Коварная кремневка была в целостна она лежала в том же положении, в каком он ее оставил. Подобрав ружье, охотник направился к становищу.
Тумоуль скоро позабыл о своем опасном приключении. У лесных костров все чаще стало упоминаться непонятное слово «большевик». Несколько дней под ряд плыли по реке плоты, а потом пришла весть, что все они остановились близ устья реки Кочечумо, у фактории, в самом центре лесных становищ. Там люче-большевик задумал что-то невиданное…
Когда Тумоуль пришел в устье Кочечумо, он не узнал знакомых мест. На маленьком клочке земли, ограниченном с одной стороны широкой рекой, а с остальных — непроходимым лесом, было людей больше, чем на самом большом «ехорье» (празднестве). Слышались голоса, звучали топоры, с жалобным стоном, оплакивая свою смерть, валились на опушке подрубленные деревья.
Работа кипела, все были заняты делом. В то время как часть людей разгружала плоты, освобождая бревна от ивовых скреп, другие с лопатами в руках шли приступом на крутой берег, долбя в нем выемку, по которой можно было бы таскать лес наверх. Лопаты вонзались в нетронутую почву, снимая верхний мягкий пласт, а когда упирались в вечную мерзлоту, люди вооружались тяжелыми железными палками и дробили неподатливую землю. Немного поодаль одна такая выемка была уже готова; две лошади канатами вытаскивали на берег толстые бревна. Ноги лошадей глубоко уходили в болотистую почву, а земля по краям выемки, оттаяв на солнце, иногда осыпалась, грозя придавить и людей и лошадей; но это не смущало рабочих: под ноги лошадей накладывали тонкие бревна, а осыпи подбирали подпорками.
Да, эти люди знали свое дело!
И все шло одно за другим. Когда бревна втаскивались наверх, место для них уже было готово: одни складывались в кучу, из других тут же делался большой «чум с глазами». Молодой охотник догадался, почему бревна в плотах были очищены от коры: они уже готовы были для того, чтобы из них сразу можно было сделать деревянный чум. Эти люди были большие хитрецы. Зная, что сосна тут не растет, они нарубили ее в верховьях реки, связали в плоты и пригнали сюда. На этих плотах они привезли много удивительных вещей, в том числе и толстых больших животных, похожих на лосей. Эти животные назывались коровами; до сих пор ему никогда не приходилось их видеть.
Но самое удивительное он увидел на косогоре, у подножия лесистого Чувакана, поднимавшего свой горб к самому небу. Тут русские построили чум из тонких пластин, а рядом вырыли большую яму. Эта яма была до краев наполнена красной землей, которую брали тут же в горе. И вот четверо людей плясали в яме, как пляшет шаман, когда вызывает духов. С криками и смехом они месили красную землю, а когда она стала мягкой, наделали из нее ровных чурбашек и сунули их в огонь. Там они краснели, как листья папоротника осенью, а когда их вынимали, становились твердыми, как камень.
— Кирпичики, горячие кирпичики! — смеялись босые шаманы в красных рубахах.
Ознакомившись с кирпичным производством, Тумоуль подошел к палатке, около которой сидел человек с двойными глазами. Раньше этот человек ходил по поляне с какой-то удивительной штукой, ставил ее на три палки и наводил во все стороны, как будто собирался стрелять. Но теперь он был занят другим: держа в руках тонкую палочку с хвостиком колонка, он макал ее в черную воду, а потом водил по бумаге. Тумоуль не раз видел, как пишут люче, но они всегда выводили какие-то маленькие крючки, а этот делал что-то другое.
— Что делаешь, друг? — спросил он, усаживаясь рядом.
Человек с двойными глазами поднял голову, осмотрел любознательного охотника и улыбнулся.
— Рисую чумы, какие будут потом стоять на этой поляне. Смотри: вот здесь один, вот тут другой, а это вот просто картинка. Узнаешь? Это гора Чувакан.
Тумоуль не совсем понял слово «рисую», потому что никогда его не слыхал, но картинка его заинтересовала. Вот диво: там гора и тут гора, там лес и тут лес. Как сделал человек, что перенес гору и лес на бумагу? Чудно показалось.
— Как это? — спросил он, дотрагиваясь рукой до рисунка. — Разве можно сделать из одной горы две?
— Можно. Вот, когда мы построим тут деревянные чумы, приходи к нам учиться, тогда и ты будешь уметь это делать.
Тумоуль усмехнулся:.
— Ты шутишь, байе. Аваньки умеют зверя добывать, рыбу ловить, а это они не умеют.
— Ну, да, не умеют, а когда станут учиться, будут уметь.
Он пододвинулся ближе к охотнику и стал говорить. Тумоуль курил трубку и внимательно слушал, морща по временам лоб. Много говорил человек, и многого Тумоуль не понял, но все же ему стало ясно, зачем пришел сюда «большевик» и для чего он тут строит чумы. В них будут жить большие русские шаманы, которые все знают. Они будут выгонять из больных злых духов, смотреть, чтобы «царапка» не хватала оленей, а потом будут учить аваньков читать и писать.
— Но для чего нужно читать и писать?
— Чтобы лучше жить, — ответил человек с двойными глазами.
— А как надо учиться? — снова задал вопрос охотник.
Русский взял карандаш и лист бумаги, написал крупно букву «о» и показал Тумоулю:
— Смотри. Смотри хорошенько, как тут написано, а теперь скажи: «о-о».
