Все эти особенности религиозного быта русских привели к тому, что в XVII в. на Западе даже была защищена диссертация на тему: «Являются ли русские христианами?» И хотя автор ее давал утвердительный отйет, уже само появление вопроса, вынесенного в заглавие, весьма симптоматично.
За церковную реформу выступили и приехавшие в Москву ученые киевляне. Дело в том, что при митрополите Петре Могиле в Молороссии совершалась та же самая церковная реформа, которая произведена была Никоном в Москве. В Киеве также исправлялись с греческих церковные книги, чины и обряды. Перебравшись в Москву, киевские иконы стали поборниками той самой церковной реформы, которую уже испытывали у себя на родине.
Все эти влияния сделали из «грекофоба» Никона «грекофила». И царь, и Стефан Вонифатьев теперь смело могли ставить его патриархом после смерти Иосифа.
Так в кружке ревнителей благочестия, единых в стремлении к реформе Церкви и понимании необходимости улучшения духовно-нравственной жизни, сложились два подхода к этой реформе. Вонифатьев, Ртищев, архимандрит Никон, киевляне и сам царь считали необходимым править русские книги и русскую церковную жизнь по греческим меркам. Иоанн Неронов и провинциальные «боголюбцы» суть реформы видели в возвращении к неповрежденной русской старине, а богослужебные книги считали возможным исправлять по древним славянским рукописям. Эти две партии в дальнейшем потянули в разные стороны и само русское общество.
Но в конце 40-х начале 50-х гг. XVII в. ревнители благочестия вместе боролись с противниками как йз приходского духовенства, так и из высшей церковной иерархии. Особенно острое столкновение произошло в 1649 г. Дело в том, что Стефан Вонифатьев и его соратники вводили в своих церквах строгое единогласие. Это очень не нравилось многим нерадивым приходским священникам, как, впрочем, и практика проповеди... В 1651 г. гавариловский поп Иван извещал государя: «Говорил-де ему Никольский поп Прокофий, где с ним не сойдетца: заводите-де вы, ханжи, ересь ноуую — единогласное пение и людей в церкви не учивали, а учивали их в тайне». Тот же поп Иван заявлял, что 11 февраля 1651 г. «лукинский поп
Сава с товарищи говорил такие речи: ине-де к выбору, который выбор и единогласии, руки не прикладывать, наперед бы де велели руки прикладывать о единогласии бояром и окольничим, любо-де им будет единогласие?» И опасение этого приходского священника, что единогласие не угодно будет знатным прихожанам — «боярам и окольничим», не было безосновательно. Пение и чтение в один голос существенно удлиняло богослужение. Недаром Аввакум рассказывает в своем «Житии», как его били за единогласие. Но не все священники обладали железной натурой Аввакума и его благочестием...
Среди недовольных единогласием оказался и патриарх Иосиф. И без того ревнители потеснили его в церковном управлении, постоянно поучали. А тут еще это единогласие. В противовес ревнителям святейший выступил за умеренное многогласие. Тогда царь в 1649 г. приказал собрать собор, который должен решить, «как лутче быти». Собор 11 февраля 1649 г. постановил «по всем приходским церквам божественной службе быти по-прежнему», т. е. многогласно. Недовольный таким решением, всегда кроткий Стефан Вонифатьев на сей раз сорвался, назвав собор с патриархом во главе «губителями и волками». Оскорбленный Иосиф просил у государя соизволения предать дерзкого протопопа суду собора. Но царь не дал хода этой челобитной. Более того, чтобы все-таки положительно решить вопрос о единогласии, он, по совету духовника Стефана, предложил патриарху обратиться за советом к Константинопольскому патриарху. Ход этот был беспроигрышным, так как нигде в Типиконе (Ботослужебном Уставе) нельзя было найти указаний на многогласие. Как и следовало ожидать, в пришедшей из Царьграда грамоте говорилось, что единогласие «не только подобает, но и непременно должно быть». Константинопольский патриарх был высшим авторитетом в Православии. Иосифу пришлось в 1651 г. созвать новый собор, на котором, вопреки прежнему, решено было «пети во святых Бо жиих церквах чинно и безмятежно, на Москве и по всем градом, единогласно... псалмы и псалтирь говорить в один голос, тихо и неспешно; со всяким вниманием, к царским дверем лицом». Это была явная победа царя и ревнителей благочестия.
ИЗБРАНИЕ НИКОНА ПАТРИАРХОМ И ФАКТИЧЕСКОЕ НАЧАЛО РАСКОЛА
15 апреля 1652 г. скончался патриарх Иосиф. Кончина его пришлась на страстный четверг и повергла в немалую скорбь царя, который, по собственному признанию в письме Никону, «над се лея плачучи». Впрочем, духовенство и бояре не любили умершего за корыстолюбие. После смерти его, кроме 15 ООО рублей домовой патриаршей казны, нашли и личную, «келейную» казну — 13 400 рублей. Как сообщает А. В, Карташев в своих «Очерках по истории русской церкви», по курсу денег конца XIX в. эта сумма составила бы около 130 тыс. золотых рублей, или 460 тыс. долларов США. Сверх того, у патриарха хранилось множество золотой и серебряной посуды, причем каждый сосуд был тщательно завернут в бумагу. Сам бережливый и хозяйственный, воспитанный на «Домострое», Алексей Михайлович не упускает случая в письме Никону с похвалой отозваться о бережливости Иосифа. Между тем, особенно умиляться было .нечего: по большей части это были вещи, взятые под залог; покойный не брезговал ростовщичеством, что, конечно, не красило умершего архипастыря. В том же послании Никону царь просит его скорее возвращаться в Москву, чтобы занять осиротевшую патриаршую кафедру.
