Вполне возможно, что Филипп Орлеанский вовсе не собирался решительно становиться на сторону папы. Он делал попытки маневрирования между иезуитами и янсенистами. Однако, как это уже было отмечено выше, это ни к чему не привело, и члены парламента периодически отправлялись в ссылку.
Фрарщузские финансы находились в полном расстройстве, налоги поступали в казну нерегулярно. Один из докладов, поданных Филиппу Орлеанскому, гласит, что из 750 млн. ливров податей налогов, выплачиваемых на местах, в казну поступает около 250 млн., то есть только одна треть.
Были приняты некоторые полицейские меры, на откупщиков наложили огромные штрафы, некоторых выставили к позорному столбу, однако, как и следовало ожидать, финансовое положение страны от этого не улучшилось.
Филипп обратился к шотландскому финансисту Джону Лоу, (бежавшему из Англии, где ему пришлось отбывать тюремное заключение за дуэль) — довольно известному теоретику бумажного государственного и частного кредита.
Джон Лоу был первым человеком, который предложил замену увеличения запаса звонкой монеты золота и серебра бумажными деньгами. При помощи регента Лоу в 1716 году открыл частный банк с правом эмиссии банкнот.
По мнению банкира, выпуск бумажных денег мог возместить недостаток металлической монеты, а дешевый кредит, сам по себе обеспечивая циркуляцию денег и товаров, приведет благоденствие в страну.
Спустя два года банк Лоу был преобразован в королевский банк. Банки)) возглавил индийскую компанию, которая объединяла несколько монополий и имела исключительное право на заморскую торговлю Франции.
В январе 1720 года Джон Лоу стал генеральным контролером финансов. Байк Лоу авансировал правительству 100 млн. ливров всего под 3% годовых.
Начался неслыханный ажиотаж вокруг индийской компании. Спекуляция акциями этой компании сулила огромные прибыли, вследствие чего, при номинале в 500 ливров, они котировались по 18 — 20 тыс. ливров.
Все-таки теоретическая основа системы Лоу не выдержала испытания практикой. Количество бумажных денег никак нельзя было определять численностью населения, не учитывая при этом степень экономического развития страны.
В конце того же 1720 года банк прогорел, в декабре Лоу пришлось бежать из Франции. Несколько десятков тысяч французов были разорены.
Несмотря на то, что правительству пришлось признать государственное банкротство, толчок, который дала система Лоу капиталистическому развитию страны, вывел экономику Франции из состояния застоя, в коем она пребывала долгие годы правления Людовика XIV.
Резкое вздорожание товаров позволило коммерсантам-должникам распродать товары по более высоким ценам и рассчитаться со своими кредиторами.
Несколько повысился товарооборот вследствие обогащения некоторых покупателей акций и приобретения ими движимого и недвижимого имущества.
Аграрное развитие Франции также оказалось под воздействием системы Лоу. Французский экономист XIX века Бланки говорил, что земельная собственность во времена спекуляций Лоу впервые освободилась от того состояния оцепенения, в котором ее долго держала феодальная система. Земля «вышла из крепостного режима, обрекавшего ее на неотчуждаемость, и попала в обращение».
СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО
В 1723 году умер регент Филипп Орлеанский, и молодой Людовик XV стал править страной. Население Франции к тому времени составляло от 18 до 23 млн. человек.
Некоторые историки, в частности авторы «Истории Франции» (Москва, «Наука», 1972 г.), отмечают, что, начиная с первой трети XVIII столетия, Франция пережила мощный демографический подъем.
Крестьянство составляло примерно 80% населения страны. В годы регентства оно получило кратковременную передышку, связанную с освобождением от налогов на 6 лет для тех, кто осваивает заброшенные земли, и снижение тальи.
Однако с воцарением на престоле Людовика XV время послаблений кончилось. Согласно так называемому «Эдикту о триаже» сеньоры имели право присваивать треть земли, ранее принадлежавшей крестьянской общине. При этом они, естественно, пытались присвоить себе именно лучшие земли. Крестьяне же, которые владели инфеодализированной землей, то есть землей, которая являлась их личной собственностью, должны были отрабатывать на сеньориальных землях и нести множество других повинностей.
Наступил довольно резкий спад цен на сельскохозяйственные продукты, который явился следствием утечки капиталов, принадлежавших гугенотам, изгнанным из Франции в конце XVII — первой трети XVIII вв.
Снижение доходов ощутили на себе также и сеньоры. Они не знали другого способа возмещения издержек, кроме усиления нажима на крестьян. Восстанавливались давным давно забытые повинности. Нередко земли сдавались на откуп городским буржуа или местным зажиточным крестьянам.
Сеньоры также обладали привилегией охоты, согласно которой куропатки, кролики, пожиравшие крестьянские посевы, не могли быть убиты крестьянином. В свою очередь, дворянин, преследуя дичь, имел право топтать поля и посевы.
