«Вот так птицелов стремится
Поймать в свои сети птицу.
Но пленительной красотой
Не обольстишь меня, Чапа!»
«Вот этот сыночек мой
Рожден от тебя, Кала.
Меня и милого сына
На кого ты покинуть хочешь?»
«Мудрец оставляет сына,
Родичей и богатство.
Герой уходит от мира,
Как слон, порвав оковы».
«Уйдешь ты — тотчас ножом
Иль палкой ударю сына.
Чтобы не плакать о нем,
Знаю, меня не покинешь».
«О несчастная, не вернусь
Я к тебе и ради сына,
Даже если, злая, его
На съеденье шакалам кинешь».
«Что ж, будь счастлив тогда, герой!
Но куда ты пойдешь, Кала?
В какую деревню, село,
Город или столицу?»
«Это прежде по деревням,
По городам и столицам
Я ходил с толпою глупцов,
Отшельниками себя мнящих.
Но теперь Будда блаженный
Вблизи от реки Неранджары[310]
Указует живым дхарму,
Избавляющую от страданий.
К нему-то я иду.
Он учителем моим станет».
«Спасителю несравненному
Передай мой поклон, Кала!
Воздай ему должные почести.
Обойдя слева направо».
«С радостью я принимаю
Сказанное тобой, Чапа!
Спасителю несравненному
Передам твой поклон глубокий;
Воздам ему должные почести,
Обойдя слева направо».
И, сказав так, пошел Кала
Прямо к реке Неранджаре.
Просветленного там увидел,
Поучающего о бессмертье,
О страдании[311], причине страданья,
О преодолении страданья,
О великом пути восьмеричном,
Что ведет к прекращенью страданья.
В ноги ему поклонившись.
Обойдя слева направо,
Передал приветствие Чапы.
А затек отрекся от мира,
Овладел тройственным знаньем[312]
И исполнил наказ Будды.
ГАТХА ТХЕРИ СУБХИ
ИЗ МАНГОВОЙ РОЩИ ДЖИВАКИ
Бхикшуни[313]Субхе, шедшей
В прекрасную Дживаки[314]рощу,
Некий ветреник путь преградил.
Ему сказала Субха:
«Что я сделала тебе дурного,
Что ты стоишь, не давая пройти мне?
Ведь ушедшей от мира не подобает
Беседовать с мужчиной, почтенный.
Заповеди Учителя не нарушая,
Следую я стезею пресветлой,
Возвращенной нам блаженным Буддой, —
Что ты стоишь, не давая пройти мне?
Что тебе, страстному, во мне, бесстрастной?
Что тебе, грешному, во мне, безгрешной?
Мысль моя обрела свободу,—
Что ты стоишь, не давая пройти мне?»
«Ты молода, безупречно красива.
Что может дать тебе отреченье?
Скинь это желтое покрывало!
Насладимся любовью в лесу цветущем!
Ароматами сладостными веют
Усыпанные цветочной пыльцою деревья.
Ранняя весна — пора блаженства.
Насладимся любовью в лесу цветущем.
Тряся хохолками цветов, деревья
Словно шепчутся при дуновении ветра.
Что за радость ждет тебя, подумай,
Если одна углубишься в чащу?
Ты без провожатого войти хочешь
В лес густой, безлюдный, внушающий ужас,
Населенный множеством зверей диких,
Оглашаемый ревом слонов в течке.
Ты словно куколка золотая,
Ты летишь, как апсара на колеснице!
О несравненная, сколь прекрасной
Будешь ты в тонком узорном платье!
Если пожелаешь в лесу остаться,
Я буду слугой твоим покорным,
Ибо нет для меня никого милее
Тебя, о дева с глазами киннари[315].
Если же хочешь меня послушать,
Смени этот лес на жилье мирское!
Ты станешь жить во дворце просторном,
Где рабыни тебе прислуживать будут.
Надень тончайшее узорное платье,
Укрась себя мазями и цветами.
Я куплю тебе множество украшений
Из золота, жемчуга и алмазов.
Возляг на новое пышное ложе,
Отделанное благовонным сандалом,
Застланное белоснежными простынями
И мягким шерстяным покрывалом.
Ведь иначе, отшельница благочестивая,
Ты состаришься в одиночестве полном.
Так, никем не сорванный, бесполезно
Увядает в воде прекрасный лотос».
«Что же ты ценного увидел
В пополняющей кладбища мерзкой плоти?
В этом теле, разрушиться обреченном,
Что, скажи, с ума тебя сводит?»
«Глаза, что подобны глазам лани,
Глазам киннари в пещере горной,
Глаза твои с ума меня сводят,
Желанье страстное будят в сердце.
