осом в камни, колдун со старухой вышли на берег острога. Льок велел ей стать на обомшелый горбатый камень. Затем приказал матери девочки окликнуть свою дочь с противоположного берега.
Дрожащий от волнения голос матери с трудом повиновался ей. Толпа замерла в ожидании. Мать повторила тихий зов— ответа не было. Прошло несколько минут. Тусклые глаза колдуньи постепенно начали оживляться, и Льок почувствовал, что еще несколько мгновений, и его власть над толпой окончится.
— Кричи громче, — приказал он матери, — кричи, что духи Льока зовут твою дочь к тебе!
Снова закричала женщина. Ее крик, молящий и жалобный, опять оборвался и словно повис вблизи. Откуда-то отозвалось эхо. По обычаю в этом месте не полагалось кричать — толпа от страха вздрогнула, думая, что женщину передразнивают лесные духи. Старуха в это время уже оправилась; она внимательно следила за выражением лиц, ожидая лишь первого крика недоверия к Льоку.
— Иди! Иди сюда! — теперь уже сам закричал Льок. — Твоя мать ждет тебя!
Его громкий голос побежал вдаль. Вслед за эхом чуть слышно отозвался слабый, но все же отчетливый ответный голос. Льок скорей почувствовал, чем расслышал его. Подражая колдовству старух, он что-то забормотал под нос, вытянув обе руки с шевелящимися пальцами к Лисьему Хвосту. Толпа вновь уставилась на колдунов. Лисий Хвост испугалась торжествующего выражения лица Льока, но, не желая уступать, одним движением руки распустила волосы, и семь священных кос, гремя волшебными амулетами, рассыпались по костлявым плечам. Косы были символом ее всемогущества и всеведения. Начался поединок между колдуньей, правившей стойбищем уже десятки лет, и только что появившимся молодым колдуном.
— Дочь моя! Дочь! — загремел ставший от радости могучим голос матери. Женщина перебралась на остров и бросилась навстречу катящемуся из рощи комочку оленьей шерсти.
Колдунья, словно от невидимого удара, пошатнулась и, не удержавшись на ногах, упала на землю. Этот момент явного бессилия погубил ее. Из толпы раздались крики:
— Обманщица! Кто говорил, что девочка погибла? Разве твоя сила ушла из тебя?
Льок пихнул в ладью что-то шепчущих друг другу мать и ребенка, вскочил сам и оттолкнулся от берега. Оставшаяся одна на островке колдунья стала медленно подниматься с земли. Глаза ее со страхом и мольбой смотрели на толпу.
— Если ты, Лисий Хвост, сказавшая, что живая девочка умерла, — загремел Льок, — переберешься через болото, то, говорят мои духи, пропадет все наше племя!..
Этим заклинанием Льок обрек старуху на гибель. Теперь каждый из обитателей стойбища, встретив колдунью, не побоялся бы тут же на месте ее убить, спасая себя и других от опасности…
Потрясенная толпа медленно удалялась от красного болота, когда сзади донесся дикий захлебывающийся хохот. Это старуха смеялась над собой. Только теперь она поняла, как ее одурачил Льок. Долго попутные ветры доносили до толпы заглушенный расстоянием вой посрамленной колдуньи…
В одну из ближайших ночей ветер принес в стойбище запах гари, и небо над лесом смутно заалело заревом пожара. На следующий день Льок пошел посмотреть, что стало с островком. Он жутко чернел обгорелыми деревьями и казался совсем пустым. «Вероятно, — подумал Льок, — обезумевшая старуха двумя сухими кусками дерева развела огонь и сожгла островок вместе с собой».
В память своей победы над старухой Льок в первую же ночь высек на священной скале очень несовершенное изображение старухи с животом в складках и пышным лисьим хвостом вместо ног, держащей в руке какую-то фигуру. Этим Льок хотел сказать; что колдунья Лисий Хвост лгала, уверяя, что знает, где душа ребенка (рис. 6). Тут же невдалеке он выбил другое изображение: мужская фигура с заячьей головой держит за руку ребенка (рис. 7). Заячья голова указывала на то, что спаситель девочки — Льок. Ведь имя Льок было звукоподражанием плача зайца.
Между тем лесной промысел закончился. Дичи было запасено огромное количество. Мужчины начали переговариваться на нм одним понятном языке о чем-то, что повидимому волновало их. Беспокойство мало-по-малу передалось и всему стойбищу. Льок знал, что в эту весну ему и еще нескольким парням надлежало сделаться охотниками, и нервничал, слушая загадочные для него разговоры. Получить звание охотника — значило отправиться в море, в те таинственные походы, откуда многие не возвращались обратно.
Однажды вечером вождь приказал несколькими юношами на следующий день никуда не отлучаться, а эту ночь спать всем вместе. Имени Льока при этом не упоминалось. Все стойбище поняло, что завтра будет таинственное посвящение молодежи в охотники; счастливые избранники расхаживали с гордо поднятой головой, с пренебрежением поглядывая на остальную молодежь. Льоку ничего не оставалось делать, как забраться на священный островок.
