Последние слова он произносил с придыханием и несколько шепелявя, потому что уже замахивался багром, старательно закусив при этом язык.
Крюк багра метко впивался в мясо бревна.
— Ну, какое ты есть? — спрашивал тут Аким, слегка потягивая багор. — У, крепкое какое, да и тяжелое! Имя тебе, брат, дядя Пуд, вполне ясно!
Зажав на минуту конец багра между коленями, он смачно плевал на руки и, схватившись опять за багор, мощным рывком тянул к себе бревно. Делал он это всегда как-то слету, неожиданно, как будто хотел невзначай напасть на бревно и не дать тому времени подготовиться к защите.
Чувствовал он себя в этом липком тумане, на скользких бревнах прекрасно.
Семену, как он сам признался, мешала его короткая нога. Аким посоветывал ему подвязать к ней чурочку, чтобы она сравнялась с другой, но из этого ничего не вышло.
Кутяпов время от времени глухо кашлял и большими сгустками сплевывал мокроту.
Несмотря на то, что красноармейцы работали быстро и ловко, скоро стало ясным, что к назначенному сроку — к полночи— они работу кончить не успеют. Еще далеко не было кончено соединение между двумя гатями, а нужно было еще в трех местах, отстоящих друг от друга довольно далеко, вытянуть по нескольку бревен, — на обоих гатях до и после той дуги бревен, которою они укладывали здесь, и затем еще на том месте, где от дуги пока еще отходила гать на Маркелицы.
Кутяпов несколько раз зажигал спичку и смотрел на часы, и всегда при этом недовольно щелкал языком. Наконец, он остановился и с размаху воткнул свой багор в трясину.
— Предложение есть, товарищи, — воскликнул он. — Передохните одну минуточку, слушайте. Если мы будем здесь работать все так же, то не успеем к сроку кончить дело. Я предлагаю остаться здесь двоим, потому что работы здесь осталось немного, а один пусть идет по Нимозерской гати и в трех верстах отсюда вытянет бревна два — три. Это необходимо для отвода глаз. Пусть они думают, что мы только и сделали, что кое-где прервали гать. Двое же оставшихся кончат, во-первых, работу здесь, во-вторых, прервут недалеко отсюда Эльмитовскую гать с той же целью, и уйдут в Маркелицы. Тот, кто пойдет на Нимозерскую, на обратном пути должен вытянуть бревна здесь, где, стало быть, он повернет на Маркелицы так, чтобы здесь прошла только дуга, соединяющая Ним-озеро с Эльмитом, а никакого поворота на Маркелицы не было. Так вот, товарищи! Что скажете? Как ваше мнение?
Семен и Аким подумали.
— Оно, конечно, хорошо, — неуверенно начал Аким, — но только вот как тот один, не случилось бы с ним чего… Увязнет, а помочь некому.
— Ну, и что же мы должны делать? — спросил Кутяпов.
— Да… — вздохнул Аким, — провозились мы здесь долго, что и говорить. Кто пойдет?
— Я! — ответил Семен так поспешно, как будто боялся, что кто-нибудь вызовется раньше его.
— Так, значит, решено. — Кутяпов снова взглянул на часы и, кстати, от той же спички закурил. — Семен пойдет. Имейте в виду, что нам некогда долго рассуждать.
— Факт! — подтвердил Аким. — Пусть идет.
И, повернувшись к Семену, веселым голосом сказал:
— Валяй, Семен-Нога, крой!
Семен повернул.
— Прощайте, товарищи!
— Всего наилучшего!
— Счастливо!
Семен исчез в темноте. Некоторое время слышны были его быстрые шаги, раздававшиеся в тумане, как в пустой комнате, но скоро и они стихли…
Оставшиеся опять принялись за работу. После того, как они послали своего товарища на это очень рискованное и опасное дело, неприятное чувство наполнило их. Кутяпову даже показалось, что его мучает совесть, хотя Семен сам вызвался итти. Аким, вероятно, чувствовал тоже что-нибудь подобное, потому что больше уже не разговаривал с бревнами, а только изредка коротко восклицал:
— А ну, иди!
— Чего застряла!
— Нечего важничать — ползи!
И сама работа пошла сразу как-то медленней, менее уверенно…
…Семен прошел три версты благополучно. Гать все время была хорошая, широкая, Семен ступал осторожно и ни разу не оступился. Сначала он наметил одно место, где собирался вытянуть бревна, но там они оказались такими здоровенными, что одному человеку были не под силу. Тогда он прошел немного дальше и там нашел несколько легких бревен, лежавших по соседству, и вытянул их из гати целых пять штук. Вытащенные бревна он далеко оттянул на свою сторону.
Немного посидев и прислушавшись, нет ли белых, довольный тем, что удачно выполнил поручение, он двинулся в обратный путь. Дождь шел теперь порывами: иногда совсем переставал, иногда лил довольно сильно, но Семен уже привык к нему и не замечал его. Привык он и к темноте и ориентировался в ней.
