овать это дело.
К числу таких организаций относится накопившее большой опыт в этом деле Экскурсионное Бюро Наркомпроса РСФСР.
Летом этого года Бюро организует ряд экскурсий по СССР. Экскурсии рассчитаны как на лиц, имеющих двухнедельные отпуска, так и на имеющих более продолжительные; так, например, продолжительность экскурсий по Крыму колеблется от десяти до двадцати пяти дней пребывания в Крыму (подробный «Путеводитель по Крыму», изд. «Земля и Фабрика». 410 стр., 8 карт, 30 рис. Цена 1 руб. 50 коп.).
В этом году намечены следующие экскурсии: по Крыму, Кавказу, по Волге, по Уралу и Москва — Ленинград с проездом в Ленинград по р. Волхову через Волховстрой и далее через ст. Ладогу каналом в Шлиссельбург и по р. Неве в Ленинград.
Экскурсии начинаются в июне месяце и продолжаются до сентября.
В экскурсиях могут принимать участие все желающие, а сравнительная их дешевизна и посещение тех мест, куда обычный путешественник не может попасть, делают их крайне популярными. Достаточно сказать, что ежегодно по маршрутам Бюро проходят пягь-шееть тысяч экскурсантов.
Бюро выпустило небольшую брошюру «Маршруты экскурсий на лето 1926 г.», где подробно указаны все маршруты, их стоимость, правила записи и пр. Означенная брошюра высылается за две восьмикопеечные марки.
Требования направлять: Москва, Арбат, Спасо-Песковский пер., 3. Об'единенное Экскурсионное Бюро Наркомпроса, Отдел Дальних Экскурсий,
С точки зрения туристической особенно выделяются экскурсии на Кавказ.
Достаточно сказать, что поехавший на Кавказ, попадая сперва в горную его часть, не только увидит, по сам непосредственно ощутит снеговые горы, затем выедет из теснин гор в крупный центр Закавказья, Тифлис, и, наконец, окажется в районе с тропической растительностью на берегу моря (Батум).
Многие никогда не видали гор, моря, и потому понятна та популярность, которой пользуются Кавказские маршруты.
Но не все путешествующие одинаково выносливы, не вое готовы претерпевать лишения; для одних лишения в путешествии отравляют все его прелесть, для других же, наоборот, всякого рода неожиданности, неизвестность, необходимость ночевать под открытым небом, — все это только увеличивает притягательность. В соответствии с этими склонностями приходится строить Кавказские маршруты.
Одни из маршрутов Бюро, проходящие через Военно-Грузинскую дорогу, обставлены так, что экскурсанты везде и всюду обеспечены и помещением, и питанием, и передвижением.
В прежнее время Военно-Грузинскую дорогу громадное большинство экскурсантов проходило пешком (200 верст). В этом случае экскурсанты шли по благоустроенной части дороги, и отклонения в сторону, не тронутую никакой культурой, почти не имели место.
Бюро пошло по иному пути: самый переезд по Военно-Грузинской дороге совершается на автомобилях, в двух пунктах делаются остановки каждая на три-четыре дня. Первая длительная остановка (три-четыре дня) — в селении у самого подножья Казбека, этого великана Большого Кавказа (5046 метр.[3]).
Каждая группа совершает под'ем к ледникам Казбека (см. рисунок) и имеет возможность в середине лета провести несколько часов в льдах и снегах. Правда, только отдельным смельчакам удавалось доходить до вершины Казбека, да это требует и специального снаряжения и оборудования, но все же в истекшем году была одна группа, которая поехала со специальным заданием добраться до вершины Казбека, что ей и удалось.
После Казбека группа также на автомобилях, минуя ряд расположенных на дороге селений (см. рисунок), поднимается на Крестовый перевал (2.345 метр.) и по дороге, делающей на протяжении четырнадцати с половиной верст ряд зигзагов, круто спускается по Кашаурской долине через ст. Гудуар и Млеты (знаменитый Млетский спуск по шоссе — четырнадцать с половиной верст, а по короткой тропе — пять верст) в долину р. Арагвы, где при слияния Белой и Черной Арагвы находится селение Пассанаур, в котором экскурсанты проводят два-три дня.
