ому Фридрих решил сам атаковать Дауна и этим обеспечить себе дальнейшую осаду богемской столицы.
Даун стоял близ Кутной горы, потом занял крепкую позицию слева от Эльбы, между двумя большими селами на большой дороге из Праги в Вену, Планианом (к западу от дороги) и Колином (к востоку). Фридрих атаковал его в этом месте 18 июня после полудня. План был хорошо рассчитан, но бой затянулся до вечера, без перевеса в ту или другую сторону. Даун решился наконец прекратить дело и написал карандашом записку, которую послал к своим генералам: «Отступление к Суходолу». Но один саксонский подполковник, лучше понимая положение вещей, позволил себе задержать эту записку; и несколько случайностей, две-три отдельные ошибки слишком поусердствовавших прусских командиров, последняя атака австрийцев на утомленное левое крыло пруссаков, решили дело против Фридриха, который поздним вечером решился на отступление. Даун его не преследовал, но потери пруссаков были велики: Фридрих лишился 8000 человек своего отборнейшего войска, 45 орудий, 22 знамен и, что было ему больнее всего, видел разрушение своего грандиозного плана: покончить разом войну «ударом в самое сердце» австрийской монархии. Пришлось также снять осаду Праги; это было совершено чрезвычайно быстро, дельно и спокойно, как делалось и все в армии Фридриха. Велика была радость Австрии при этой первой действительной победе над пруссаками и их королем. Восхищенная императрица учредила даже по этому случаю новый орден «Марии Терезии», первый знак которого был возложен ею на счастливого вождя, Дауна. Германия тоже ожила. После сражения у Праги прусский полковник Майр с небольшим отрядом из 1300 человек пехоты и 200 гусар с 5 орудиями нагнал страху на всю Южную Германию, остановил даже вооружавшееся по распоряжению рейхстага в Регенсбурге, «подвижное германское ополчение»: теперь и он отступал; всюду настроение изменялось. Фридрих ушел обратно к Лейтмерицу (на правом берегу Эльбы), в Северной Богемии. Обстоятельства должны были решить, откуда грозила ему наибольшая опасность и против которого из врагов требовалось ему обратить, прежде всего, свои силы.
Известия с других театров войны были тоже весьма неблагоприятны. Большая французская армия, угрожавшая с запада, в количестве 110 500 человек, перешла Рейн и двинулась на Везель, который даже не защищался. Но это войско шло медленно, из-за недостатка продовольственных складов, передвижных средств, денег и единства в распоряжениях. Главным делом, или побочным, но возведенным в главное версальскими льстецами, было доставление высокого поста принцу Субиз, который пользовался покровительством маркизы Помпадур. Пока главная французская армия, под начальством маршала д'Эстрэ, подвигалась к Вестфалии, Субизу был отделен особый корпус в 25-30 тысяч человек для вторжения в Саксонию. Д'Эстрэ встретился с герцогом Кумберлендским 26 июля 1757 года при Гастенбеке, на правом берегу Везера. Сражение было очень своеобразно: французский маршал, уже отдав приказ к отступлению, узнал, что и неприятель отступает, и что, следовательно, победа за французами. В августе его сменил герцог Ришелье, царедворец и столь же неспособный начальствовать армиями, как и герцог Кумберлендский, но действия этих удивительных стратегов все же привели к заключению договора, устроенного при посредстве Дании и известного под названием Конвенции Цевенского монастыря (8 сентября). Война прекратилась; войска союзников (гессенцы, брауншвейгцы и проч.) были распущены по домам; остальные заняли Стаде или, за ненадобностью здесь, перешли на правый берег Эльбы. Но эта конвенция страдала крайней неопределенностью; в ней не обозначались сроки для выполнения известных условий и передвижений войск. Продовольствие французских войск было обеспечено и герцог Ришелье, которому, по-видимому, была по сердцу сентиментально-человеколюбивая роль, за что он и получил похвальный рескрипт от Фридриха, остался в пределах Гальберштедтской области, не предпринимая ничего далее.
Русская армия в количестве 80 000 человек двинулась в поход в мае и направлялась к Восточной Пруссии через Польшу и Литву. Мемель, который защищали 800 человек гарнизона, был вынужден капитулировать (5 июля). В августе прибыл к армии главнокомандующий, Апраксин, способный и распорядительный военачальник, который, однако, не мог удержать свою легкую конницу — казаков, калмыков и татар — от весьма хищного и своевольного хозяйничанья на неприятельской территории. Престарелый генерал-фельдмаршал Левальд с 24 000 войска попытался атаковать позицию 80-тысячной русской армии при Грос-Егерндорфе, но потерпел жестокое поражение и вынужден был к отступлению. Все ожидали, что Апраксин будет его преследовать и двинется быстро вперед; но, к крайнему изумлению Фридриха, Апраксин, тотчас после одержанной им победы, вдруг отступил в Польшу. Оказалось, что Апраксин действовал в данном случае по тайному указанию канцлера Бестужева, напуганного внезапной болезнью императрицы Елизаветы, и опасался перемены в русской политике, которая должна была неминуемо произойти в случае кончины Елизаветы, так как наследник престола (Петр III) был сильно расположен к Фридриху. Государыня, разгневанная таким самовольным способом действий канцлера Бестужева, приказала немедленно предать суду и его, и Апраксина; затем она продолжала войну с Фридрихом еще в течение целых пяти лет, и эта кампания замечательна тем, что здесь начали свое военное поприще двое великих русских полководцев — Румянцев и Суворов.
