Смысл этой речи скоро стал ясен не только для посвященных в глубокие тайны дипломатии, но и для всех, кто под влиянием своих патриотических чувств следил с напряженным вниманием за событиями, начиная с 1848 года. Война между Францией и Австрией, за Италию, становилась совершенно неминуемой. Нельзя было ошибаться и в том, что эта война, прямо, или непосредственно, но затронет и всю Европу, в особенности Германию. Германия еще не сознавала, что речь шла действительно о единстве Италии, и что Германия и Италия имели перед собой, в сущности, одну и ту же задачу, одно и то же назначение; но это сознание должно было вскоре пробудиться — именно сознание того, что обеим странам надлежало бороться с одним и тем же противником: чужеземным габсбургским господством.
Год 1852, как 1548 и 1629 годы, был весьма счастливым для Габсбургов. Едва спасшись от гибели, Австрия получила возможность предписывать законы Германии; была даже минута, в которую едва не осуществился смелый план вступления Австрии, со всеми ее землями — Венгрией, Галицией и итальянскими владениями — в состав Германского союза, что превратило бы его в 70-миллионное целое, в союз среднеевропейских государств с Австрией во главе, как с самым могущественным из них. План мог удаться, но в Вене поняли невозможность идти напролом и решили действовать окольными путями, добившись сначала доступа в германский таможенный союз; первым шагом к тому было заключение торгового договора с этим союзом; затем последовало и полное вступление в него (1 января 1859 г.). Но глубоко униженная Пруссия достигла здесь первого успеха.
Напрасно старались приверженцы Австрии — Вюртемберг, Бавария, Саксония, оба Гессена, Нассау — сделать невозможное возможным, устраивая съезды в Вене, Бамберге, Дармштадте. Пруссия оставалась тверда в этом вопросе. Она заключила в сентябре 1851 года с упомянутым выше налоговым союзом, в который входили Ганновер, Ольденбург и Брауншвейг, таможенный договор, и соглашалась возобновить свое участие в таможенном союзе вместе с прежними участниками его не иначе, как на этой расширенной основе, притом на 12 лет. Материальные интересы так возвышали свой голос, что к нему не мог оставаться глухим даже какой-нибудь гессенский курфюрст: эти государства покорились, и с 1 января 1854 года наступил новый период таможенного союза, между тем как австрийский министр, рейнский сторонник фон Брук, вернулся из Берлина лишь с тощим договором, весьма мало облегчавшим таможенные отношения.
В политической сфере Австрия могла гордиться почти полным успехом до тех пор, пока царствовал в Пруссии Фридрих-Вильгельм IV. Гессенский и шлезвиг-голштинский вопросы были разрешены в смысле, желательном для Австрии, по крайней мере, на известное время; во всех немецких государствах замечалось обратное движение — контрреволюция, которая проявлялась где с большей, где с меньшей силой или жестокостью. В Саксонии, Вюртемберге, Люксембурге, Мекленбург-Шверине были восстановлены старые конституции и бывшие выборные порядки. В Ганновере юнкерство отвергало конституцию 1848 года, и после многих перипетий король Георг V, наследовавший престол с 1851 года, после Эрнста Августа, отменил эту конституцию (август 1855 г.), в соблюдении которой поклялся своим королевским словом, вступая в управление страной.
Однако поразительнее всего была контрреволюция в Гессене, где курфюрст и его министр Гассенпфлуг не могли набрать такого сословного представительства, которое согласилось бы угождать им, и потому управляли страной по своему личному усмотрению. Бессовестный министр, попиравший права своих сограждан, был наказан публичным оскорблением, нанесенным ему одним из зятьев короля, по поводу, не имевшему отношения к общественным делам. Здесь, как и везде, церковная реакция шла бок о бок с политической. Римско-католическая Церковь извлекла свою пользу из великого кризиса 1848 года. Епископы Верхне-Рейнского церковного округа представили весьма пространные требования; так, они просили отмены утверждения светской властью выдаваемых папой дозволений, отмены государственного экзамена для духовных лиц, отмены права апелляции к гражданскому суду в случае наложения наказания духовными властями, а также предоставления епископам права утверждать преподавателей католической религии в школах и т. д. При этом они объявляли, что ввиду услуг, которые они могут оказывать правительствам в консервативном смысле, они будут уже действовать, в каждом отдельном случае, как бы получив согласие на все изложенные выше требования.
