Японцы ошибочно полагали, что сами они располагают нерасшифрованными кодами. Для создания шифровальной машины Токио пригласил в 20-х годах капитана Ковалевского, специалиста из Польши. И уже в течение следующего десятилетия инженер Хамада и капитан 1-го ранга Ито смогли создать кодирующую машину, названную машина 91, затем на ее базе получили развитие машины «97-Сидзи-О-бон Ин-дзи-Ки», «Машина алфавитной записи 2597». Скопированная с машины «Энигма», которой располагали немцы, она оказалась довольно проста, чтобы ее могли «разобрать по косточкам» западные специалисты («Агенты союзников против машины «Энигма»).
Собственно говоря, кроме демонтажа, эти самые западные специалисты опробуют свои способности в самой войне секретных кодов.
В Британской ДжиСи энд Си Эс двое лингвистов разгадают японские шифры. Сэр Гарольд Парлетт и Эрнест Хобарт-Хэмпден провели долгие годы в стране восходящего солнца, прежде чем опубликовать в Англии первый приличный словарь японского языка: английско-японский словарь разговорного языка. Они были очень близко знакомы с различными формами японской письменности, — «Кандзи», «Хирагано», «Катаканой», которые так сложны, что сами по себе представляют своего рода «шифровку».
Что касается французской военно-морской разведки, то она будет перехватывать сообщения, которыми обмениваются посольства Японии в Берне и во Франции, и сможет расшифровать их благодаря лингвисту Лебуланже, прозванному «Япони-кусом». Ежедневные доклады на сорока страницах дадут «Япо-никусу» ключ к разгадке шифра. Содержание докладов, сопоставимых по объему с шифрованными посланиями из посольства в посольство или из любого посольства — в Токио, позволило проанализировать и возможное содержание посланий.
В это время в Ирландии контрразведка Де Валера, Джи-2, не теряет времени понапрасну. Она внимательно наблюдает за атташе посольства Беппу и Ичибаси. Оба японских атташе работают с Абвером. По не установленной причине Беппу-сан проводит свое время за игрой в гольф в одном пустынном месте графства Донегаль на северо-западе острова.
«Чтобы передавать послания немецкой спецслужбе!» — сообщают сыщики Джи-2, которым поручена слежка, Шон Макмагон и Б. Кини.
Человек, проникнувший в тайну японских шифров и добившийся в этом деле наибольшего успеха, — американский криптолог Герберт Осборн Ярдли. У него уже были значительные результаты в Первой мировой войне, после того как был создан 8-й отдел американской военной разведки (Милитари Интеллидженс). Микроорганизм, занимавшийся дешифровкой, МИ-8, является далеким предком гигантского Нэшнл Секюрити Эйдженси наших дней. Но нет пророков в своем отечестве. После войны американское правительство не посчитало нужным иметь крупное агентство в мирное время. В момент заключения перемирия, когда Ярдли находился в Париже, где работал с французской разведкой, его МИ-8 расшифровало уже каких-то 10 735 посланий!
Решительно вычеркнутый из списков военных специалистов в 1922 году, Ярдли в отместку публикует работу, которая взбесила обитателей Белого дома: «Дипломатические секреты Японии 1921–1922 годов», по-иному говоря, досье, комментирующее сообщения японцев о связях Токио и Вашингтона во время переговоров на конференции по разоружению. Тут же государственный департамент добивается от Конгресса принятия закона, запрещающего публикацию документов на основе официальных дипломатических кодов.
Ярдли не очень сокрушается по этому поводу и пишет детективные романы. Его первая книга, «Белокурая графиня», повествует о немецкой шпионке, разоблаченной американским контрразведчиком, и будет экранизирована МДМ. Его второй роман, «Красное солнце Японии», предвосхищает его собственную судьбу в службе Чан Кай-ши и ее шефа Дай Ли («Волшебный клубок Чан Кай-ши»), Представитель Дай Ли в Вашингтоне, полковник Сяо Синьцзу убеждает Ярдли поехать в Китай и помочь националистам в борьбе с японской армией.
В Чунцине, на берегу Янцзы, Ярдли будет трансформировать БИС — Бюро исследований и статистики — в Дай Ли, агентство по дешифрованию. Оно не будет иметь себе равных.
Ярдли умеет извлекать пользу из некоторых особенностей японского языка. С одной стороны, он унаследовал из китайского языка иероглифы Средних веков, называемые у японцев «Канд-зи». Вместе с иероглифами были заимствованы и слова, но одно и то же слово, перенятое из китайского, можно написать двумя способами: либо иероглифом «Кандзи», либо типом графики, которую можно сравнить со стенографией и знаки которой передают звучание слогов. Эта слоговая азбука называется «Хирагано».
Так, слово «рыба» изображается китайским иероглифом, который произносится «юэ» в китайском языке, а в японском он произносится «сакана». И при написании японской азбукой «Хираганой» слово «рыба» будет изображено тремя знаками «са-ка-на». Наконец, третий способ письма «Катакана», тоже слоговая азбука, используется для написания современных иностранных слов, например названий стран. Так, слово «галстук», заимствованное из английского языка, где оно звучит «нектай», пишется катаканой «некутай». Слово «Франция» — «Фу-ра-н-су». Именно «Катакана» используется японскими телеграфистами для знаков азбуки Морзе часто, но не всегда, зашифрованными.