Из Пассанаура все группы верхами направляются к хевсурам, немногочисленному грузинскому племени, живущему высоко в горах и в силу своего обособленного положения сохранившему все черты родового быта. Поездка в горное селение Бакурхеви представляет совершенно исключительный интерес.
Живя в горах, в совершенно примитивных условиях, хевсур в своей одежде и оружии сохранил черты средневековья.
Выезжая из дома, хевсур всегда захватывает с собой щит, а при отдаленных поездках, связанных с возможностью встречи с «кровником», надевает еще и кольчугу. На снимке мы видим двух хевсуров в таком одеянии:
И так странно видеть этих «средневековых рыцарей», отправляющихся в соседнее селение за солью в кольчуге и со щитом.
Из Пассанаура экскурсанты через Тифлис попадают на побережье Черного моря, в Батум с его тропической растительностью. Пальмы, чайные плантации, бамбуковые рощи, сады мандаринов, — все это, воспринимаемое экскурсантами через неделю после снеговых вершин, превращает экскурсию в какую-то сказку. И когда после этого экскурсанты побывают в порту и увидят, как там грузятся нефтью — этим «черным золотом» — иностранные суда, то им станет понятно, какие неисчерпаемые богатства таит в себе Кавказ.
После такого большого количества полученных впечатлений, конечно, необходимо дать возможность хоть несколько отдохнуть; поэтому для лиц, едущих по более продолжительному маршруту (26 дней), Бюро организует на побережья, в районе Гагры — Туапсе, семи-восьмидневный отдых.
Но в вышеописанном маршруте, при всей его увлекательности, Бюро все время заботится об экскурсанте, и во всех пунктах экскурсанту готов «и стол и дом». Все это вполне налажено, и неожиданности и лишения являются лишь эпизодами в общей цепи благоустроенного маршрута.
Находятся еще более многочисленные категории экскурсантов, которые более охотно пойдут на неизведанное и неизвестное. Для этой категории Бюро организует маршрут в район Военно-Сухумской дороги, одной из самых живописных перевальных дорог Кавказа. Там Бюро наладило пребывание групп только в двух пунктах, являющихся исходными для продвижения на этой неисследованной и трудно переходимой дороге, а именно, в Кисловодске и в Теберде.
Остановка на три дня в Кисловодске и оттуда- передвижение пешком и на линейках — всего около девяносто верст до Теберды. Район Теберды представляет неисчерпаемый источник для многочисленных однодневных и двухдневных экскурсий к системе горных озер, к снежным перевалам, к ледникам Эльбруса и др.
В Теберде у Бюро имеется своя база.
Оставаясь в течение семи дней в Теберде, совершая однодневные и двухдневные экскурсии, подвергая себя лишениям и испытав свои силы, экскурсант или решается итти дальше по Военно-Сухумской дороге, или он вынужден будет, поняв, что ему не по силам все трудности пути, вернуться назад, в тот же Кисловодск, или добраться до ближайшей железнодорожной станции.
Отважившийся же совершить переход через Клухорский перевал, оторванный на насколько дней от людей, оставшийся среди снежных вершин, ледников, девственного пихтового леса и грандиозных ущелий Б. Кавказа, он будет вознагражден за все перенесенные им лишения.
Таковы Кавказские маршруты Бюро в этом году. О других маршрутах — в следующем номере.
Сладкий пароход.
Некий капитан Рострэйн, плавающий на одном из величайших трансатлантических пароходов, «Аквитанни» (общества Кунардлэйн), недавно праздновал свой пятидесятый рейс на нем. Состоялся товарищеский банкет экипажа этого парохода. Среди юбилейных подарков капитан Рострэйн получил, между прочим, точную модель «Аквитании», артистически сделанную из леденца судовыми поварами. Наша фотография изображает юбиляра и его дочь, которой была предоставлена честь первой отведать «сладкого парохода».
Следопыт среди книг.
ПО ДОРОГЕ МАНДАРИНОВ.
И-Хунь — истребитель насекомых.
— И-Хунь! — Как только я произношу это имя, мой слуга-негр появляется мгновенно, точно вырастая из-под земли. В своих огромных руках он держит неизменную пыльную тряпку, а его большие глаза выражают испуг и преданность.