В великом герцогстве Гессенском министр Дальвик заключил тайный уговор с епископом; в Вюртемберге шла речь о конкордате, что принесло свою пользу, пробудив снова общественное мнение, оробелое и не осмелившееся выражать никакого протеста. Подобная церковная борьба особенно обострилась в Бадене, полностью подтверждая то, что как вера, так и суеверие, не отжили еще своего времени. Ортодоксальность громко заявляла свои права и на протестантской почве. В курфюршестве Гессенском жизнь была как бы снова отнесена на середину XVII столетия; член консистории Вильмар действовал здесь на основании правила cujus regio ejus religio, и в самой Пруссии, как мы увидим ниже, грубо проявлялся тот иерархический дух, которому католические духовные сановники, лучше приспособлявшиеся к характеру времени, умели придавать более мягкие формы и утонченный расчет.
Впрочем, в протестантских землях церковное влияние было все же не так ощутимо: подобно тому, как и в XVII веке, оно ослаблялось именно многочисленностью владений. Что было дозволено в одном из них, возбранялось в другом; это благоприятствовало развитию мелкой прессы. В Баварии не было сильной реакции и нарушений правовых порядков, и там, где даже такой, не особенно могущественный, владетель, как герцог Эрнст Кобургский, имел смелость оспаривать право Союза вмешиваться во внутренние дела его страны и стеснять в ней свободу мысли и слова, несостоятельность этого Союза обнаруживалась полностью: ему недоставало той силы и твердости, которые сообщаются учреждению единственно сознанием своей правоты в деле.
Австрия утратила часть своего безусловного влияния со времен восточной войны. Саксонский и баварский министры, фон Бейст и фон дер Пфортен старались внушить Союзу, как могущественному учреждению, проведение самостоятельной руссофильской политики, а признавали его могущественным уже в силу только того, что у них были два таких именитых государственных деятеля, как они сами; но их совещания в Бамберге не привели ни к какому результату, так как были и начаты совершенно неосновательно. Иностранная политика Германии направлялась только двумя великими державами.
Мартовская конституция была отменена в Австрии через несколько недель после свершения во Франции переворота, 31 декабря 1851 года. Был восстановлен чистый абсолютизм; «кремзирская фантазия» уничтожена. Во внутренних делах наступило нечто совсем бестолковое. Говорилось много об обновлении или возрождении Австрии и правительство запаслось нужными органами печати, которые возвещали в Германии об этом обновлении «пышно расцветающего» государства на Дунае, пересыпая эти известия потребным набором громких слов. Они уверяли весь мир, что абсолютизм в Австрии вызван только финансовой необходимостью, потому что конституционная система стоила бы слишком дорого, и что он проникнут «демократическим» направлением, в доказательство чего приводился императорский приказ о производстве в офицеры не по результатам экзамена, а лишь сообразно их служебным и боевым заслугам.
Примерно также же вещалось о кардинальных реформах в школьном образовании и по поводу того, что в Вену был приглашен один известный русский педагог, действительно честно принявшийся за такие реформы; но в то же самое время одно училище за другим переходило в руки иезуитов, возобновивших свою деятельность с 1850 года. Интеллигентный обскурант, заведовавший в том же свободомыслящем иезуитском духе министерством вероисповеданий, граф Леон Тун, заключил с римской курией конкордат, подписанный в Вене 18 августа 1855 года, и первая статья которого гласила: «Поддержание римско-католического исповедания со всеми его правами и преимуществами, предоставленными ему по указанию Божиему и определению церковных законов вовеки». Даже и при этом те же угодливые перья украсили такое заявление, предоставлявшее римской Церкви обширнейшие права и во многих случаях подчинявшие ей государственную власть именем весьма либеральной меры, за которой — как разумно предсказывали они — должны последовать и другие подобные ей по отношению к разных религиозным обществам.
Все это было вымыслом; скоро должно было обнаружиться, что ни в армии, ни в гражданском управлении не было произведено никаких реформ. Однако была проведена одна, действительно весьма важная экономическая реформа: она состояла в отмене барщины, освобождении земли от остатков феодализма. К этому следует прибавить еще известные облегчения в торговле и других видах деятельности, но и здесь, как и в остальном, вредило неустранимое зло — пестрый состав империи, имевший множество из разнороднейших элементов: в ней насчитывалось 15 миллионов славян, 8 миллионов романского племени, 8 миллионов немцев, 5 миллионов мадьяр, — и при такой смеси было трудно решать, где кончается внутренняя политика, и где начинается внешняя.
Скончавшийся князь Феликс Шварценберг не оставил никого преемником той гениальности, которую ему приписывали, или хотя бы такого человека, который мог бы править делами, если не гениально, то с разумной последовательностью. Новый министр иностранных дел в Австрии, граф Буоль фон Шауэнштейн, был никак уже не самым гениальным среди своих сотоварищей: министра внутренних дел Александра фон Баха, министра торговли, ставшего с 1855 года и министром финансов, фон Брука, и министра народного просвещения фон Туна.