В первое мгновение ни один из нас не может сообразить, из чьего исполинского горла вырвался ужасный звук, ко затем МустаФа шепчет мне на ухо:
— Мавас бесар сектли[6])!
Тут я припоминаю, что несколько лет назад я слышал этот звук, который мавас издает лишь в редких случаях, и мы неслышно подкрадываемся ближе к болоту. Шаги наши не производят шума, — Мустафа, как житель первобытных лесов, путешествует босиком, а у меня — мягкие резиновые подошвы.
Несмотря на это, животное, повидимому, услышало нас. В вышине над нами слышится шум ветвей. Мы поднимаем голову и неясно видим на самой вершине огромного дерева какую-то темную рыжеватую массу неопределенных очертаний.
Это и есть мавас.
И, вдруг, где-то совсем близко от нас опять слышится тот же страшный рев. Он доносится из болота, из чащи водяных растений. Значит, другой мавас спустился с дерева, очевидно, взбешенный присутствием людей.
Мустафа стережет первого оранг-утана, я отправляюсь в пайю. Моментально заменяю пули со стальными колпачками, приготовленные для носорога, опасными пулями дум-дум, и пробираюсь в болото. То по колена, то по бедра погружаюсь в тину и ил, испускающий удушливые испарения. Корни растений образуют в трясине такую путаницу, что я не могу стать твердой ногой на дно. Со всех сторон торчат листья «клоби», от шипов которых я не успеваю второпях уберечься, и они целыми дюжинами вонзаются мне в голову и руки.
Я должен быть готов каждую минуту к нападению «лесного человека».
Судя по голосу, это должен быть огромный экземпляр, и мне становится страшно в моем беспомощном положении, Мавас, как известно, нападает на целые отряды людей, бросая в них с вершин деревьев сучьями, и даже сам отваживается бросаться на неприятеля, вооружившись дубиной. Горе мне, если первый выстрел будет неудачен! Я знаю, как велика опасность, потому что несколько лет назад на меня напал тяжело раненый оранг-утан, при чем жизнь моя подверглась тогда большой опасности…
Я подхожу к стволу огромного дерева, на котором, кажется, сидел мавас, но ничего не могу рассмотреть. Пробираюсь дальше, но зверя по-прежнему не видно. Раздосадованный неудачей, возвращаюсь обратно на сушу, где, между тем, собрались мои спутники, и узнаю от Мустафы, что мавас, сидящий на вершине дерева, до сей поры не пошевельнулся. При внимательном осмотре я убеждаюсь, что отступление ему отрезано, потому что вверху нет ни одной достаточно крепкой лианы, по которой ему можно было бы перебраться на другие деревья, — значит, мавас от нас не уйдет.
Теперь вся трудность заключается только в том, чтобы найти около дерева такое место, откуда было бы ясно видно тело животного, чтобы его можно было убить одним выстрелом.
Стреляя наугад, можно испортить всю шкуру и, сверх того, подвергнуться опасности нападения со стороны раненого зверя. Поэтому я приказываю малайцам положить свою ношу и пробраться с двух сторон в болото, прокладывая дорогу сквозь колючие кусты с помощью парангов, чтобы дерево можно было обойти кругом и, отыскать удобное место для выстрела.
Малайцы осторожно окружают дерево, а я сам подхожу прямо к стволу.
В эту минуту в вышине слышится треск. Дубина толще руки, брошенная со страшной силой, с шумом летит сквозь листву и падает в болотную воду, брызгающую во все стороны, около одного из малайцев, который оказался на волосок от смерти.
Теперь нельзя терять ни минуты: надо скорее покончить с животным. Мустафа кивает мне. Подбегаю к нему так быстро, как позволяет болотистая почва, и вижу, как в вышине к суку тянется рыжая рука, — рука, принадлежащая настоящему гиганту, величина которою кажется прямо чудовищной. Несколько ниже сквозь листву мелькает огромное бедро обезьяны.
Я передаю Мустафе свое тяжелое ружье, беру у него малокалиберное запасное ружье и заряжаю его пулей дум-дум. Затем тщательно прицеливаюсь, стараясь метить по возможности в то место, где находится висок. Слышится резкий выстрел, далеко отдающийся под сводами леса, а минуту спустя — треск, шум, грохот, глухой звук падения тяжелого! тела. Потом все стихает. Мы с Мустафой торопливо подбегаем к тому месту, куда упал мавас, держа ружья наготове, и видим картину, необычайней и ужаснее которой не могла бы представить ничья фантазия.
Из болота выглядывает огромная страшная голова обезьяны, уподобляясь голове какого-то чудовища, словно вышедшего из болотной глубины. Рука обезьяны, покрытая длинной косматой шерстью, — рука титана, — уцепилась за корень дерева, торчащий из воды. Чудовище и после смерти продолжает еще скалить зубы, и свирепо глядит на нас простреленным глазом, — пуля дум-дум сделало свое дело.
