К сожалению, талант Иванова, направленный специально на библейскую живопись, не дал никакого национального произведения искусства, а между тем основные принципы его были так рациональны, так логичны. «Владеть кистью, — говорил он, — этого еще очень мало, для того чтобы быть живописцем; образцами техники для нас должны служить Рафаэль и его современники, но идеи итальянцев XVI века не могут быть привиты к нашему времени, не могут быть истолковательницами новой цивилизации, соединить технику Рафаэля с настоящими идеями — вот задача современного искусства. Тогда оно возвратит себе значение в общественной жизни, которого теперь не имеет, потому что не удовлетворяет ничьим потребностям».
Иванов был предтечей новой живописи; но окончательный удар старой школе было суждено нанести не ему, а Павлу Федотову, не обладавшему и десятой долей той художественной техники, которую имели Брюллов и Иванов. Федотов, поступивший по собственному влечению, уже будучи офицером, в Академию художеств, с упорством предался сначала изучению батальной живописи под руководством известного в то время баталиста Александра Зауервейда. Вскоре, по настоянию Крылова, который увидел его юмористические наброски, Федотов пошел по другому пути, открыв за собой дорогу целому новому направлению.
Еще в начале настоящего столетия у нас был жанрист Венецианов, рисовавший жанры якобы из народной жизни; в сущности, его типы — полуитальянские, полурусские пейзане, прилизанные, вылощенные, живущие в сладенькой, праздничной обстановке, гармонирующей, скорее, с чувствительными «Бедными Лизами» Карамзина, чем с действительной жизнью. После Венецианова от бытовой живописи отворачивались и под именем жанра подразумевали «подлые кабацкие сцены с огненным освещением». Федотов сумел изменить этот взгляд. Живя на грошовый пансион, дрожа от холода в своей нетопленной каморке, он компоновал этюды и эскизы своих будущих картин. Его не смущал приговор Брюллова, который не заподозрил в нем существование какого бы то ни было таланта. Правда, в его рисунках не было ничего общего с академическими бельведерскими торсами, но зато какой жизнью веяло от них! Когда на выставке 1849 года явились его картины: «Новый кавалер», «Разборчивая невеста» и «Сватовство майора», публика с невольным изумлением остановилась перед ними, мало-помалу изумление сменилось улыбкой, а затем смехом. С первого дня открытия выставки весть о «Сватовстве» быстро разнеслась по городу, а через несколько дней имя Федотова гремело по Петербургу. Аристократия, считавшая себя меценатствующей в деле искусства, военный люд, считавший себя затронутым в лице майора, купечество, чуть не впервые увидевшее себя в своем домашнем быту как в зеркале, под талантливой кистью наблюдателя, променявшего на них купидонов, мелкое чиновничество, жаждавшее узрить себя в новом кавалере, — все это волной хлынуло в широкие двери академии и в восторге повторяло имя Федотова.
С технической стороны картины Федотова слабы; их смешно сравнивать с чудесными вещами Герарда Доу, но зато в них веет свежая струя воздуха, от них начинается процветание национального искусства.
Академия, бывшая до того времени единственным рассадником художественных сил, по своему изолированному положению на севере не удовлетворяла потребностям всех учащихся, и в Москве образовалось новое учебное заведение — училище живописи и ваяния. Всеобщий подъем духа и то движение, которое сказалось в нашем обществе после Крымской войны, дали нам подъем и в искусстве — целый ряд сильных художников, осмысленно и толково взявшихся за кисть, положили начало развитию национальной школы живописи.
Картины наши стали появляться на заграничных выставках. Сперва англичане пришли в изумление от тех успехов, которые сделал наш жанр в короткое время, а затем и остальная Европа, познакомившись на всемирных выставках с нашим художественным отделом, отдала ему должную справедливость; на последней Всемирной выставке 1878 года в Париже первую премию по живописи и скульптуре получила Россия.
Чуждые мелодраматизма и всяких приподнятых страстей, враги аффектации и в литературе, и на сцене, мы и в живописи требуем только художественного реализма; отсюда понятно, почему историческая и библейская живопись у нас менее привилась, чем портрет, пейзаж и бытовые сцены. Хотя по технике, в общем, мы стоим значительно ниже иностранцев, но задушевность и правдивость мотивов искупают этот внешний недостаток, от которого со временем нетрудно освободиться.
Одна из отличительных черт XIX века — специализация по всем отраслям знаний. Искусство тоже не осталось ей чуждо, — ив области живописи явились мастера, замкнутые в узкие рамки известной специальности; прежнего разделения художников на жанристов, историков, пейзажистов уже недостаточно. Пейзажист устремляет все свое искусство на два или три мотива, которые и обрабатываются им с особенным совершенством. Со школьной скамьи он уже намечает себе район занятий и всю свою жизнь проводит в этом заколдованном круге. Упорным изучением законов света и воздушной перспективы при помощи фотографий и камер-обскур он добивается значительных результатов, доведя иллюзию красок до полного обмана зрения.