Ревнители благочестия ничего не ведали о воле государя и выдвинули своего кандидата. Им стал признанный глава кружка — Стефан Вонифатьев. Опытный царедворец Вонифатьев, еще не зная об окончательном выборе Алексея Михайловича, конечно, догадывался о настроении своего духовного сына и указал на кандидатуру Никона как достойнейшего. Он, кроме того, вряд ли мог бы стать патриархом и по возрасту. Друзья согласились просить за Никона и подали соответствующую челюбитную. Среди прочих поставил свою подпись и протопоп Аввакум, о чем потом с горечью вспоминал:
«В лето 7160 (1652), июня в день, по пущению Бо-жию вкрался на престол патриарший бывший поп Никита Минич, в чернецах Никон, обольстя святую душу протопопа, духовника царева Стефана, являлся ему яко ангел, внутрь сей диавол. Протопоп же увеща царя и царицу, да поставят Никона на Иосифово место. И аз окоянной о благочестивом патриархе к челобитной приписал свою руку; ано врага выпросили и беду на свою шею».
Обмануться было легко, ведь Никон казался провинциальным ревнителям «своим». Да и сам кандидат в патриархи поначалу выказывал знаки расположения к прежним друзьям. Тот же Аввакум в «Житии» писал: «Егда же приехал (Никон с Соловков) с нами яко лись челом да здорово. Ведает, что быть ему в патриархах и что бы откуля помешка какова не учинилась».
Надежды на то, что Никон будет во всем советоваться с «боголюбцами», оказались беспочвенны. Во-первых, не таков был этот человек, чтобы делить патриаршую власть с кем бы то ни было. Даже от царя и бояр он в делах церковных требовал полного повиновения, уже не говоря о клириках. Во-вторых, мы уже говорили, что под влиянйем царя и Вони-фатьева Никон пришел к мысли о необходимости правки книг по греческим образцам. Неудивительно, что, став патриархом, Никон не пускал былых приятелей даже и в Крестовую (род патриаршей канцелярии).
Уже через несколько месяцев после своего избрания Никон разослал по всем московским церквам перед Великим постом 1653 г. «память» (циркуляр). В ней говорилось, что отныне во время чтения великопостной молитвы Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего» надлежит класть не 16 земных поклонов, как испокон веку повелось на Руси, а лишь
4 земных и 12 поясных. И крестное знамение надо слагать не о двух, а о трех перстах.
Эта «новизна» была как гром среди ясного неба. До сих пор все молились двумя перстами. Так знаменовались великие русские святые Сергий Радонежский, Нил Сорский, Иосиф Волоцкий... кроме того, вопрос о сложении перстов был однозначно решен стоглавым собором, который за сто лет до Никона определил: «Иже кто не знаменается двемя персты, якого же и Христос, да есть проклят». Спрашивается, что оставалось выбирать благочестивому русскому человеку: подчиниться Никоновой «памяти» и попасть под проклятие Стоглава или остаться верным соборному постановлению и проявить непослушание патриарху?
Ревнители благочестия во главе с Нероновым явно предпочли второе. Тем более что, кроме названных общих соображений, которые не могли не прийти в голову всякому книжному русскому, «боголюбцам» было особенно обидно, что Никон правит единолично и с ними совершенно не считается. Аввакум вспоминал: «Мы же, сошедшись, задумались. Видим убо, яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали». Иоанн Неронов удалился в Чудов монастырь и целую неделю молился и постился, пока не услышал от иконы голос: «Приспе время страдания, подобает вам всем неослабно страдати».
И действительно, страдания были близки. В опровержение «памяти» Никона члены кружка немедленно составили и подали государю записку о поклонах и перстосложении, но тот, как догадывался Аввакум, передал ее патриарху. Критика «боголюбцев» была весьма опасна Никону, поскольку дискредитировала в глазах общества его реформы и подрывала авторитет., В то же время, хорошо зная упорство своих противников и невозможность их уговорить, Никон предпочел просто уничтожить ревнителей. В июле 1653 г. Никон с собором духовенства рассмотрел жалобу на муромского протопопа Логгина. Его обвиняли в хуЛе на иконы Спасителя, Богородицы и святых. Логгин объяснился. Однажды он был у воеводы в гостях и отказался благословить его супругу, поскольку она была накрашена белилами. Гости заступились: «Ты, протопоп, хулишь белила, а без белил и образов не напишешь». На этот рационалистический аргумент священник ответил грубовато-юмористически: «Эти составы составляют иконописцы; а если на ваши рожи эти составы положить, то вы и сами не захотите... Да и сам Спас и Богородица честнее своих образов».