На месте раскопок ни Мэклин, ни Слэйн не приняли участия в работе. Они сели оба и закурили. Руководивший землекопами Джим подошел и сел около них.
— Здесь нет ничего, — сказал он. — Да насколько я полагаю, и быть ничего не может.
— Да мы уж нашли, — поведал ему Мэклин.
— Нашли! — воскликнул Джим. — Но как же это, чорт возми, удалось вам?
— Да, ну не все ли равно, как. Нынешней ночью надо будет забрать все оттуда, а к утру — в путь.
— Ничего не могу иметь против этого, — сказал Джим. — Можете тащить ночью, если вам угодно.
После ужина Сэм и Джим закурили свои трубки, а Мэклин пошел за мешками, которые они захватили с собой из Сиднея. Сидеть и курить или разговаривать он был не в состоянии. Теперь он весь был поглощен делом.
Принеся мешки, он закурил трубку и сделал себе стакан грогу[91]).
— Вы принесли три мешка, — сказал Слэйн, — но что же вы будете тащить в них? Ведь для того клада, что спрятан Там, больше одного мешка не понадобится.
— А песок, — сказал Мэклин.
— Какой песок? — с удивлением спросил Слэйн.
— Да поймите же вы, что клад-то мы будем забирать лопатами и потом, когда кончим, так ведь весь песок кругом этой дыры надо будет взять с собой, чтобы посмотреть потом, не осталось ли в нем монет.
— Ага!
— А затем, эта девушка, — продолжал Мэклин. — Как же быть, если вы не договорились с ней, или если она не явится случайно сама перед рассветом на берег. Вам бы надо взять с собой Сэма, да и пойти поговорить с ними в деревне. Насколько я могу понять, они, по словам Сэма, едва ли станут особенно возражать против того, чтобы растаться с ней, но пойдет ли она сама, вот в чем вопрос…
— Она охотно пойдет, — сказал Слэйн. — Ну, что ж, может быть, я просто не в свое дело суюсь… Ну, а в Сиднее, что вы там будете делать с нею?
— О, да раньше ее еще сюда, привести надо, — сказал Слэйн. — Если мы довезем деньги до дома, то я полагаю, у меня будет денег достаточно, чтобы что-нибудь сделать для нее.
— Пускай будет по-вашему, — сказал Мэклин, — может быть, вы и правы. А теперь давайте приниматься за работу, луна уже высоко. Я думаю, что прежде всего вам и мне надо одним сойти на берег и сделать там на случай маленькую разведку. Мы можем взять с собой мешок, чтобы кое-что понабрать там, если все спокойно, а потом уж мы захватим и Джима с Сэмом для главной работы.
Они вышли на палубу.
Высоко над холмами плыла луна, заливая своим сиянием и скалу, и песчаный берег, и море, чуть волнуемое ночным ветерком. На песках, — ни признака жизни, разве, что промелькнет и скроется тень от ночной птицы-рыболова, перелетающей от воды к холмам…
Они высадились на берег и пошли, один впереди, другой сзади. Слэйн держал под мышкой скатанный мешок, а Мэклин в руке лопату.
— Я думаю, мы уж слишком увлеклись с вами в этом деле, — начал Мэклин. — Вы говорили — сто тысяч. А там всего тысяч пять будет. Да и Джиму надо тоже помазать по губам. Ну, пятьдесят уйдет на его долю, этого с него будет довольно, он до денег не жаден. Значит, по две тысячи пятьсот на брата…
— Для разумного человека и это хорошая выручка, — сказал Слэйн. — Только бы вернуться благополучно.
— Ну, подождите, вы еще далеко не вернулись, — сказал Мэклин. — До этого нам еще ой-ой как много ждать!..
Они пришли к тому месту, где было зарыто золото. Все было в порядке.
Чтобы окончательно проверить, Слэйн кинул мешок на землю, а сам встал на колени и нагнулся, чтобы отгрести немного песок сверху. Но едва наклонился он, как какая-то легкая тень, точно от летевшей птицы, промелькнула по песку. Он оглянулся, за его спиной стоял Мэклин с занесенной над головой лопатой.
Лопата мгновенно опустилась, но Слэйн успел увернуться от удара и вскочить на ноги. Убийца не растерялся после промаха. Отдернув лопату, он взял ее наперевес и бросился с ней на товарища.
Слэйн отпрянул. Меньше чем на вершок прошел от него острый, стальной край лопаты. Не дав Мэклину опомниться, он схватил его за левую ногу над щиколодкой.
Мэклин упал, лопата выскользнула у него из рук. Но лишь какой-нибудь момент пролежал он на земле. Весь горя от злости, он подогнул правую ногу и потом изо всех сил, словно лошадь, лягнул ею Слэйна. Удар каблука пришелся о кость левой щеки Слэйна и чуть не оглушил его. Пальцы его ослабели и он выпустил из рук ногу Мэклина. В один миг тот был уже на нем и, придавив коленями обе его руки повыше локтя, давил ему горло.
В таком положении человек совершенно беспомощен. Он мог, сколько ему угодно, биться ногами, но ни повернуться, ни поднять плеча из-под колен противника он не мог.