У нас начинается трудная работа. Мы впятером силимся вытащить оранг-утана из болота на сушу. Но нам удается только немного приподнять огромного зверя и уложить его на корни, торчащие из воды. Тут же с него снимается рыжая шкура, достигающая изумительной величины, так как ширина от кисти одной руки до другой равна почти трем метрам!
Мы прервали свое путешествие ради этого редкого охотничьего трофея и отправились в один не слишком отдаленный малайский камтюнг, куда добрались до наступления ночи. Из этой деревни можно было проехать рекой прямехонько в нефтяной округ, куда мы и отправили шкуру и череп оранг-утана, избавившись от необходимости возвращаться туда самим. Эта удачная охота придала нам мужества и окрылила надежды, и на следующее утро мы отправились со свежими силами на розыски следов носорога.
Герой этого рассказа — европеец-охотник — недаром называет убитого им оранг-утана «редким охотничьим трофеем». В этих словах кроется очень печальная истина. Такая крупная дичь, как слоны и человекообразные обезьяны являются об’ектом для удовлетворения узкого спортивного честолюбия ищущих «острых развлечений» охотников-европейцев, бесполезно и беспощадно истребляющих этих зверей по принципу «охота ради охоты». В Африке, например, этот хищнический спорт почти совершенно истребил слонов. Эта же печальная участь ожидает, несомненно, и оранг-утана Борнео и Суматры. В следующем рассказе мы даем картинное описание охоты другого рода — с промышленной целью, — для сбыта живых зверей в зоопарки и зверинцы.
Оранг-утан в роли наездника
Кино давно уже включило в число своих артистов целый ряд животных, в том числе и человекообразных обезьян. Наша фотография изображает оранг-утана, фигурировавшего для фильмы в качестве наездника, роль которого он исполнял очень хорошо.
Чарльз Майер[7])
Ловля оранг-утанов на Борнео
Рассказ
По странному совпадению три из четырех писем, доставленных мне в тот день почтальоном, содержали заказы на крупных оранг-утанов. Америка, Голландия и Австралия требовали оранг-утанов.
Оранг-утаны водятся всего в двух местах — на о.о. Борнео и Суматре.
Итак, моя утренняя почта направляла меня на голландское Борнео. Просмотрев расписание пароходов, я позвал своего слугу-китайца Хси-Чу-Ай-Чу, сказав ему, что через три дня мы с ним отправляемся в Пантианак, чтобы добыть несколько взрослых оранг-утанов.
Я научился читать на непроницаемом лице Хси-Чу-Ай-Чу. Сейчас я прочел на нем глубокое уныние. Глаза его устремились на мою правую ноту, которой я уже едва не лишился пять лет назад, когда большой оранг-утан схватил меня за щиколотку.
— Это может повести к несчастью, туан, — пробормотал китаец.
Я рассмеялся и привел малайскую пословицу, гласящую: «То, что принесло несчастье вчера, может завтра принести удачу». Судя по виду Хси-Чу-Ай-Чу, поговорка эта его не убедила, но он, поклонившись, отправился готовить мои вещи для путешествия на пароходе, которое должно было продлиться четыре с половиной дня.
Я взял билеты на «Циклоп». Несмотря на свое громкое название, это был самый обыкновенный китайский торговый пароход; капитаном его был англичанин Вилькинс.
Вилькинс пригласил меня позавтракать вместе с ним на капитанском мостике, который считал единственным местом на этом старом корыте, хоть сколько-нибудь не походящим на ад. Но и здесь было достаточно жарко.
Первое, о чем он осведомился, было: не научил ли меня, наконец, мой опыт, что оранг-утанов лучше оставить в покое.
— Не будь оранг-утанов, я не находился бы здесь в настоящее время, — ответил я.
— Будьте же, наконец, благоразумны, Майер. Вы срубили дерево, на котором сидела парочка этих зверюг, не так ли? И набросили на них сеть?
Я кивнул головой.
— У меня есть основание предполагать, что один из них схватил вас за щиколотку и едва не откусил вам ногу?
Я сознался, что подобный случай обратил меня в хромоногую утку на три или четыре месяца.
— Прекрасно, — сказал он. — Совет старого моряка: воспользуйтесь данным уроком и держитесь подальше от этих забияк. Если уж вам так необходимы оранг-утаны, наловите грудных детенышей и воспитайте их на соске.
— Это уж слишком медленно, — ответил я. — Маленький оранг-утан растет почти так же медленно, как человеческое дитя. Мне нужны взрослые.
Тогда капитан принялся рассказывать все истории, слышанные им о страшной силе оранг-утанов. Он говорил, что, по словам одного туземца, оранг-утаны иногда нападают на крокодилов, хватают их рукой, за верхнюю челюсть, а другой — за нижнюю, и разрывают животное пополам. Я уже слышал эту сказку в голландском Борнео, и лично в нее совсем не верю. Туземцы верили, да и Вилькинс тоже. Верил он и в то, что ему рассказывали про нападения орангутанов на питонов. По словам осведомителей капитана, оранг-утан схватывает питона своими мощными руками и загрызает огромную зм