Я пытаюсь подыскать нужные слова, помогая себе жестами, но И-Хунь даже не старается понять меня. Насторожившись, с нахмуренными бровями, он внимательно осматривает стены, потолок, трещины пола… Наконец, стараясь ступать как можно легче, задерживая дыхание, он бросается к стене, хлопает пыльной тряпкой и, раздавив огромного таракана, с торжествующим видом преподносит мне свою жертву.
И так каждый раз, как я его позову! Дело в том, что в день приезда я указал ему на мохнатого паука величиною с ладонь, которого я не мог сам достать. Паука этого он с необычайной ловкостью загнал в мою постель, но с тех пор он уверен, что его существенная обязанность — истреблять насекомых и что я ни за чем другим не могу его позвать. Если я принимаюсь трясти головой, махать рукой и всячески стараюсь дать ему понять, что он ошибается, он несколько мгновений смотрит на меня, растерянно разинув рот, потом начинает искать новое насекомое, более крупное. А так как их сколько угодно в этих бревенчатых постройках, то лицо его скоро проясняется при виде новой жертвы.
Часы моисов.
Когда бесхитростный И-Хунь поступил в услужение к резиденту, стенные часы пугали его, а теперь он безбоязненно стирает с них пыль и даже решился бы сам завести их, если бы наша недоверчивость и отсутствие часового мастера не заставляли его быть настороже.
Что касается меня, то я охотно обошелся бы без наших часов и жил бы по часам моисов. У них такие красивые названия:
— И-Хунь! Который час? — спрашивает резидент.
И-Хунь в это время накрывает на стол и, не глядя на циферблат, отвечает:
— Нанг храс данг.
Это значит — вертикальное солнце, полдень.
Вот и другие названия: «Первое пение петуха», «Начало дня», «Солнце над деревьями», «Солнце на высоте стропил». Есть и еще более картинные: «Солнце по направлению бутылки». Так и рисуется караванщик, который тянет воду из тыквенной бутылки, запрокинув голову. В десять часов утра солнце приходится как раз на прямой линии, проходящей через горлышко бутылки Про заходящее солнце говорят, что оно «золотит спину козули». «Час, когда дети засыпают» — девять часов вечера. Разве это не лучше наших часов, даже с боем?
Поющая машина.
Когда в большой зале резиденции завели в первый раз граммофон, то все моисы, находившиеся там, в первую минуту были ошеломлены. Громко крича и жестикулируя по привычке, они спрашивали друг друга, откуда эта музыка и голоса. Резидент позволил, и они с любопытством подошли к странному ящику, приподняли длинную скатерть с бахромой и посмотрели под стол, заглянули в соседнюю комнату. Самый хитрый из них сбегал даже тайком в подвал — посмотреть, не спрятан ли там кто-нибудь. Но когда они, наконец, убедились, что тут не было обмана и что пела, действительно, машина, они перестали удивляться и самым спокойным образом стали слушать, усевшись на корточки вокруг граммофона и стараясь плевать бетель только в щелки пола, как полагается каждому благовоспитанному дикарю.
— Ианг… Дух… — говорили наиболее наивные.
— Еще одна выдумка белых, — спокойно об'яснили самые развитые.
Мы могли бы притянуть на веревке луну с неба, и они не удивились бы: они убеждены, что белые все могут.
Кино в джунглях.
Я находился в Банметхуоте, когда резидент впервые открыл кино для туземцев-моисов. Несколько сот туземцев и туземок было собрано в огромном сарае.
Когда свет был внезапно потушен, моисы принялись выть. Им об'яснили заранее что представление будет происходить не на сцене, как обычно, а на большой белой простыне, на противоположном конце залы, но они, очевидно, не верили, потому что в темноте можно было различить их вытаращенные глаза и полуоткрытые рты, обращенные в нашу сторону.
Кто-то вскрикнул, когда на экране задвигались фигуры. Тогда все сразу повернулись в ту сторону, и на одно мгновение настала мертвая тишина.
Они смотрели, раскрыв рот и ничего не понимая. Когда картина прояснилась, они с удивлением различили двигающихся людей и лошадей и начали кричать вдвое сильнее, подскакивая на месте и подталкивая друг друга, так что слышны были звонкие шлепки по голому телу. В зале стоял оглушительный шум: громкий хохот, дикие крики, точно рев быков.
