По возвращении Цицерон женился на невесте с богатым приданым. Супругу его звали Теренцией, и была она дамой далеко не робкой и не кроткой. По признанию самого Марка Туллия, она гораздо охотнее вникала в его государственные дела, чем делилась с ним своими домашними. Ее решительность и сильный характер восполняли соответствующие недостатки самого Цицерона, и часто именно Теренция помогала мужу принять и осуществить верное решение.
Цицерон мечтал о славе, он добивался ее долго и упорно, но она пришла к нему сама после раскрытия заговора Каталины, Катон даже назвал его «отцом отечества».
Именно в это время берет начало конфликт Цицерона и Цезаря, который долго не мог простить оратору обвинений и угроз. Неприязнь эта усилилась и после того, как Цицерон отклонил предложение стать союзником Цезаря в борьбе за власть, предпочтя остаться сторонником умиравшей республики.
Чтобы разделаться с Цицероном, Цезарь использовал Клодия: после истории с Помпеей этот человек превратился в его послушную марионетку. К тому же Клодий имел и личный зуб на Цицерона: во время суда тот свидетельствовал против него.
Вокруг Клодия собралась настоящая банда подонков, угрожавших Цицерону физической расправой. Опасаясь за свою жизнь, тот предпочел тайно покинуть Рим. И правильно сделал: разозленный Клодий поджег дом Марка Туллия, а также задним числом провел в сенате постановление об его изгнании. Предлогом стало решение Цицерона о казни участников заговора против Каталины, вынесенное с нарушением формальностей.
Прошло шестнадцать месяцев, и эдикт был отменен, а самого Клодия зарезал некий Милон, которого Цицерон безуспешно защищал в суде. Речь его была не слишком хороша, очевидцы сообщают, что великий оратор заикался и дрожал всем телом. И немудрено: ведь Помпей собрал на окрестных холмах вооруженные отряды. Их доспехи сверкали на солнце, и вдобавок воины нарочно бряцали оружием. Конечно, это подействовало: Цицерон не был ни смелым, ни воинственным человеком. Он всегда и во всем предпочитал мирные методы.
Даже в Киликии, куда он был назначен наместником после гибели Красса, он правил, не прибегая к оружию. И — о чудо! — сумел усмирить воинственные племена, заслужив их уважение своей кротостью, справедливостью и неподкупностью. А ведь только что эти же самые племена разбили отряды воинственного Красса, а его самого казнили жутким способом: влив ему в горло расплавленное золото.
Консульство Бибула
Консулов в Риме одновременно было двое, это должно было гарантировать большую объективность их решений. Цезарь стал консулом вместе с Бибулом. Чтобы добиться этой должности, ему пришлось отказаться от триумфа, на который он мог рассчитывать, так как командовал войсками в Испании. По обычаю триумфатор должен был остановиться за городом и ждать, когда торжественный въезд — триумф — будет подготовлен. Но срок выборов был уже назначен, и время подачи заявок подходило к концу. Если бы Цезарь так поступил, он бы лишился возможности стать консулом. Поэтому от триумфа он отказался.
Его коллега занимал должность чисто формально, будучи не в силах противостоять напористому Цезарю. Некоторые остроумцы, подписываясь свидетелями на бумагах, даже помечали их в шутку не консульством Цезаря и Бибула, а консульством Юлия и Цезаря, обозначая, таким образом, одного человека двумя именами; а вскоре в народе стал ходить и такой стишок:
«В консульство Цезаря то, а не в консульство Бибула было:
В консульство Бибула, друг, не было впрямь ничего».
Будучи консулом, Цезарь показал себя щедрым по отношению к сторонникам и совершенно беспринципным по отношению к своим противникам. Марка Катона, выступившего в сенате с запросом, он приказал ликтору вытащить из курии и отвести в тюрьму Луция Лукулла, который слишком резко ему возражал, он так запугал ложными обвинениями, что тот сам бросился к его ногам. Наконец, он нанял доносчика против всей враждебной партии в целом: тот должен был объявить, что его подговаривали на убийство Помпея, и назвать условленные имена подстрекателей. Но так как одно или два из этих имен были названы напрасно и только возбудили подозрение в обмане, Гай Юлий разочаровался в успехе столь опрометчивого замысла и устранил доносчика ядом.
Галльская война
Около того же времени Цезарь женился на Кальпурнии, дочери Луция Пизона, своего преемника по консульству, а свою дочь Юлию выдал за Гнея Помпея, отказав ее первому жениху Сервилию Цепиону. При поддержке зятя и тестя Цезарь получил в управление провинцию Галлию, которая своими богатыми возможностями и благоприятной обстановкой сулила ему триумфы. Окрыленный радостью, он похвалился перед сенатом тем, что теперь наконец достиг цели своих желаний, несмотря на недовольство и жалобы противников, и что теперь-то он их всех оседлает. Кто-то оскорбительно заметил, что для женщины это нелегко; он ответил, как бы шутя, что и в Сирии царствовала Семирамида и немалой частью Азии владели некогда амазонки.
