Он рассказывает, что во времена его молодости около деревни Латы не было ни деревьев, ни лесов, и что ему приходилось три дня итти до Карачая, чтобы найти тень. Это верно, так это и было много лет назад. Теперь вся эта местность покрыта густым лесом, изобилующим высокими старыми деревьями.
Он припоминает время, когда все побережье вплоть до Хосты (около Сочи) и вся Сванетия были абхазскими; население тогда было очень густое. Это правда: границы Абхазии за последний исторический период сузились, и население, достигавшее двухсот тысяч человек, в настоящее время не превышает семидесяти тысяч.
Я спросил у него, говорит ли он по-русски. Он ответил:
— Нет. Раньше я говорил по-русски, а теперь забыл.
Игнату пришло в голову стать против него и задать ему вопрос по-русски, и он тотчас же ответил по-русски. Это обстоятельство поразило меня. Много воспоминаний можно было бы вызвать у него, если прожить некоторое время вместе с этим стариком и пытаться методически воскрешать то, что еще осталось в глубине его памяти.
Знает ли он, что в стране его установлен новый режим? Да, он знает это. На вопрос, какого он мнения об этом режиме, он ответил, что советское правительство ему нравится. Он обладает некоторым имуществом — у него есть домик, есть корова. Живет он на иждивении сына. Кроме того, он получает пенсию в пятнадцать рублей в месяц. Я позволил себе по возвращении попросить товарищей, возглавляющих Абхазскую республику, немного увеличить эту пенсию.
После долгой беседы мы обменялись горячими приветствиями — старик пытался поцеловать мою руку, а я обнял его с той предосторожностью, которой требовала его почтенная и драгоценная особа. Затем я вернулся в Сухум, где стал собирать точные сведения о действительном возрасте Николая Шапковского.
Никаких документов у старика нет. В его пенсионной книжке, которую я видел в отделе социального обеспечения, указан его возраст: сто сорок лет, но не упоминается ни о каком официальном документе. Против этого как будто сверхъестественного возраста говорят: крепкий и здоровый вид старика, возраст трех последних его детей и, наконец, противоречивые сведения, полученные на месте, относительно действительного числа прожитых им лет.
Однако на два первых возражения можно ответить ссылкой на исключительную жизнеспособность и силу старика. Что же касается противоречий людской молвы, вполне понятных, когда речь идет о таких цифрах, то надо сказать, что самые упорные скептики, самые отчаянные спорщики признавали, что старику из Латы не меньше ста двадцати лет.
Несомненно, это изумительно старый человек. Точные свидетельства других стариков, которые всегда знали его как человека очень пожилого, убедили меня в том, что общепринятая цифра в сто сорок лет близка к истине. Впрочем, есть способы проверить это. Я сам за недостатком времени не в состоянии был выяснить этот вопрос с бесспорной точностью методическими расспросами старика, его родных, близких, соседей, собиранием воспоминаний, изучением его потомства и родни и просмотром архивов и документов. И я обратился к Научному обществу Абхазии с просьбой произвести это исследование. Надеюсь, что оно предпримет эту работу, которая представляет интерес национальный, научный и даже социальный. И я уверен, что это научное учреждение установит точную дату начала самого долгого пути, который когда-либо приходилось совершать человеку на земле.
ИЗ ВЕЛИКОЙ КНИГИ ПРИРОДЫ
Редакция «Всемирного Следопыта» обращается с просьбой к своим читателям, активно интересующихся природой, присылать в отдел «Из великой книги природы» заметки и статейки из их собственных (проверенных) наблюдений над миром животных и растений и жизнью земной коры, сопровождая их при случае фотоснимками, зарисовками или чертежами. За интересными явлениями в этой области вам вовсе не нужно обращаться непременно к иностранным журналам. В СССР достаточно своих чудес природы. Напечатанные заметки и статейки наших читателей (желательно размером не свыше ста строк) оплачиваются по 10 коп. строка.
МОСКОВСКИЙ ЗООПАРК ЗИМОЙ
Кричат и суетятся вороны над прудом. Взлетают и кружатся, садятся на деревья, спускаются на снег…
30 градусов ниже нуля. Во мгле морозного тумана пушатся инеем ветви деревьев, тускло играют обмерзшие прутья железных решоток. Холодная тишина кругом, и только звонки трамвая да карканье ворон нарушают ее.
Уткам холодно. Они лежат на снегу, попрятав лапки под перья — голая кожа ног не выдерживает такого мороза, и утка, подсунув лапки под теплые перья крыльев, не сидит, а лежит на снегу, припав к нему грудью и брюшком.
Молча налетела ворона на замершую на снегу утку, сразмаху ударила ее клювом. В общий крик слились кряканье и карканье, пестрой стайкой перемешались на снегу утки и вороны… На снегу — свиязь. Чуть заметная струйка пара на миг поднялась над пробитой острым клювом головой. Еще мгновенье, и кровяной сгусток застыл в красную ледышку.
Ворона — с добычей.
Корм, рассыпанный кругом, не привлекает уток — к нему нужно итти по снегу, нужно переступать лапками, а мороз… о, он тотчас же обжигает жгучим прикосновением нежную кожу!.. И, высунув на миг лапку, утка поспешно прячет ее назад. Голод не так мучителен, как холод.
— Кра-а-а… Крааа… — Воронья стайка спускается на заснеженный лед. Им, этим бойким и хищным птицам, не так уж страшен мороз: их лапки покрыты грубой и толстой кожей, у них нет тонких и таких чувствительных к холоду перепонок меж пальцами.