Вследствие удачного боя при Колине было собрано и имперское войско в составе 33 000 человек, и сомнительная честь командования им была поручена австрийскому генерал-фельдмаршалу, принцу Иосифу Фридриху фон Гильдбургаузену. Задача его была скромной: он должен был соединиться у Эрфурта с 24 000 принца Субиза, которому было настойчиво внушено из Версаля — избегать сражения. Лучшей иллюстрацией этого карикатурного войска служит следующее: для одной роты в отряде Швабского округа один город поставил капитана, другой — старшего поручика, одна коронная аббатисса — второго поручика, один коронный аббат — прапорщика. Обмундировка, обувь, продовольствие соответствовали такому распорядку. Дезертирство было в большом ходу; у протестантских солдат оно было, так сказать, возведено в принцип и усиливалось по мере приближения битвы с пруссаками. Армии успели соединиться, действительно (25 августа), но при первом известии о приближении Фридриха они тотчас же отступили к Эйзенаху.
Австрийцы торжественно отпраздновали свою победу при Колине, но воспользовались ей не в полной мере. Фридрих стоял в Лейтмерице, в Верхней Богемии; разбитые при Колине войска его отступили к Лаузицу. Принц Август Вильгельм, брат короля, совершил это отступление так неловко, что Фридрих, крайне строгий в подобном отношении, сделал ему строгий выговор, вследствие которого принц вышел в отставку. Ошибки его были очень выгодны для австрийцев, но те не умели и ими воспользоваться. В наступившее лето не было уже ни одного большого сражения; единственным военным делом австрийцев была бомбардировка открытого города Циттау, после чего, укрепясь в хорошо выбранной позиции, они ждали приближения французов, русских и германской армии. Из всей военной истории этого времени видно, насколько быстрота движений, порядок, уверенность, с которыми делаются все распоряжения, словом, высшее понимание дела, проникающее всех, от старшего начальства до последнего ефрейтора, уравновешивают численное превосходство неприятеля. Во все это время с австрийской стороны можно отметить лишь одно смелое предприятие: движение генерала Гаддика на Берлин с какими-нибудь 4000 человек. Он подошел к Шлезвигским воротам столицы 16 октября в 11 часов утра; но, узнав о приближении принца Морица, удовольствовался сбором 180 000 рейхсталеров и вернулся с этой жиденькой добычей и двумя дюжинами перчаток для своей государыни.
В этот самый день, 12 октября, государственный стряпчий, д-р Априль, предъявил в Регенсбурге тамошнему прусскому представителю на рейхстаге, Плото, правительственный приговор с требованием явиться для его выслушивания,– «citationem fiscalem», как называла это канцелярщина на своем языке — и за такое приглашение был сведен с лестницы слугами Плото, к великой потехе всей протестантской и свободомыслящей Германии. Но ее ожидала еще большая радость. К французско-имперской армии прибыло подкрепление в 15 000 человек, присланное герцогом Ришелье, и прусскому королю представился, наконец, случай к желанной им битве. В войске Субиз-Гильдбургаузена было теперь более 50 000 человек. Все, что было можно было видеть на позиции Фридриха при деревне Росбах, не превышало 10 000 чел. В действительности же у него было здесь 22 000 чел., но и половины их не потребовалось для одержания победы. Без карты и специального описания трудно понять то, что произошло: соединенная армия допустила такие ошибки, основываясь на своих предварительных неверных расчетах, что сражение было выиграно прежде, чем началось. Фридрих отдал приказания в 2 часа; в 3:30. Зейдлиц атаковал правый фланг неприятеля своей кавалерией, разогнал его в какие-нибудь полчаса, между тем как артиллерия Фридриха открыла огонь с высоты Янусова холма. Правое крыло пруссаков не вступало в бой, согласно часто применяемому Фридрихом принципу «косвенного строя». В то время как артиллерия и беглый пехотный огонь заставили поколебаться неприятельский центр, Зейдлиц собрал снова свою конницу южнее, у деревни Тагевербен, и напал в тыл злополучной армии. И в течение 3-4 часов, под вечер ноябрьского дня, 7 батальонов при 38 эскадронах выиграли сражение, потеряв лишь 165 человек убитыми и 376 человек ранеными, между тем как неприятельские потери равнялись 3000 убитых и раненых и 5000 взятых в плен, между ними были 8 генералов и 300 офицеров. Знамен, пушек и вьюков было брошено больше, чем можно было подобрать. Союзной армии, в собственном значении слова, более уже не существовало; она надолго лишилась всякой способности к действию. Бедные имперцы — «бондари» (Fassbinder), как называл их в насмешку народ,– претерпели более других и не на шутку, но происшедшее вызывало и в более глубоких умах радостную, патриотическую, национально-немецкую гордость: французское высокомерие было принижено, старое превосходство германской отваги над галльской, под предводительством «настоящего» короля, было доказано. Вольтер, получив известие о деле при Росбахе, написал с досадой: «Теперь он (прусский король) добился всего, к чему стремился: понравился французам, осмеял их и поколотил их же».