«С этих пор он не упускал ни одного случаи для войны, даже для несправедливой или опасной, и первым нападал как на союзные племена, так и на враждебные и дикие, так что сенат однажды даже постановил направить комиссию для расследовании положении в Галлии, а некоторые прямо предлагали выдать его неприятелю. Но когда его дела пошли успешно, в его честь назначались благодарственные молебствия чаще и дольше, чем для кого-либо ранее».
Дела в провинции Цезарь повел вполне по-мужски, собрав и обучив сильную армию. Именно там им были написаны знаменитые «Записки о галльской войне».
«Оружием и конем он владел замечательно, выносливость его превосходила всякое вероятие. В походе он шел впереди войска, обычно пеший, иногда на коне, с непокрытой головой, несмотря ни на зной, ни на дождь. Самые длинные переходы он совершал с невероятной быстротой, налегке, в наемной повозке, делая по сотне миль в день, реки преодолевая вплавь или с помощью надутых мехов, так что часто опережал даже вестников о себе».
Древние биографы уделяли много внимания военной тактике Цезаря, отмечая, что она сочетала осторожность и смелость. Он никогда не вел войска по дорогам, удобным для засады, не разведав предварительно местности; в Британию он переправился не раньше, чем обследовал пристани, морские пути и подступы к острову. И он же, узнав об осаде римских лагерей в Германии, сквозь неприятельские посты, переодетый в галльское платье, проскользнул к своим.
Никогда никакие суеверия не вынуждали его оставить или отложить предприятие. Даже когда он оступился, сходя с корабля, то обратил это в хорошее предзнаменование, воскликнув: «Ты в моих руках, Африка!»
«А лошадь у него была замечательная, с ногами, как у человека, и с копытами, расчлененными, как пальцы: когда она родилась, гадатели предсказали ее хозяину власть над всем миром, и тогда Цезарь ее бережно выходил и первый объездил — других седоков она к себе не подпускала, — а впоследствии даже поставил ей статую перед храмом Венеры-Прародительницы».
Когда распространялись устрашающие слухи о неприятеле, он для ободрения солдат не отрицал и не преуменьшал вражеских сил, а напротив, преувеличивал их собственными выдумками. Так, когда все были в страхе перед приближением Юбы, он созвал солдат на сходку и сказал: «Знайте: через несколько дней царь будет здесь, а с ним десять легионов, да всадников тридцать тысяч, да легковооруженных сто тысяч, да слонов три сотни. Я это знаю доподлинно, так что кое-кому здесь лучше об этом не гадать и не ломать голову, а прямо поверить моим словам; а не то я таких посажу на дырявый корабль и пущу по ветру на все четыре стороны».
Если же его войско начинало отступать, он часто один восстанавливал порядок: бросаясь навстречу бегущим, он удерживал воинов поодиночке и, схватив их за горло, поворачивал лицом к неприятелю. А паника бывала такова, что однажды схваченный им знаменосец замахнулся на него острием значка, а другой знаменосец оставил древко у него в руке.
Гражданская война
В Риме он продолжал в той или иной форме подкупать население, чтобы заручиться его поддержкой. В эти годы он потерял сначала мать, потом дочь и вскоре затем внука, но даже эти несчастья он сумел обернуть для своей выгоды, устроив для народа в память усопших гладиаторские игры и пир.
Он заручился поддержкой гладиаторов, велев отбивать силой и сохранять для себя тех, кто бился мужественно, но по какой-то причине навлек на себе немилость зрителей: рука с опущенным вниз большим пальцем означала повеление добить проигравшего. Легионерам он удвоил жалованье на вечные времена, отпускал им хлеб без меры и счета, когда его бывало вдоволь, а иногда дарил каждому по рабу из числа пленников.
Большую часть сенаторов он привязал к себе, ссужая им деньги без процентов или под ничтожный процент. Граждан из других сословий, которые приходили к нему сами или по приглашению, он осыпал щедрыми подарками.
«…он был единственной и надежнейшей опорой для подсудимых, для задолжавших, для промотавшихся юнцов, кроме лишь тех, кто настолько погряз в преступлениях, нищете или распутстве, что даже он не мог им помочь; таким он прямо и открыто говорил, что спасти их может только гражданская война».
Почуяв опасность, враги Цезаря потребовали его смещения под тем предлогом, что война закончена, мир установлен и победителю пора распустить войско. Они хотели провести выборы досрочно, чтобы Цезарь не успел приехать из провинции и выставить свою кандидатуру — заочно этого было сделать нельзя.
Цезарь считал, что столкнуть человека с первого места в государстве на второе — довольно затруднительно, зато потом со второго на последнее — легче легкого. А еще он очень любил цитировать строки Еврипида: «Коль преступи