— Кра-а-а… — Вороны накидываются на утиный корм. Они бойко шагают меж отупело застывших на снегу уток, толкаются среди них, чувствуют себя господами положения. Утки замерли, они только косятся на ворон. Холодно…
Крик, и новая утка забилась на снегу, сшибленная резким ударом в голову. Еще удар, еще, еще… Новый кровавый сгусток на снегу, новая красная ледышка, новая струйка крови из разбитого черепа и новая добыча для ворон — свежее мясо. Оно скоро остынет, но пока оно горячо!. «Кра! Кра!»— дерутся вороны над уткой. Каждой хочется завладеть куском дымящегося мяса, оттащить аппетитную добычу в сторонку. А пока они дерутся, мясо стынет и стынет…
Тонким ледком затягиваются проруби утиного пруда. Все реже и реже разбивают его утиные лапки, неутомимо разгребавшие воду всего несколько дней назад.
И все же тридцатиградусный мороз не так страшен для уток. Не страшен, если он не затянется надолго. Неделю утки могут пожить и впроголодь, могут просидеть-пролежать неподвижными кучками перьев на снегу. Но затянись мороз недели на две на три, и уткам— смерть. Нельзя неделями сидеть на снегу с поджатыми лапками, ничего не есть и расходовать в то же время множество энергии на поддержание тепла в быстро остывающем теле.
Звонко взламываются льдинки, искрясь взлетают на воздух. В проруби показывается черная голова — это тюлень высунулся из воды. Ему не страшен мороз, его родина там, где и пятидесятиградусные морозы не редкость, и зверь бодро ныряет под лед, плавает там, в полузеленой мгле, и время от времени высовывается из прорубей подышать и посмотреть: «а все ли, мол, в порядке там, наверху?»
Елозит по снегу, лежа на спине, белый медведь. В его бассейне вода давным-давно спущена, и полярному мишке приходится принимать снеговые ванны. Опрокинувшись на спину, раскинув ноги и неуклюже отталкиваясь задними лапами, медведь ползет на спине. У него странный вид в такие минуты — словно большой неуклюжий щенок резвится на сыпком снегу.
Белому медведю не холодно — теплая шуба покрывает его сильное тело, густая шерсть прикрыла подошвы. А у нашего бурого мишки нет волосяной подошвы, его лапы зябнут, и он нет-нет да и приподнимет то одну, то другую, потрет передние лапы о бока. Там, на воле, он крепко спал бы в теплой берлоге. Здесь, в Зоопарке, сна нет — ведь медведь сыт, — и он бегает по снегу, отряхивая лапы.
Равнодушно и, как всегда, чуть косясь прозрачными глазами, ходит по клетке огромный уссурийский тигр. И на его родине — в далеком Уссурийском краю, где виноград и пихта растут рядом, где летом с гуденьем прорезывают воздух чудовищно большие жуки-дровосеки и живыми самоцветами порхают бронзово зеленые бабочки-махаоны, где водятся огромные черепахи, где рысь охотится бок-о-бок с тигром и лось пасется вместе с пятнистым оленем, где тайга так причудливо перемешалась с субтропиками — и там бывают морозы. Клетка — не лес с его пушистым и теплым покровом снега, но тигр не сдается. Он только сторонится от решотки, малейшее прикосновение к которой жжет, как огнем, и бродит по клетке, сверкая полосатым телом, таким ярким в морозной мгле. На «острове зверей» тигров не видно — уже второй день они сидят во внутренних, более теплых помещениях «острова» — мороз прогнал их с открытой площадки. Зато барсы, соседи тигров, как ни в чем не бывало бегают по снегу — для них морозы не новость.
Пушистыми комками лежат чуть заметные на белом снегу песцы. Из белой кучки поблескивают хитрые черные глазки, черные носы воровато потягивают холодный воздух. Рыжими клубками свернулись лисицы. Подостлав под себя хвост, хвостом же окутав ноги и в него же уткнув зябнущий нос, лиса чутко дремлет. Остановитесь у лисьей вольеры, чуть шевельнитесь, чмокните губами — лиса мгновенно приоткроет глаз. Легкое движение рук — глаза раскрыты широко. Лиса заметила вас, заметила движение руки и ждет. Взмахнула рука, шлепнулся в снег кусочек льда — вперегонки бросаются к нему лисицы, сшибают друг друга, скалят зубы, торопливо роют снег. А потом— снова рыжие комки, снова чуть приоткрытые глаза…
Густыми клубками валит пар из ноздрей лося, окутывает его большую шегубую горбоносую голову. Облаком навис пар над стадом яков, с головы до пят, закутанных в длинную и густую черную шерсть. Тридцать московских градусов напоминают якам разреженный воздух высоких плоскогорий далекого Тибета и Южной Сибири.
Прыгают по снегу зайцы, присаживаются, быстро «стригут» ушами, снова прыгают. По давно протоптанной в снегу тропинке одна за другой хлопотливо бегут куропатки — спешат к кормушкам. Глубоко зарывшись в снег, спит тетерев, сквозь сон прислушиваясь — не крадется ли к нему зоопарковский враг — крыса. Зоопарк — неволя. Но и здесь враги не оставляют в покое пленников, только враги новые. У тетеревов они — крысы, у уток — кошки. Но в такой мороз крыса не рискует прогуливаться ночью по снегу, а кошки в Зоопарке и не увидишь. И утки ночью спокойны — их дневные мучит