Генуя занимает очень небольшое пространство. По словам одного французского доклада, генуэзцы «имеют примерно тридцать лье вдоль побережья, начиная с Монако до земель Массы, да семь или восемь лье равнины в сторону Миланской области. Остальное — это завеса бесплодных гор».
На море каждому из устьев крохотных речушек, каждой бухточке соответствовали либо гавань, либо деревня, либо деревушка — во всяком случае несколько виноградников, апельсиновых рощ, цветы, пальмовые рощи. «Мало зерна, мало мяса, хоть все сие и самого высокого качества», — заключал на рубеже XVI —XVII вв. Джованни Богеро.
Генуя казалась одним из прекраснейших мест в мире. Приехать туда с севера в конце зимы означало выбраться к живой воде, к цветам, к ликующей природе. Но эти восхитительные места составляли всего лишь узенькую каемку.
Апеннинский хребет, идущий на соединение с Альпами возле Ниццы, упорно выставляет свои «бесплодные» склоны, без леса, даже без травы и свои удивительные, высоко угнездившиеся, бедные и отсталые деревни, где находились вассалы-крестьяне генуэзской старой знати. (По утверждению Ф.Броделя, охотно бывавшие и головорезами).
В самом городе не хватало места, участков для строительства. Пышные дворцы были обречены с отчаянным упрямством расти в высоту, улицы были столь узки, что только Новая дорога и улица Бальби допускали проезд карет. В остальной части города приходилось передвигаться пешком.
Места не хватало также и за стенами города, в близлежащих долинах, где строилось столько вилл. На дороге к предместью Сан-Пьер-д’Арена, рассказывал один путешественник, «видишь дворец Дураццо, большое и богатое строение, каковое кажется превосходным среди полусотни других красивого вида дворцов».
Бродель иронизирует, что генуэзцы за отсутствием места будут жить среди соседей, тем более, что нелегко было выбраться из таких крохотных уголков, настоящих носовых платков по размерам, но очень плохо друг с другом связанных.
Чтобы призвать в Геную рассеянных по своим виллам дворян, ежели их присутствие было необходимо в Большом Совете, не было иного выхода, как отправить за ними одну из галер. Нередко случалось, что на Генуэзском заливе устанавливалась и упорно держалась скверная погода. Во время проливных дождей никто не выбирался из дома. В целом — плохо сконструированное, никогда не чувствовавшее себя непринужденно, «тело», страдавшее врожденной слабостью.
Как себя прокормить? Как защититься от чужеземца? Рельеф местности, по видимости, благоприятствующий обороне, делал город безоружным.
В самом деле, нападающий, придя с севера и преодолев горы, оказывался над городом. Если бы на этих высотах появилась артиллерия, катастрофа была бы гарантирована. Генуя будет беспрестанно уступать чужеземцу — под действием ли силы, добровольно ли или из осторожности.
Иноземец господствовал здесь слишком часто, в то время как Венеция, неприступная за своими водными преградами, по сути впервые покорилась только в 1797 году, уступив Бонапарту.
30 мая 1522 года Генуя была захвачена испанцами и их союзниками. Город был подвергнут ужасающему разграблению, память о котором может затмить лишь разграбление Рима в 1527 году.
В сентябре 1746 года произошла такая же драма. На сей раз это были сардинцы и австрийцы, без боя открывшие ворота Генуи, но зато обременившие чересчур богатый город реквизициями и поборами. То была современная версия военного грабежа.
Спустя три месяца зарвавшихся победителей изгнало мощное восстание генуэзского простонародья, энергичного и всегда скорого на руку. Не защищаться, не иметь возможности защищаться обходилось дорого: освобожденный город познал ужасающий кризис, эмиссия бумажных денег предопределила беспощадную инфляцию. Пришлось восстановить в 1750 году банк Сан-Джорджо, который был упразднен.
В конечном счете все устроилось, как и полагается: республика овладела положением и вышла из неприятности не путем сверхлегкого налога, но закрутив потуже гайки косвенного обложения предметов широкого потребления, что вполне соответствовало генуэзской практике.
Столь же уязвима была Генуя и со стороны моря. Ее гавань выходит в открытое море, которое не принадлежит никому, а значит, как подчеркивает Бродель, принадлежит всем. Генуя не располагала лагуной, которая защищала бы доступ к городу.
В мае 1764 года Людовик XIV приказал своей эскадре бомбардировать Геную. Город на карнизе был идеальной мишенью. Повергнутые в ужас «жители бегут в горы и оставляют свои обставленные полностью дома открытыми для грабежа».
Итак, слабость Генуи была врожденной. Город и его владения могли жить, лишь прибегая к помощи внешнего мира. У одних приходилось просить рыбу, пшеницу, соль и вино, у других — солонину, дрова, древесный уголь, сахар. Стоит судам с припасами задержаться в плавании, как сразу возникают трудности. Так, во время войны за испанское наследство, когда было полно корсар, потребовалось вмешательство государства, чтобы город не умер от голода.