Тумоуль недоверчиво посмотрел на неожиданного учителя: не смеется ли он? Но тот был вполне серьезен.
— Ну же, говори: «о»!
— О-о-о… — протянул Тумоуль.
— Так. Помни, что, когда увидишь на бумаге такую штучку, так говорить надо «о». Теперь смотри вот этот крючок. Он похож на вытянутый. аркан, которым вы ловите оленей. А теперь скажи так, как сухая лесина скрипит, когда ее качает ветер: «ррр…».
— Рррр… — повторил охотник.
— Совсем хорошо. Теперь смотри еще.
Он опять нарисовал букву «о», потом «н», а затем расположил их в ряд, и велел прочитать их сразу, одну за другой. Тумоуль подумал, наморщил лоб и, покраснев от натуги, произнес:
— Оррррооонннн…
— Орон, — обрадованно подхватил русский, сверкая на солнце стеклянными глазами. — Значит, тут написано «орон», а ты знаешь, что такое орон?
— Олень, однако.
— Олень. Вот, когда тебе надо написать на бумаге оленя, ты поставишь точно такие же крючки и потом будешь знать, что тут написан олень.
— Только и всего? — удивился Тумоуль.
— Нет, такие же крючки есть еще, ими можно записать все, что ты видишь, а также узнать то, что записал другой.
— Покажи, однако, еще крючок…
Шагая в тот день к себе в становище, Тумоуль напряженно думал о случившемся. Иногда его охватывали сомнения: может быть он заснул где-нибудь под колодой, и все это ему приснилось? И чтобы убедиться, что это не было сном, он время от времени вынимал из сумки какой-то предмет и, остановившись, долго рассматривал при свете месяца. Если бы культурный человек увидал этот предмет, то и он был бы немало удивлен. Это был букварь — первый букварь в руках тунгуса!
Тумоуль решил учиться. Он будет ходить почаще к русским, и человек с двойными глазами будет показывать, как надо разбирать те крючки, которые написаны в книжке.
С этого дня Тумоуль стал постоянным гостем на лесной стройке. Строитель культбазы Суслов проверял то, чему он учил в лесу, объясняй новые буквы и всякий раз, смеясь, говорил:
— Ну и голова у тебя, парень! К зиме ты будешь читать так же, как и я.
Но Тумоуль только качал головой. Нет, он не мечтал читать любую книгу, как это делал его учитель, а хотел прочитать лишь ту, которая имелась у него. Эта маленькая книга казалась ему священной. Чтобы букварь не трепался, он сделал для него обложку из бересты, а когда ложился спать, клал книжку под голову. Ему казалось, что так в его голову скорей перейдет мудрость, которая заключалась в книге.
Если бы кто-нибудь мог проследить молодого охотника, когда тот с ружьем уходил в тайгу, он долго бы ломал голову над его странным поведением: чуть ли не через каждую сотню шагов Тумоуль останавливался перед каким-нибудь деревом, вынимал из ножен охотничий нож и принимался вырезать на стволе какие-то знаки. Таким путем охотник хотел прочнее запечатлеть в своей памяти те крючки, которые были заданы ему к следующему уроку. Это были буквы, иногда отдельные, иногда образовывавшие слога и слова. А через две недели таких занятий на деревьях появились и целые фразы.
Занятия среди тайги, вдали от посторонних глаз, были хороши еще и потому, что в становище к букварю отнеслись вовсе не так, как относился к нему охотник. Причины прежде всего были практического свойства: после того, как Тумоуль познакомился с «крючками мудрости», он стал приносить из лесу все меньше и меньше добычи, а рыба совсем перестала попадаться в его верши. Сам охотник считал, что рыба перестала ловиться потому, что время для нее прошло, но его хозяин, старый Мукдыкан, держался иного мнения, — он говорил, что верши ставились не там, где надо, а иногда и просто не осматривались. Потом: ведь Тумоуль работал у Мукдыкана затем, чтобы взять в жены его дочку Гольдырек, а как же он будет ее кормить, если только тем и занимается, что долбит на деревьях никому не нужные крючки? Он, Мукдыкан, никогда не слышал, чтобы на такие крючки можно было поймать хоть одну самую маленькую рыбешку.
— Это ты брось, — говорит он Тумоулю. — Я этих крючков не учил, а моих оленей пасут два пастуха. Не очень распускай уши на то, что говорит большевик…
Тумоуль слушал это и не возражал. Стремясь к знаниям, как мотылек к свету, он не думал о том, что в практическом отношении дадут ему «крючки мудрости», но кто такой был его хозяин, — он знал хорошо. Его учитель Суслов как-то сказал:
— Мукдыкан — буржуй. Таких людей советская власть не любит…
Слово «буржуй» Тумоуль понял так: это человек, который делает другим плохо, и с этим был вполне согласен. Мукдыкан — шаман, за свое шаманство берет у бедняков даже последних оленей. А когда отсюда уезжал последний купец, Мукдыкан купил у него весь товар и потом продавал аванькам в десять раз дороже. Тумоуль промышляет для хозяина зверя уже две зимы и будет промышлять еще зиму, и тогда только получит за это Гольдырек. Между тем он добыл Мукдыкану пушнины так много, что за нее можно бы купить весь товар на фактории. Одна черная лисица чего стоит! Такой зверь по