А руки Мэклина все больше сдавливали горло Слэйну. Под этой хваткой Слэйну удалось один раз с громадным усилием слегка двинуться, так что он уже чуть-чуть приподнял было одно плечо, но тут же оно опять упало. Точно железом сдавило ему горло, какие-то сверкающие колеса быстро завертелись перед глазами… но вдруг ослабела железная хватка на его шее. Он приподнялся на локте, Мэклина не было над его головой. Он лежал рядом с ним вниз лицом и скреб ногами песок, залитый лунным светом. И тоже залитая лунным светом, прислонясь спиной к отвесной стене песчаника, стояла какая-то другая фигура… Это была Китивик.
Слэйн приподнялся на колени, она подошла к нему и указала рукой на шею Мэклина у затылка. Там, точно насекомое, вонзившее свое жало, торчала стрела духового ружья…
Неподвижной была Китивик. Она стояла рядом, не сводя глаз с Слэйна, а тот, все еще на коленях, склонился к телу убитого и пристально рассматривал стрелу, торчавшую в окоченелом мускуле его шеи.
Слэйн был не в силах овладеть собой. В эти первые секунды еще не упал тот подъем, которым он был охвачен в борьбе против Мэклина, он все еще как бы боролся с ним, пораженный тем, что тот, кого он считал человеком, оказался просто бандитом!..
Мало-по-малу рассудок вернулся к нему. Теперь все для него стало ясным. Мэклин хотел убить его ради денег, ради его доли золота. Китивик, очевидно, следила за ними. Она спасла его…
Он поднял глаза на девушку. Она стояла попрежнему, все еще не двигаясь с места:, видимо, что она не особенно была занята тем, что произошло. Она не умела, как он, сказать про себя: не. приди я, вы были бы убиты. Она была первобытным существом. Не дрогнув перед опасностью, она приняла факт так, как он был, ничего не приписывая себе. Она увидела человека, которого любила, в борьбе с другим, она видела, как этот другой поверг его наземь. И она убила этого другого. Вот и все…
Слэйн поднялся на ноги и, стоя рядом с ней, положил руку на ее плечо. Он нуждался в опоре.
Какую-нибудь минуту длилась борьба, но за эту минуту он потерял энергии столько, сколько хватило бы на несколько дней. Китивик обняла его, охватив рукой его спину и положив кисть руки ему сзади на плечо. Это не было жестом влюбленной. Это было оказание поддержки. Она спасла ему жизнь, и теперь она помогла ему вернуть свои силы.
Они вместе пошли к берегу моря.
— Китивик, — сказал Слэйн дорогой. — Вы спасли мне жизнь. Но она теперь немыслима без вас…
Китивик поняла его, поняла не из слов, а из тона его речи. Поняла она его и тогда, когда, придя к лодке, он объяснил ей знаками, что сейчас он поедет на судно, но потом вернется, и что он просит ее подождать его.
Он отчалил, а она, присев на песке, именно на том месте, где он указал ей, стала ждать его возвращения…
Такова была история Китивик. Я записал ее, воспользовавшись самым лучшим для нее источником — рассказом самого Слэйна.
Теперь — это коренастый человек, с проседью в волосах, занимает видное общественное положение…
Как он по дороге в Сидней учил Китивик азам английского языка; как он пустил в резиновый промысел те четыре тысячи, что достались ему из клада; как остальные две тысячи соверенов получил Джим, занявшийся на эти деньги судостроением; как Сэм, когда ему дали пятифунтовую кредитку, сейчас же вдрызг напился, попал в кутузку и был оттуда выпущен под их поручительство, — все это совершенно излишне для завершения рассказа, имеющего свой действительный, реальный конец: Китивик Слэйн…
КАК ЭТО БЫЛО
В долине зобатых таджиков
Краеведческий очерк Вл. Ерофеева
Автору этого очерка удалось побывать в долине Ванча осенью 1927 г. Экспедиция посетила кишлак Рахарв на обратном пути с Памира, где она снимала кинокартину «Крыша мира». Долина расположена в пограничной с Афганистаном полосе и со всех сторон окружена высочайшими горными хребтами.
В первый раз мы сталкиваемся с зобатыми за перевалом Гушхон.
На «летовке»[92]), расположенной у самых снегов, живут совершенно одичавшие зобатые женщины. Издали завидев экспедицию, женщины скрываются в своих каменных пещерах и не впускают туда никого из европейцев. Наш проводник Исмаиль берет на себя роль дипломатического и торгового представителя экспедиции и целый час таскает из летовки на бивуак молоко и сыр.
Увидеть вблизи строптивых женщин нам так и не удается, несмотря на все просьбы, посулы и хитрости.
С рассветом мы продолжаем спуск и скоро скатываемся в долину Ванча.
Через реку Ванч перекинут большой мост обычной таджицкой системы; выступающие с обоих берегов бревна соединены брусьями, держащимися на честном слове. Непригодность такого моста выясняется лишь тогда, когда кто-нибудь на нем проваливается. Невидимому, такое «испытание» недавно произошло, так как на мосту копошится десяток таджиков, заботливо перекладывающих брусья и укрепляющих их камнями.