На экране церемониальным маршем проходила артиллерия. Но никто из моисов, даже старики-милиционеры, никогда не видал пушки, и поэтому они никак не могли понять, что представляют собою эта стволы деревьев на двух колесах. Следующая фильма была в том же роде; моисы уже не кричали так громко, но смотрели с удовольствием, не улавливая целого, а, как дети, наслаждаясь просто движущимися тенями.
Потом появился на сцене Шарло, сам Чарли Чаплин, здесь, в Банметхуоте, на высоких глинистых плоскогорьях, в глубине джунглей, где охотники-мнонги гоняются за слонами… Ни один из моисов не понимал, что делалось на экране, да мы и сами плохо разбирались, так как лента была наполовину стерта. Однако, можно было различить преследования, драки, мебель кружилась по комнате, как волчок. Толпа вдруг разразилась неистовым хохотом, оглушая нас своими криками и ревом.
Обычные шутки Шарло, его широчайшие брюки, развевающиеся волосы, крошечная шляпа, манера ходить, — все, что кажется нам таким смешным, оставляло их безучастными.
— Так у белых, — говорили они, очевидно считая, что у нас принято одеваться так странно или останавливать прохожих на улице, цепляя их за ногу тросточкой. Не это заставляло их смеяться. Как только на экране появлялась молодая героиня, проливающая глицериновые слезы над несчастиями Шарло, вся зала разражалась безумным хохотом.
Они корчились, жестикулировали, скакали, кричали…
Стоило ей показаться, как вспыхивало безумное веселье. Мы так и не могли понять — почему.
— Это женщина, — уклончиво отвечали на мои расспросы туземцы. — Это женщина…
Больше я ничего не смог добиться. И до сих пор я не знаю, что же заставляло их хохотать до упаду, — волнистые белокурые волосы, ее крупное лицо на первом плане картины или ее слезы.
Водяной камень.
Однажды я шел пешком из Далака по полотну строившейся железной дороги и остановился на полпути позавтракать у одного инженера. Крошечная хижина стояла среди величественных сосен и шумящих потоков. Кругом столпились моисы, работавшие на линии. Это уже не вольные охотники Дарлака, а несчастные, озверевшие существа, которых голод пригнал сюда. Эти моисы с любопытством смотрели, как мы едим.
Вдруг мне пришла в голову странная мысль: на столе стоял лед — бесценное сокровище, которое с таким трудом доставляют в эти дебри. Я взял кусочек льда и приложил его кo лбу одного из моисов.
Он отскочил в испуге так быстро, что все остальные покатились со смеху. Я продолжал прикладывать лед то к его груди, то к руке, то к щеке. Наконец, разжав ему зубы, я вложил кусочек льда ему в рот. Он выкатил глаза п быстро выплюнул себе на ладонь этот странный камень, что-то испуганно бормоча.
Остальные столпились вокруг, вытянув руки. Каждому хотелось потрогать чудесную вещь, прикосновение к которой заставляет вздрагивать. Все громко вскрикивали, и лед переходил из рук в руки, постепенно тая.
У последнего из моисов на ладони осталась только капля воды. Лед исчез. Это их страшно удивило. Они показывали друг другу руки, растопыривали пальцы, вытряхивали повязки, искали в траве… Ничего не найдя, они смущенно уставились на меня, точно боясь, что я обвиню их в воровстве.
Очень может быть, что, вернувшись в свои деревин, эти моисы станут рассказывать о таинственном холодном камне, который внезапно исчезает, и какой-нибудь аннамит насмешливо об’яснит им, что это «нуок-да». водяной камень, без которого белые люди не могут обойтись
Эти интересные картинки взяты из книги Ролана Доржелес «По Дороге Мандаринов», рисующей жизнь далекого Аннама. Чуткость и остроумие автора, живость сцен и эпизодов, развернутых на чарующем фоне экзотики Индо-Китая, — все в этой книге привлекает и заинтересовывает.
Издание «Земля и Фабрика». 173 стр. Ц. 1 руб. 20 коп.