И пока он так шел, осторожно ставя ноги, то и дело останавливаясь и вглядываясь в темноту, чтобы не ошибиться, куда шагнуть, ему в первый раз за все время пребывания его в Красной армии почему-то вдруг вспомнилась его семья, вспомнились и крестьянские работы, вспомнилась земля. Не та земля, которую он видит каждый день, обагренная по необходимости кровью, смятая, скомканная тысячами солдатских сапог, а земля крестьянская, родящая, мягкая и сыпучая на ощупь, сочно пахнущая силой и жизнью — мать-сыра-земля. Семену стало грустно…
Тем временем, Кутяпов и Аким тоже не зевали. Стряхнув с себя то тяжелое чувство, которое напало на них после ухода Семена, они скоро довели до успешного конца свою дугу, потом почти бегом прошли шагов триста по Эльмитовской гати и вытянули там несколько бревен. Вдвоем на узком бревне работать было неудобно, и поэтому, пока Кутяпов возился с багром, Аким отдыхал.
Кутяпов в пылу работы не слыхал ничего подозрительного, но Аким вполне ясно в течение нескольких минут различал чьи-то шаги, доносившееся издалека с Эльмитовской гати… Акиму даже показалось, что он слышит голоса, но в этом он не был уверен. Кутяиову он не сказал об этом ни слова.
Не теряя ни минуты, пошли обратно.
Подойдя к тому месту, где был поворот на Маркелицы, красноармейцы остановились, — не слышно ли Семена? Все было тихо. Только булькало и лопалось где-то далеко в темноте болото, да монотонно шуршал по траве дождь.
— Нету… Куды ему поспеть, — сказал Аким. — Шутка ли — три версты туда, да три обратно! Подождем его, что ль?
— Нельзя! — решительно заявил Кутяпов. — Ротный будет ждать нас в час. Должны вернуться и рассказать, что сделали, а то там в штабе не будут знать, что делать. Семен может еще долго не вернуться.
— Ладно, идем, — согласился Аким.
У него шевельнулась мысль, что они могут ведь разделиться — один останется ждать, а другой пойдет в Маркелицы, но перспектива сидеть одному под дождем или шагать тоже в одиночестве и в темноте верст пять по болоту, ему совсем не улыбалась, и он эту коварную мысль поспешил прогнать, утешив себя рассуждением о том, что Кутяпов — главный, и ему надо подчиняться.
Однако, пройдя несколько бревен, Аким остановился.
— Слушай-ка, — обратился он к Кутяпову, — а ведь Семену много здесь придется вытаскивать бревен?
— Не очень, только до этих кустов. За кустами продолжения гати больше уже не увидят.
Аким хлопнул у себя на шее какого-то шалого комара, неизвестно какими судьбами попавшего сюда под дождь.
— Первое бревно больно здорово, — сказал он, — одному ему не вытащить, пожалуй.
— Ну!
— Сам посмотри.
Кутяпов вернулся обратно. Первое бревно оказалось, действительно, очень толстым и тяжелым, в особенности теперь, когда оно намокло под дождем и набухло.
— Так вытащим его! — предложил Кутяпов.
— А Семен как?
— Переберется по багру… Что же нам делать? Война, брат, так война, как говорится.
— Это — факт, но только Семену нужно знак оставить, чтобы знал, мимо чтобы не прошел.
— Оставим.
Кутяпов отщепил перочинным ножом от бревна длинную лучину, воткнул ее около гати в землю и привязал на ней свой носовой платок. Знак этот издалека был виден в темноте.
— Хватит?
— А крепко?
— Крепко.
— Ну, ладно.
Вытащить первое бревно даже вдвоем оказалось делом не простым, но в конце концов, после трех неудачных попыток, оно сдвинулось. Оттащив его в сторону, Аким вскинул свой багор на плечо и сразу быстро зашагал по гати. В душе он признался сам себе, что ему порядком надоело околачиваться на этом невеселом болоте. Кутяпов же задержался, чтобы закурить.
Он слышал, как быстро удалялись Акимовы шаги, торопился зажечь спичку, но коробка сильно отсырела, и спички как на грех не хотели загораться. Курить же Кутяпову очень хотелось. Чтобы удобней было закуривать, багор свой Кутяпов положил рядом с бревном на трясину.
— Не потонет, — подумал он.
Чем больше чиркал спичками Кутяпов, тем больше злился. Он ударял по коробке спичками слишком сильно, спички ломались, фосфор на них стирался, спичечная коробка тоже разваливалась. Наконец, Кутяпов бросил и спички и коробку в болото, решив итти так и потерпеть с курением до Маркелиц. Но, нагнувшись за багром, он вдруг вспомнил, что у него должна быть вторая коробка, и стал ее искать. Оказалось, что она провалилась через дыру в кармане и застряла под подкладкой, недалеко от колена.
Желание курить было так сильно, что Кутяпов принялся эту коробку доставать. Для этого ему пришлось присесть на корточки, одну руку засунуть глубоко в карман, а другой рукой через штанину двигать потихоньку коробку кверху. Операция была нелегкая.
И вот, когда он уже ощутил сладость победы, когда коробка подползла уже к его руке, — случилось то, о чем Кутяпов, увлеченный своим занятием, забыл и думать.
От резкого и неудобного движения, одна нога его скользнула с бревна — и Кутяпов потерял равновесие…
Падая в болото, он вмиг сообразил, что угрожает ему, и сделал отчаянное усилие удержаться, но это ему не удалось. Чтобы не упасть в трясину вниз головой, он сильно оттолкнулся от бревна ногами и прыгнул вперед. Он упал в болото аршинах в двух от бревна и сразу провалился по пояс…