Утром следующего дня на островок перебрался Кремень — глава охотников — и велел Льоку «колдовать рыбу». Это значило, что Льок был обязан силой своего колдовства ускорить весенний ход рыбы из моря. На вопрос парня, почему его не делают охотником, Кремень ответил:
— Ты колдун! Ты будешь охотником, но тебе нельзя знать наших хитростей. Умрешь — еще расскажешь зверю…
Когда Льок хотел возразить, старик добавил:
— Не горюй напрасно, на охоту ты пойдешь вместе со мной, а уж скучать не будешь… — При этих словах губы вождя сложились в странную улыбку.
Обещание Кремня успокоило юношу. Он тотчас же отправился в стойбище, чтобы рассказать всем, что он вместе с Кремнем пойдет на- войну с морскими зверями. Старые женщины многозначительно переглянулись, а мать Льока с громким плачем убежала в лес. Льок понял, что старухи что-то знают. Как ревниво ни хранили мужчины тайну стародавнего обычая, но что можно утаить от женщин? Эта тайна, когда-то и у кого-то вырванная, передавалась в женской среде из поколения в поколение. Льок догадался по повеселевшим лицам колдуний и в особенности по отчаянию матери, что ему грозит какая-то опасность. Но в чем дело, он так и не мог узнать. Даже родная мать на его тревожные вопросы лишь глухо прошептала:
— Племя не хочет, чтобы ты знал заранее…
Льоку оставалось вернуться на островок, чтобы выполнить приказ вождя. С незапамятных времен в Сорокскую бухту весной заходили большие стаи сига и семги, привлеченные в устье реки Выг шедшими с Ледовитого моря громадными стадами сельди. Длинными широкими полосами двигалась сельдь из моря, обтачиваемая со всех сторон хищниками: кроме моржа с тюленем, в сельдяное стадо врезывались киты и белуги, не говоря о других более мелких рыбах. Сельдь, не вынося пресной воды, не подходила близко к устью, зато сиг и семга шли по реке к ее верховьям метать икру.
Некоторые топографические особенности сделали островок у порога Шойрукши священным. Рыба, входя в устье Быга (рис. 8), отодвигалась первым порогом Золотцем к правому берегу и, поднимаясь выше, заходила в «карман», образуемый почти сплошным кольцом островков (рис. 9). Стаи рыбы, подталкиваемые идущими сзади новыми массами, скапливались перед священной скалой, находящейся у самого порога Шойрукши, преодолеть который могли лишь самые крупные рыбы. В этом-то «кармане» перед священным островком и происходил массовый улов рыбы.
Через несколько дней после колдовства у священной скалы заплескались первые серебристые рыбины. Выполняя свою обычную обязанность, дежурившие на берегу подростки помчались в соседние стойбища, извещая сородичей о приходе рыбы. Вскоре засновали на тесном водном пространстве «кармана» плоты. Люди работали в полном молчании. Громадные рыбины, нагулявшие на сельдях жир, подхватывались крючками из оленьего рога. Налитых молоками или икрой лососей и сигов выкидывали на берег. Женщины и молодежь потрошили рыбу, а затем, нанизав на тонкие жерди, сушили на солнце. Днем и ночью работали люди, отдыхая лишь среди дня часа два-три. За это время некоторые огромные лососи и сиги успевали перепрыгнуть через порог и уплывали в верховья реки, в недосягаемые для людей места. Хотя лишь десятки рыб перебирались через порог, но и этого было достаточно, чтобы обеспечить стойбищам на будущее время новую добычу.
По приказу Кремня, который держал всех охотников в строгом повиновении, Льок должен был целый день трудиться, высекая на скале изображения, сулящие удачу в промысле: гарпун на ремне, пробив моржа, ранит в то же время и белуху (рис. 10). Чтобы добыча не ушла в глубину моря, к верхнему концу гарпунного ремня обыкновенно прикреплялись семь деревянных брусков. Плавая на поверхности, они вытягивали зверя из морской глубины.
Льок перестарался. Он увлекся и высек около этой группы еще нераненого моржа. Пришедший позже Кремень долго ругал его за это. Лишний зверь всегда опасен, нередко он с яростью нападает на тех, кто ранит его товарищей.
Ночь перед отправкой на морской промысел по обыкновению прошла в колдовстве. Напевы колдуний, обещавшие победу, внушали мужчинам уверенность в успехе. Нервы были взвинчены бессонницей и колдовством. В таком настроении даже побоище со зверями не казалось страшным.
Утром мужчины выкупались в реке и голыми пошли в лес. Там, в потайном месте хранились их охотничьи священные одежды, до которых не дотрагивалась ни одна женская рука. Льоку как непосвященному велели дожидаться остальных на опушке у большого камня.
Вскоре мужчины вышли из леса в одежде из тюленьей шкуры. Промышленники так разрисовали свои лица, что Льок издали не мог узнать ни одного из них. Он понял причину этой разрисовки. Расписав лица, охотникам уже нечего было бояться, что после удачного промысла духи убитых животных их найдут и отомстят убийцам. От Льока не ускользнула и другая странность: охотники называли друг друга не по именам, а какими-то непонятными кличками. Зверей также они называли как-то чудно. Кремень шопотом объяснил Льоку, что «выпускающим воду» они зовут кита, «усатым стариком» —