Как Ярдли упоминает в своей книге «Китайская черная комната» (изданной посмертно), он приложил невероятные усилия, чтобы его американские радисты освоили «Катакану» в Первую мировую войну. Ведь слушая звуки, они воспроизводили их латинскими буквами, что крайне запутывало возможность дешифровки. Но в Чунцине китайские дешифровальщики успешно помогали американцу. Изучая часто встречавшиеся слова, особенно в телеграммах, которыми обменивались японцы между Японией и оккупированной зоной Китая, он сумел дешифровать 4 слова из послания, сообщающего о немецкой помощи ирландским сепаратистам:
А-и-ру-ра-н-до — Ирландия
До-ку-ри-цу — независимость
До-и-цу — Германия
О-ва-ри — конец.
Этим было положено начало разгадки тайн в «Черной комнате». С помощью Ярдли Дай Ли удалось расшифровать все сообщения японской армии. А шеф американского Джи-2, полковник Э. Р. Маккейб, должен будет с горечью сожалеть о потере такого специалиста. До 1941 года американские спецслужбы не смогут проникнуть в тайны системы японских кодов. В особенности послание со штемпелем Кокка Кимицу (Государственная тайна), посланное Кадзудзи Камеямой, шефом центра связи Министерства иностранных дел, остававшееся нерасшифрованным в известное время:
«Нитака-яма ноборе!» (Подняться на гору Нитака!)
Это секретное послание от 6 декабря 1941 года — объявление о нападении японцев на Перл-Харбор, спровоцировавшем вступление США в войну…
Шеф НКВД переходит к японцам
Когда контрразведка Токио заполучила в ноябре 1937 года Генриха Самуиловича Люшкова, она сразу же поняла, что имеет дело с важным перебежчиком. Таким образом этот человек из СССР, который попал к японцам, перейдя на территорию Мань-чжу-Го, был сразу же перевезен в Токио.
Но через несколько недель Росия-ка — русский отдел Рику-гун Дзохо-бу (2-е Бюро военной разведки) — передает полицейским перевод статьи из «Правды» от 25 декабря, что создает настоящую головоломку:
«Совет народных комиссаров СССР и Центральный Комитет Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) за примерное и точное выполнение задачи, поставленной правительством департаменту транспорта, выражают свою благодарность начальнику управления НКВД Дальневосточного края Г. С. Люшкову, всему штабу НКВД и персоналу Дальневосточной железной дороги, которые участвовали в выполнении этого задания».
Эта цитата показывает напряженную атмосферу секретной войны, которая велась в течение всего 1937 года между японскими шпионами и советскими контрразведчиками. 24 сентября «Известия» уже предупредила население Дальневосточного края о проникновении на его территорию японских агентов, маскирующихся корейцами. Газета упомянула дело одного корейца, Кима Цзаена, который организовал в самом центре Москвы «шпионскую диверсионную организацию», раскрытую затем НКВД.
За каким чертом в декабре 1937 года советские власти так чествуют Люшкова, человека, который дезертировал и об измене которого было публично заявлено, о чем свидетельствует «Хабаровская газета» от 28 ноября 1937 года? Для того, чтобы поднять дух в своих войсках, вводя в заблуждение? Заставить японцев поверить в то, что они получили фальшивого перебежчика? Слишком грубая уловка.
Во всяком случае признание перебежчика звучит более чем правдоподобно:
«Я родился в Одессе в 1900 году, — говорит Люшков. — Мой отец был простым портным, а сам я служил в конторе, когда вступил в партию большевиков в 1917 году. Через два года я был направлен в Красную Армию, где стал политработником в 1-м Крымском полку. В апреле Народный комиссариат направляет меня на войну на Украину и я участвую в сражениях с белогвардейским генералом Деникиным, а затем в наступлении на Польшу. В том же 1920 году меня зачисляют в ЧК…»
Это начало большой карьеры в органах — ЧК, ГПУ, НКВД — что нам позволили сообщить японские и французские архивы. Люшков работал в органах на Украине, затем в Москве. Становится даже начальником НКВД Азовско-Черноморского региона. Подъем по служебной лестнице бесспорно связан с тем, что шефство над ним взял «кровавый карлик», начальник НКВД с 1936 года, Николай Иванович Ежов.
В августе 1937 года Люшков, став «комиссаром третьего класса государственной безопасности», заменил Терентия Дмитриевича Дерибаса во главе операций НКВД на Дальнем Востоке. Чистка, в которую попал Ежов, еще не затронула эту часть Союза, где военные строили оборону, кажущуюся неприступной. Но реалист Люшков не сомневался, что вот-вот грянет их черед сунуть голову в петлю, если они не добьются смягчения у Сталина. Вот он и решил перезимовать.
Как генерал НКВД он руководил обороной границ и нес ответственность за порядок в армейских подразделениях. Так что он передал японцам документы исключительной важности о советском боевом расписании — о двадцати пяти дивизиях! — в этой части страны. И более того, Люшков сообщил о существовании сильной оппозиции Сталину среди номенклатуры в армии. Согласно ему, ситуация недовольства режимом в Сибири такая, что «если японская армия нападет первой, то Красная Армия развалится за один день».