Совершеннейшими мастерами в этом деле явились европейские художники. Но наш очерк истории искусств был бы не полон, если бы мы хотя бегло не пересчитали русских художников, снискавших себе более или менее известность.
После Сильвестра Щедрина и Максима Воробьева, талантливых художников, которые, однако, не сумели вполне сбросить с себя гнет Пуссеновой условности, во главе пейзажистов надо поставить патриарха ландшафтных художников Ивана Айвазовского. Уроженец Черноморского побережья, он с детства усвоил едва уловимый рисунок волны, с детства прочувствовал эффекты лунных и солнечных освещений над морем. От прозрачного южного штиля до северного холодного шквала, — он равно безупречно трактует бесконечные переливы и тона морского воздуха. Прозрачнее, свободнее его волны нет ни у кого в Европе. Порою его пейзаж слишком условен, освещение является фантастическим и театральным, но, во всяком случае, — общее дышит поэзией и красотой. Трудно встретить другого такого пейзажиста-поэта. Число его картин очень велико, — их насчитывают до трех тысяч. Многие из них украшают дворцы и музеи, большинство же в частных галереях. Из картин его пользуются особенной известностью три эрмитажные вещи: «Хаос», «Потоп» и «Девятый вал». Его огромные исторические композиции, как, например, «Христофор Колумб», «Переход израильтян через Черное море» и другие, значительно слабее.
Пользовался большим успехом ученик Айвазовского — Архип Куинджи. Это художник-новатор. Он работает, отбросив всякую манерность и условность, не заботясь об отдельных тонах ради общего впечатления. Отсюда та странность, которая нередко поражает зрителя в некоторых деталях картины. Его излюбленные мотивы: лунный, украинский свет, игра солнца на стволах деревьев или на белых стенах мазанок.
Замечательный талант обнаруживал молодой художник Васильев, умерший всего двадцати трех лет от роду (в 1873 году), оставивший своими альбомами и этюдами неизгладимый след в истории нашей живописи. Картины его: «Взморье», «Оттепель», «Мокрый луг» — пользуются среди любителей и знатоков вполне заслуженной известностью.
Барон Михаил Константинович Клодт составил себе имя прекрасно выписанными пейзажами и стадами. Боголюбов, писавший свои картины широкими сильными мазками, особенно известен превосходными альбомными набросками.
Пейзажист Юлий Клевер славится своими зимами, — и действительно, не имеет себе соперника в выписке снега и вообще в северном русском пейзаже. Орловский — автор самых разнообразных солнечных, особенно украинских, пейзажей, Дюккер, Судковский (ум. 1885 г.), Мещерский, Беггров, К. Маковский, В. Маковский, Волков, Л. Лагорио — все это крупные таланты, украшающие наши выставки своими произведениями. Иван Шишкин, отличающийся особенно своим мастерским рисунком, довел выписку хвойного леса до значительного совершенства. Не менее хорошо он пишет лесные дали. Он бесспорно один из лучших русских офортистов.
Из жанристов пользовался успехом особенно Вас. Перов (ум. 1882 г.), прямой продолжатель Павла Федотова. Перов — ученик Московского училища живописи и ваяния, с первых же шагов (его картина «В Мытищах» 1862 года) заявил себя тонким наблюдателем и техником. Совершенствуясь с годами, он достиг замечательной высоты в известном «Птицелове». Не менее интересны его вещи: «Охотники» и «Рыболов», где комизм сюжета соединяется с выразительной экспрессией. Из портретов, писанных им, особенно замечательны — Федора Достоевского и М. Погодина. В последнее время он обратился к исторической живописи и умер, не вполне окончив больших размеров композиции: «Пугачев» и «Никита Пустосвят».
Константин Маковский — первый русский колорист, занимается по преимуществу историческими жанрами. Из картин его особенно известны: «Несение священного ковра в Каире», «Масленица», «Свадебный пир», «Гусляр». Умение писать женские и детские лица с соответствующей нежностью колорита поставило его на первый план как портретиста женщин и детей. Из массы его работ можно отметить портрет гр. Богарне, «Дамы в плюшевом платье».
Брат его, Владимир Маковский, отличается легкостью письма при живой наблюдательности и природном юморе. Наибольшей известностью пользуются его картины: «У мирового», «В четыре руки», «Осужденный», «Оправданная», «Певчие».
Более глубокими сюжетами задается Г. Мясоедов, черпающий свои мотивы из крестьянского быта: «Заговор» и «Молебствие во время засухи», — вещи, на которые слишком мало обратила внимания критика.
В параллель ему идет Вас. Максимов, создавший целый ряд картин из жизни крестьян: «Бедный ужин», «Приход колдуна на свадьбу», «Семейный раздел». Небольшие жанровые этюды очень хорошо пишутся К. Лемохом; особенно известны его: «В семье чужая» и «Круглая сирота». К циклу этих художников принадлежат отчасти Иларион Прянишников («Гостиный двор в Москве»), К. Савицкий («Встреча иконы») и Ф. Журавлев.