Но крупномасштабной контрабандой была долгое время, вне сомнения, та, что отклоняла в сторону португальской Америки, Бразилии, серебро испанских рудников в Ио-тоси. Главным путем туда была, начиная с 1580 года, Рио-де-ла-Плата.
После разделения корон в 1640 году португальцы проявят упорство и долго будут удерживать идеальный пост с небольшим анклавом — Колония-дель-Сакраменто в нынешнем
Уругвае. Испанцам пришлось ее осадить и брать штурмом и 1762 году. Но вполне очевидно, что контрабанда не смогла бы процветать без пособничества местных купцов и продажных властей, осуществляющих надзор за делами. Если она и развелась в чрезмерных масштабах, то, как писал Аккариас де Серионн, «потому что громадная выгода сей коммерции позволяет ей выдерживать одновременно и большой риск и издержки на подкуп».
Так что, говоря о должностях губернаторов в Америке, продававшихся в 1685 году, некий анонимный автор заявляет без обиняков, «что всегда бывает молчаливое послабление для ввоза иностранных товаров».
И действительно, разве не появляется уже в 1629 — 1630 гг. в Лиме весьма почтенный аудитор, назначенный па пост судьи по делам контрабанды, и устроивший у себя дома склад запрещенных товаров? Судья был взят с поличным и, тем не менее, продолжал свою жизнь весьма уважаемого аудитора.
Впрочем, если послушать заступников контрабанды, то она будто бы работала лишь на благо общества.
«Испанцы Америки, — объяснял один француз в 1699 году, — коим галеоны не доставляют и половины необходимых товаров, были весьма рады, что иностранцы (главным образом, французы) им их привозят».
Всеми способами они облегчали незаконную торговлю в такой мере, что «больше двухсот кораблей на глазах у всей Европы и испанцев занимаются торговлей, каковая запрещена под страхом самых суровых наказаний».
Французский отчет, относящийся к 1707 году, отмечает даже, что «грузы французских кораблей «Триомфан», «Гаспар» и «Дюк де л а Форс» были до их отплытия запроданы негоциантам Веракруса»! Правда, тогда существовало сотрудничество между Францией Людовика XIV и не слишком уверенной в своем будущем Испанией Филиппа V.
Контрабанда, присутствовавшая везде, имела, однако, в разные периоды разное значение. Из правдоподобных подсчетов создается впечатление, что по объему она с 1619 года, а может, и раньше, превосходила нормальную официальную торговлю Испанской империи.
Такое положение как будто сохранялось вплоть до (Ю-х годов XVIII века, то есть более столетия. Но речь идет здесь только о гипотезе, которую следует еще проверить. И на сей раз именно европейские, а не одни только испанские, архивы смогут сказать последнее слово, если исто-рическис исследователи, конечно,, возьмут на себя труд ознакомиться с ними.
В конце концов испанское правительство стало реагировать на эти беспорядки. Наступило медленное, трудное оздоровление. Но в последние годы XVIII века оно проводится энергично и «революционно».
Следует сказать с самого начала: не всегда административным мерам, принятым в этом отношении метрополией, придают их истинное значение. Так, институт интендантов не был простой пересадкой в Америку французских учреждений, своего рода переносом культурного фактора.
Интенданты также отвечали заранее продуманному намерению мадридского правительства сломить креольскую аристократию, удерживавшую старинные командные высоты. Точно так же запрещение Общества Иисуса (1767 год) оказалось началом «военного» режима, режима власти и силы, сменившего своего рода моральный порядок, — и наследниками такого военного режима станут, к несчастью, независимые впоследствии государства.
И здесь тоже речь шла о преобразовании, почти что о революции. Следует ли приписывать всю заслугу его династии Бурбонов, которая в своем багаже принесла из Франции принципы централизованной монархии и арсенал меркантилистских мер? Или же то было сильное желание перемен, будоражившее Испанию, как она вскоре в век Просвещения будет будоражить всю Европу?
Клаудио Санчес Альборнос доходит до утверждения, что у истоков преобразования Испании стояла не Бурбонская монархия, но испанское желание перемен, которое открыло французской династии дорогу на полуостров.
С 1713 года внимание реформаторов обратилось, естественно, к тому, что было самой крупной ставкой, последним шансом: к Новому Свету. Могла ли Испания сохранить то, что создала по ту сторону Атлантики? Франция, чьи корабли во время войны посещали американские берега, не отказалась от своих амбиций ни на побережьях Южных морей, ни на границах Новой Испании.
Разве не подумывало французское правительство во времена Лоу отхватить, опираясь на Луизиану, близлежащие испанские владения?
Во всяком случае, именно так думал один мрачный испанец в ноябре 1720 года. «Мы будем иметь несчастье увидеть королевство Новой Испании разделенным и перешедшим под власть французов, если Бог нам не поможет», — писал он.
Английская угроза, не столь заметная, была опасна по-другому, хотя бы в силу уступки в Утрехте в 1713 году ась-епто. Асьенто - это монопольное право на поставку в испанские колонии в Америке черных невольников. Оно практиковалось с XVI века. В начале войны за испанское наследство (1701 год) оно перешло к Франции.