В некоторых местах крестьянам запрещалось возводить изгороди, которые могли помешать охотникам, или даже
убирать урожай, пока птенцы куропаток не окрепнут и не станут на крыло.
После 1730 года цены постепенно перестали падать, однако положение крестьян не улучшилось. Сеньоры продавали земли и свои сеньориальные права городским буржуа, а те, дабы возместить затраты на покупку, усиливали давление на крестьян.
В 1737 году, согласно распоряжению генерального контролера Орри, была введена дорожная повинность. Ей подлежало поголовно все крестьянское население. Мужчины в возрасте от 12 до 70 лет и женщины до 60 лет.
Введение дорожной повинности было связано с ростом внутренних рынков Франции и потребности в улучшенных дорогах.
Сначала дорожные работы для каждого крестьянина составляли примерно 30 дней в году и лишь позже норма постепенно снизилась до 12 рабочих дней в год для работника и рабочего скота.
Отказ участвовать в выполнении работ влек за собой штрафы и постои отрядов конной стражи. Однако, даже несмотря на это, находились ослушники. Так, например, в одной из провинций Бургундии в 1771 году таковых имелось 408 человек.
Министр Тюрго на время отменил дорожную повинность, однако, затем она была восстановлена. К 1787 году натуральная дорожная повинность заменилась новым налогом, но вряд ли кто был рад этой замене.
Характерной особенностью французского налогового обложения в сельском хозяйстве была его неравномерность. Сбором налогов заведовала местная администрация, которая налагала денежную повинность на общины по своему усмотрению. Если интендант считал, что община богата, то она должна была платить больше. Если интенданту казалось, что община не столь зажиточна, то она платила меньше.
Все это усугублялось тем, что распределение налогов внутри общины производилось столь же произвольно. Это влекло за собой повальное укрывательство доходов, ибо, прослыв зажиточным, можно было в одночасье разориться.
Во Франции того времени существовали так называемые «габелеры», соляные надсмотрщики. Их основной работой являлся поиск контрабандной соли. Соль, предназначенная для технических целей, таких, например, как засолка кожи, нередко преднамеренно отравлялась, чтобы потребители не воспользовались дешевым продуктом.
Также откупщики зачастую засоряли соль примесями, чтобы повысить доход. Потому контрабандной могла считаться даже просто соль хорошего качества. Таким образом, соляная монополия государства, что называется, вылезала боком для крестьян.
Отряды габелеров были поистине огромны и вездесущи. Ежегодно во французских тюрьмах содержалось не менее двух-трех тысяч нарушителей соляной монополии.
Весьма красноречиво письмо епископа Масильона, отправленное им в 1740 году из Клермона королевскому министру Флери. Вот что говорит епископ: «Народ в наших деревнях живет в чудовищной нищете, не имея ни постели, ни утвари. Большинству около полу года не хватает их единственной пищи — ячменного или овсяного хлеба, в котором они вынуждены отказывать себе и своим детям, чтобы иметь чем оплачивать налоги. Негры наших островов бесконечно более счастливы, так как за работу их кормят и одевают с женами и детьми, тогда как наши крестьяне, самые трудолюбивые во всем королевстве, при самом упорном труде не могут обеспечить хлебом себя и свои семьи и уплатить причитающиеся с них взносы. Если в этой провинции находятся интенданты, говорящие иным языком, это значит, что они пожертвовали истиной и своей совестью для презренной карьеры».
Тем не менее авторы «Истории Франции» утверждают, что дифференциация среди французских провинций была довольно значительной. Так, например, в Пикардии 4/5 крестьян не имели лошадей (но все же владели третью земли), а Фландрия или Лангедок считались куда более зажиточными.
Расслоение шло также и внутри деревни. Постепенно выделялась прослойка крепких, зажиточных фермеров, которые могли не только арендовать земли сеньоров или же покупать их, по иногда даже могли позволить себе осуществить перекупку земельного надела у временного владельца, как правило, буржуа.
И в то же время во французской деревне сущестовали безземельные батраки и огромная масса парцеллярных крестьян. Многим из них казалось, что существует немало способов укрепить свой бюджет.
Можно было заняться работой на так называемой «рассеянной мануфактуре», можно было стать рабочим-сезон-ииком в городе, можно было осесть на какой-нибудь местной бумажной мельнице, которые плодились по стране в связи с развитием книгопечатания.
Многие французские землевладельцы мечтали о перенесении во Францию английских аграрных порядков, однако, в условиях феодально-абсолютистского государства это было невозможно.
В то время как развитие капитализма в Англии сопровождалось отделением трудящихся масс от земли и созданием широкого рынка свободной рабочей силы, во Франции большинство крестьян являлось цензитариями, юридически свободными, но зависимыми от сеньоров по земельным и судебным отношениям, людьми.