Вот о чем поведала консульская переписка: «Вчера в сей порт пришли две барки, каковые сия Генуэзская Республика снарядила, дабы эскортировать мелкие суда; они пришли от берегов Неаполя, Сицилии и Сардинии и привели караван из 40 барок или около того, из коих 17 гружены неаполитанским вином, 10 — пшеницей, а прочие — разными съестными припасами вроде неаполитанских каштанов, сыров, сушеных фиг, изюма, соли и иных товаров такого же рода».
Правда, обычно проблемы снабжения решались сами собой: генуэзские деньги облегчали дело. Способ выживания Генуи на протяжении всей ее истории ученые сравнивают с акробатическими трюками.
Впрочем, спрашивает Бродель, разве не все в Генуе было акробатикой? Генуя производила, но для других. Она занималась мореилаванием, но для других. Она инвестировала, по у других.
НЕЗАМЕТНОЕ МОГУЩЕСТВО
Еще в XVIII веке лишь половина генуэзских капиталов размещалась внутри города, остальные за отсутствием стоящего применения на месте, странствовали по всему свету. Обеспечить безопасность этих путешествий и их выгоду было нелегко. Генуя жила и должна была жить настороже, будучи осуждена рисковать, но в то же время быть крайне осторожной. Отсюда сказочные успехи, отсюда же и катастрофические поражения. Крах генуэзских капиталовложений после 1789 года во Франции был иллюстрацией тому.
Противовесом всем этим опасностям были гибкость, проворство, постоянная мобилизованность, проницательность генуэзского делового человека, полнейшее отсутствие инерции.
Генуя десятки раз меняла курс, всякий раз принимая необходимую метаморфозу. Организовать внешний мир, чтобы сохранить его для себя, затем забросить его, когда он стал непригоден для обитания или для использования, задумать другой, построить его — такова была участь Генуи, неустойчивого организма, сверхчувствительного сейсмографа, который приходил в волнение, где бы ни пошевелился обширный мир.
Генуя была обречена на то, чтобы узурпировать весь мир либо не жить. Генуя господствовала над миром не благодаря своим кораблям, своим мореходам, своим купцам, хозяевам промышленности, хотя она имела и купцов, и промышленность, и моряков, и корабли.
И хотя она могла бы в случае надобности сама строить — и очень хорошо строить — корабли на верфях Сан-Пьер-д’Арена и даже продавать их или сдавать внаем, она столь же успешно сдавала в аренду свои галеры, прочные и высокого качества, которые патриции города, охотно выступавшие кондотьерами, ставили на службу государя и короля Французского, а затем Карла V — после 1528 года.
Именно с этого времени Карл V начал делать займы у генуэзцев, и в 1557 году, когда испанское банкротство положило конец господству банкиров из Южной Германии, генуэзцы естественным образом заполнили пустоту. Главная услуга, которую они будут оказывать Католическому королю, заключалась в том, чтобы обеспечить ему регулярные доходы, исходя из фискальных ресурсов и импорта американского серебра.
Католический король, как и все государи, оплачивал свои расходы со дня на день и должен был перемещать значительные суммы в Европе.
С годами генуэзские купцы оказались захвачены этим все расширявшимся делом. Доходы, но также и затраты Католического короля (а следовательно, и прибыли генуэзцев) непрестанно возрастали.
Займы предоставлялись королю обычно из десяти процентов, но, как утверждали сами генуэзцы, бывали и затраты, и неудачи, и задержки с возмещением. Тем не менее, если верить секретарям, служившим Католическому королю, заимодавцы зарабатывали до 30%.
Учитывая громадность сумм авансированных купцами (которые опять-таки далеко превосходили их собственный капитал), доходы в любом случае были огромны, даже если общая норма прибыли была скромной.
Наконец, серебро Испании было лишь одним из потоков среди других потоков, которые он вызывал или влек за собой. Галеры, груженые ящиками реалов или слитками серебра и приходившие в Геную в сказочном количестве, начиная с 70-х годов XVI века, были бесспорным орудием господства. Они делали из Генуи распорядителя всего богатства Европы, хотя в действительности богатством генуэзцев, как подчеркивает Фернан Бродель, были не золото, не серебро, а возможность мобилизовать кредит,
«УХОД ГЕНУИ»
Однако в 1630 году в результате подписанного между англичанами и испанцами мира испанское серебро обретает посредников в лице тех же англичан, а позднее голландцев. Бродель назвал это время «временем ухода Генуи».
Но уход этот не был окончательным. Некоторым держателям ценных бумаг удалось спасти часть своих капиталов, к тому же Генуя оказалась подключенной к потокам американского серебра через Севилью и Кадис. Кроме того, Генуя экспортировала производимые ею изделия, она старалась приспособить свое производство к спросу кадисского и лиссабонского рынков, чтобы добраться к золоту и серебру.
Еще в 1786 году Испания импортировала много генуэзских тканей, «и имеются даже особые изделия на испанский вкус; к примеру, большие штуки шелка... усеянного мелкими цветами... и густо расшитого с одного конца большими полувыпуклыми цветами... Сии ткани предназначены для праздничных платьев; есть среди них великолепные и весьма дорогие».