На лице твоем чистом, золотистом,
Как чашечка лотоса, прекрасном,
Глаза твои с ума меня сводят,
Желанье страстное будят в сердце.
Как длинны ресницы, как взор ясен!
И вдали от тебя я их помнить буду.
Ибо нет для меня ничего милее
Этих глаз твоих, нежных, как у киннари!»
«Соблазнить стараясь дщерь Будды,
Ты по бездорожью пройти мечтаешь,
Хочешь смастерить из луны игрушку,
Перепрыгнуть пытаешься через Меру[316].
Нет, ни человек, ни бог, — никто в мире
Страсть во мне пробудить не может:
Благородный путь ее вырвал с корнем.
Какова она — я уже не помню.
Я ее отшвырнула, как пылающий уголь,
Она для меня была, что сосуд с ядом.
Благородный путь ее вырвал с корнем.
Какова она — я теперь не знаю.
Соблазняй другую, учитель которой
Сам нуждается в наставленьях,
Ту, что об этом только слыхала.
А знающую тебе завлечь не удастся!
Я всегда спокойна, что ни случится —
Горе ли радость, бранят меня или славят.
Знаю: составленное из частей — дурно,
И ни к чему мыслью не прилепляюсь.
Знай! Я ученица блаженного Будды,
Шествующая путем восьмеричным.
Выдернув стрелу, от язв исцелившись,
По безлюдным местам брожу, ликуя.
Я видела, помню, деревянную куклу,
Размалеванную пестро и ярко.
Когда ее подергивали за нитки,
Она танцевала так забавно!
Но попробуй вынуть из нее колья,
Развязать й выбросить все нитки,
И она разлетится на кусочки!
Что в ней тогда может пленить сердце?
Таково же, по мне, и это тело[317].
Ведь оно не живет без частей отдельных.
А раз оно не живет без частей отдельных,
Что в нем тогда может пленить сердце?
Ах, сколь бесполезна людская мудрость!
Смотришь на одно, другое — видишь;
Как если бы вдруг за живое принял
Рисунок, сделанный на стене охрой.
Слепец! Ты гоняешься за пустотою,
Принимаешь за драгоценность подделку,
Правдой мнишь придуманные людьми сказки,
Привидевшиеся во сне золотые деревья!
То, что кажется глазом,— лишь комочек,
Свалянный из слизи и выделений,
Темный в середине пузырь со слезами,
С шаром, катающимся в дупле, схожий!»
И свободная духом не согрешила.
Не колеблясь, вырвала глаз прекрасный
И юноше ветреному со словами:
«На, возьми же!» — его протянула.
И в тот же миг страсть в нем исчезла,
И он стал молить ее о прощенье:
«Слава тебе, благочестивая!
Верь, это больше не повторится!»
Дотронувшись до тебя, я как будто
Заключил в объятья огонь жестокий,
Голыми руками схватил кобру.
Счастлива будь и, молю, прости мне!»
А потом та свободная бхикшуни
Направилась туда, где был Будда;
Знаки добродетели высшей узрела
И сразу же стала, как прежде, с глазом.
ИЗ «ДЖАТАК»
ДЖАТАКА О СУССОНДИ
«Там и запах цветов тимиры [318]...» Эту историю Учитель, находясь в Джетаване [319], рассказал об одном удрученном бхикшу. «Правда ли, что ты тоскуешь?— спросил Учитель. «Правда», — отвечает тот. «По ком же ты тоскуешь?» — «Я увидел одну нарядную женщину». — «За женщинами уследить невозможно, — сказал Учитель, — даже привратники в царстве нагое берегли и не смогли уберечь женщину». И по просьбе бхикшу он рассказал историю о прошлом.
Некогда правил в городе Варанаси [320]царь по имени Тамба.
Его главная жена Суссонди была необычайно красива.
В то время Бодхисаттва возродился в образе нага [321]и жил в царстве нагов в Серумадипе. [322]Тогда Нага дипа называлась Серумадипой.
Однажды он явился в Варанаси и стал играть в кости с молодым царем Тамбой. Увидав его, приближенные сказали царице: «Какой-то красивый юноша играет в кости с нашим царем». Суссонди захотела на него посмотреть. Нарядившись, она явилась со своей свитой в игральную комнату и стала его разглядывать. Тот тоже посмотрел на царицу, и оба полюбили друг друга.
Тогда силою волшебства царь нагов поднял в городе ураган. Люди из царской свиты, боясь, что разрушится дворец, разбежались. А наг своими чарами сделал тьму, подхватил царицу и по воздуху перенес ее в свой дворец в Нагадипе. Как исчезла и куда делась Суссонди, никто не знал.