В 1713 году оно приняло форму международного договора, когда Филипп V предоставил его Англии: соглашение, подписанное с компанией Южных Морей, предусматривало сроком на 30 лет ежегодный ввоз 48 тысяч рабов.
Хотя одна из статей Аахенского договора 1748 года возобновила это право на 4 года, английская компания от него отказалась в 1750 году.
Но ничто не было утрачено безвозвратно. Правительство принялось за дело и в 1714 году создало по французскому образцу Министерство флота и Индий. В том же году образовалась Гондурасская компания; в 1728 году — Каракасская компания, которой суждено было процветать; позднее, в 1740 году — Гаванская компания. В 1717 — 1718 гг. Торговая палата, орган севильской монополии, была переведена в Кадис, так же, как и Совет по делам Индий.
Кадис был городом на протяжении многих лет конфликтовавшим с Севильей. Так он становился единственным портом Индий («Индиями» назывались колониальные владения Испании).
Правда, привилегированные компании успеха не имели. В 1756 году пришлось даже положить конец их монопольным правам.
Но неудача эта, несомненно, помогла свободной торговле развиваться за пределами «тяжеловесной системы флотов» и способной в том, что ее касалось, постоянно вдохновлять экономики Нового Света.
Реформа 1735 года, учредившая плавания регистровых кораблей, не стала сразу же действенной, ибо регистры нелегко избавлялись от обыкновения плавать сообща. Но «к 1764 году отношения между Испанией и Новым Светом начали становиться регулярными».
Введены были ежемесячные рейсы пассажирских судов между Кадисом, Гаваной и Пуэрто-Рико, и каждые два месяца — между Кадисом и Рио-де-ла-Платой. Наконец указ от 12 октября 1778 года объявил свободной торговлю между Америкой и тринадцатью портами Испании.
Следствием этого был очень сильный рост торговли между Испанией и Новым Светом и, само собой разумеется, возросшее влияние Испании на свои заморские владения.
Еще одной важной мерой стало образование в 1776 году вице-королевства Буэнос-Айрес. Оно сократило контрабанду по Рио-де-ла-Плате. Но отношению ко всей Испанской Америке контрабанда, вне сомнений, продолжала расти в абсолютных цифрах, но она уменьшилась относительно, принимая во внимание общий подъем торговли (в 90-е годы
XVIII века контрабанда снизилась примерно до одной трети официальной торговли).
Утвердился активный надзор не без живописных, даже комических происшествий. Так, например, в 1707 году обнаружится, что остров Орна попросту, явочным путем оккупирован голландцами и что губернатор, которого они там поставили, сделался присяжным покровителем «всех злодеев, преступников и контрабандистов испанских и прочих наций, кои находят убежище в сем месте»!
И все же контрабанда за счет организма, пребывающего в добром здравии, более не подрывала столь серьезно, как в предшествовавшем столетии, прочность Испанской империи. Обновленная система смогла даже выдержать два серьезных испытания: восстания Тупака Амру в Перу в 1780 году и Комунерос в Венесуэле в 1781 году — то и другое были массовыми восстаниями.
Восстание Тупака Амару, столь сильно потрясшее перуанское общество, затронуло все движения, которые имели место среди массы индейцев, метисов и даже креолов. Но это широкое движение, великолепный индикатор их глубины, продлилось едва лишь пять месяцев.
Разрушение церквей, мастерских, асьенд было всего только моментом и возмущение в конечном счете было сломлено, столкнувшись с индейскими вспомогательными войсками, собранными и вооруженными испанцами.
Как и все виды прогресса, прогресс в Америке повлек за собой разрушение старых порядков. Бурбоны сознательно не соблюдали издавна существовавшие привилегии и наряду со старыми Конс.уладо существовали «торговые палаты, организовывавшие и контролировавшие внешнюю торговлю и пользовавшиеся большими привилегиями».
В Мехико и Лиме были созданы другие, соперничавшие со своими предшественниками и соседями: так, Кон-су ладо в Веракрусе выступил против старинного могущества Консуладо в Мехико.
Одновременно с этим европейские мануфактурные изделия (особенно — английские и испанские) затопили ме-ггные рынки и повлекли за собой нараставшее расстройство местной промышленности.
Наконец, изменялись торговые кругообороты, то благоприятно для местной торговли, то неблагоприятно для нее. Например, Перу, лишившись горнопромышленного Верхнего Перу (присоединенного к вице-королевству Буэнос-Айрес в 1776 году), утратило придаток, который своим спросом на продовольствие и на текстильные изделия уравновешивал его экономику.
И еще пример: Новая Испания знавала ужасающие потрясения при страшных голодовках 1785 и 1786 годов; и чтобы вновь обрести спокойствие, хотя бы ложное, относительное спокойствие, потребовалось бы, чтобы господствующие классы перестали с непонятным пылом бороться друг с другом.