Коктейля с зонтиком не было, Зина пила огуречный рассол прямо из банки.
Голубая вода в бассейне, пластиковые пальмы, грудастые девушки в бикини… Увы, но Каур вернется в эту райскую среду обитания. Плошников покрутил в руке упаковку с типографскими этикетками и вздохнул. Огурцы на этикетках. Чертовы огурцы.
А в кармане зазвонил телефон.
— Плошников!
Звонил Табачный. Услышав его голос, Юра поднялся, вытянулся в струнку.
— Да, Платон Александрович.
— Не да, а так точно!.. И товарищ подполковник!
На повышение Табачный пошел еще зимой, а весной получил очередные звезды на погоны.
— Да, товарищ подполковник… Так точно!..
— Чем ты там занимаешься?
— Я на задержании… Каурова задержал…
— С поличным?
— Не совсем, — шумно вздохнул Юра.
— Что значит — не совсем? — В голосе Табачного послышалось удивление.
— Обвинение можно снять. Жанна Всемогущая не мошенница, она действительно ясновидящая.
— Какая Жанна?
— Всемогущая.
— Э-э… Что с Кауровым?
— Огурцы все испортили…
— Какие огурцы? Плошников, ты что несешь?
— Огурцы. На этикетках… Деньги должны были привезти, а привезли этикетки. С огурцами… Каурова будем отпускать. Вместе с огурцами.
— Отпускай! И давай ко мне!.. А насчет огурцов… Один можешь прихватить. Подлинней!.. И мушку с него спили!..
Глава 3
Нет худа без добра. Но худо само по себе зло, которое нужно искоренять. Каур позвонил Самуилу, через которого к нему шел товар, напрямую.
— Как этикетки?! Быть такого не может!
— Этикетки. Самоклейки. Мумию фараона видел? Его мумию бинтами обматывают. А твою этикетками обклеим. Там раза на три хватит. Огурцом будешь. На веки вечные…
— Ну зачем же нам дело до мумии доводить?.. — занервничал Самуил. — А этикетки были. Жорж просто перепутал… Я позвоню ему, он все вернет.
— С кем перепутал? — спросил Каур.
Но трубка ответила ему короткими гудками. Он снова набрал номер, но механический голос послал его в зону, недоступную для действия сети.
Каур крикнул громилу Цента и малыша Бакса. И когда они появились, обласкал их злобным взглядом. Как будто это они были виноваты в том, что курьер перепутал деньги с огурцами.
Неплохо было бы отправить их по душу Самуила, но Каур все-таки решил ограничиться меньшим.
— Курьера вы видели, его машину тоже. Ноги в руки и за ним. Он сейчас должен быть где-то в городе. Возможно, встал где-то на ночевку. Я не знаю, завернут его обратно или нет. Если да, то хорошо. Если нет, вы должны его найти. И забрать у него мой товар. Вопросы?
— А если он не захочет отдавать? — От волнения у Бакса задергалась щека.
— Заявишь в полицию, — пошутил Каур.
— В полицию?! — завис в раздумье Бакс.
Судя по его виду, к словам своего босса он отнесся всерьез.
— Или в спортлото, — сказал Каур.
— В спортлото? А-а! Это шутка такая! — гыкающе засмеялся Бакс.
— Ага, у нас сегодня день юмора, — ухмыльнулся Цент.
— День дурака, — кивнул Каур.
Очень хорошо, если сюрпризы на сегодня закончились. А если все только начинается?
Жорж ударил по тормозам, и джип замер у входа в клуб, как боевой конь перед высоким теремом прекрасной царевны. Но ему не нужно было прыгать на Сивке-Бурке на доступную для поцелуя высоту, достаточно просто ворваться в клуб и решительно заявить права на свою любовь. Он признается в своих чувствах, и Анжела сама упадет в его объятия.
Жорж открыл дверь, но выйти из машины не смог. Ноги вдруг одеревенели, приросли к полу. И руки от волнения онемели, и голосовые связки сдавил спазм. А как он признается в своих чувствах, если у него в душе переполох? Если от волнения слова застряли в горле. Смотреть на Анжелу и хлопать глазами, как болван? Нет, не хватит ему духу признаться в любви. А если и хватит, как быть, если в ответ она скажет «нет»? Если Анжела откажет ему, он втройне почувствует себя болваном… Так что же делать? Уехать и забыть обо всем? Как-то же прожил он до двадцати восьми лет без жены и детей. И еще столько проживет… без Анжелы.
На крышу вдруг упало что-то тяжелое. Упало и отскочило, мелькнув перед глазами. Что-то крупное, желтого цвета.
Жорж выскочил из машины и увидел букву «Д» с вывески клуба. Он поднял голову и прочитал:
— Бодибил.
Да, он действительно будет большим дебилом, если уедет отсюда без Анжелы.
А она как будто почувствовала его. Вышла из клуба в своем купальнике, увидела знакомую машину, застенчиво улыбнулась. Но, заметив лежащую на земле букву, нахмурилась.
— Это к счастью, — сказал Жорж.
Буква оставила вмятину на крыше, но его это не беспокоило. Действительно, к счастью.
— К счастью? — Ее взгляд просиял.
— К нашему счастью! — От собственной смелости его бросило в краску.
Но язык в карман он прятать не спешил. Жорж чувствовал в себе силы и дальше возвышенно парить над темной бренностью бытия. Анжела заметила крылья за его спиной, возможно, даже почувствовала высоту, на которую он ее возносил.
— Ух ты!
— Да, я такой!
Он вдруг рванулся к девушке, сгреб ее в охапку и на руках внес в помещение. Она покорно обвила руками его могучую шею, прильнула к широкой груди. В машине у Жоржа зазвонил телефон, но, если бы он даже услышал его, все равно бы не ответил. Сейчас он мог думать только об Анжеле.
Десять миллионов. Именно столько собирался заработать Гена на своих огурцах. Воздушные замки он строить умел, а чтобы самому в огороде, в поте лица… Нет, кое-что он, конечно, делал, но львиную, нет, лошадиную долю работы вытягивала на себе Зина.
Силы уже на исходе, а загнанных лошадей, как известно, пристреливают. Она сдохнет, а Генка найдет себе кобылицу помоложе и будет к ней под хвост заглядывать? Глядишь, еще и ребеночка оттуда вытащит. Зина родить ему не смогла, не сложилось у них с потомством. А молодая родит. Уж как он ее любить будет. Нет, нельзя надрываться. Нельзя на радость мужу помирать.
Гена заводил машину. С аккумулятором у него не ладилось, сейчас он подзарядит его, и они поедут. Зина уже и вещи собрала, в багажник уложила. Все, уезжают они. Только аккумулятор почему-то все не заряжается.
— Ну, долго ты там? — всплеснула руками Зина.
— Скоро, минут десять.
Зина с нетерпения заметалась по двору, вышла в огород, а там, на соседнем участке, Зойка — картошку копает. И так вдруг захотелось ей рассказать о своем бабьем счастье. А почему бы и нет?.. Главное, про деньги ничего не говорить. Ясно же, что настоящий хозяин захочет вернуть свое добро, его люди обратятся к Зойке, а она им все расскажет. Они с Геной потому и уезжают так срочно, чтобы их не нашли.