И, действительно, над дверью склепа, задвинутой изнутри тяжелой каменной плитой, в своде зиял пролом шириною в человеческие плечи. Лукин со свойственной ему быстротой и беззаботностью выхватил из кармана электрический фонарик и крикнул:
— Товарищи, задрыгаю ногой — это значит: тащите меня обратно!
И студент нырнул головой в отверстие. Минута прошла в нетерпеливом ожидании.
Наконец ноги шевельнулись, и Лукина вытащили из отверстия.
— Владимир Иванович, там земли до чорта! — сказал он. — От самого верху. И ни одного покойничка.
Приступили к тщательному обследованию склепа. Камень из входного отверстия вытащить было нельзя: его не пускали дверные косяки. В этом заключался секрет греческих погребальных построек. Дверной камень — огромную гладкую плиту — можно было задвинуть только изнутри. Спрашивается: кто же ее задвигал? Не покойники же? Искусный прием греков остался неизвестен. Когда исследователи попробовали протолкнуть камень внутрь, он не подался; бить сильнее не решались из опасения расколоть. Оставалось отверстие над дверью. Профессор заглянул в него. Наскоро был составлен план действий. Оказалось, что земной наплыв понижался от пролома к противоположной стене. Решено было расчистить пробитое отверстие и спустить в склеп сначала Лукина, а потом одного рабочего. Они должны были постараться проникнуть в небольшую камеру перед склепом и там обследовать изнутри плиту-дверь.
Когда землю под отверстием разгребли, Лукин, извиваясь ящерицей, протиснулся в пролом!. На всякий случай его обвязали веревкой и стояли наготове, потому что в склепе за долгие века могли скопиться вредные газы. Веревка медленно поползла внутрь. Потянулись томительные минуты. Наконец из могилы глухо раздалось:
— Ого-го-го! Даешь помощника!
Спустили рабочего. Бросили в дыру два заступа. Из-под земли теперь доносилась смутная возня и глухие звуки разговора.
Через некоторое время Лукин приник к отверстию с донесением из могильных недр:
— Тут пониже еще две дыры, Владимир Иванович! Вот черти — вытряхнули наших покойничков! Мы там прокопали щель в прихожую. Дверь наполовину в заплыве. Будем копать.
— Сережа, осторожнее только! Помните, что вы в данную минуту на ответственном научном посту, — поучал профессор в дыру.
— Ну, еще бы, Владимир Иванович! Каждую песчинку, можно сказать, на зуб… — неслось снизу.
На этот раз ждать пришлось дольше. Из-за двери слышались глухие удары и голоса. Но вот оттуда дали сигнал. Снаружи рабочие уперлись в плиту. Но она осталась неподвижной. Хитрецы были греки! Тогда профессор послал внутрь еще двух рабочих с ломами. После долгих усилий камень подался, а вскоре и совсем вышел из пазов. Его повернули на боковое ребро и выдвинули наружу.
Началось археологическое священнодействие, которым руководил профессор. Заплыв на каждой четверти метра прощупывали. Заступами не столько копали, сколько состругивали землю. Постепенно очистилась передняя камера. Она была выложена плитками из отличного зернистого серого камня. Начали очищать и самый склеп. Уже много было вынесено земли, как вдруг щупы уперлись во что-то твердое. Постепенно откопали каменную плиту с надписью. Профессор тут же прочел имена: «Еврисивий и Арета». По надписи, а также по другим признакам он отнес склеп ко II–III веку нашей эры. Лукин торжествовал: покойники по крайней мере не утащили своих имен.
Склеп был почти весь очищен — оставался у одной стены слой земли не более четверти метра толщиной. Начали осторожно стачивать этот остаток. И каково же было общее удивление, когда у стены, прямо на каменном полу постепенно обнаружился скелет человека. По археологической привычке, огребая землю, старались не нарушить положения костей. Но вот луч одного из фонариков скользнул по руке скелета, золотой блеск привлек общее внимание. Когда очистили место, то оказалось, что скелет накрепко зажал в костлявой руке золотую цепь, а рядом валялись два кольца и браслет.
Профессор приступил к тщательному осмотру скелета. Не прошло и пяти минут, как на черепе был обнаружен пролом кости: человек умер насильственной смертью.
— Вот это да-а! — протянул вполголоса Лукин.
Под мрачными сводами склепа, на четырехметровой глубине под землей разыгралась какая-то драма. И люди, столпившиеся вокруг находки, молча вопрошали того, кто не мог уже им ничего рассказать.
IV. Подземные корсары
Бартоломео сидел на камне, положив подбородок на рукоятку меча. Его лицо, сплющенное с боков, имело собачье выражение, особенно когда атаман улыбался и скалил из-под черных усов белые зубы. Перед ним яркой копной трепетало пламя, отчего под сводом! пещеры суетливее бегали тени. Около костра был раскинут дорогой ковер. На нем группа корсаров кидала кости. Еще один, прислонившись к стене, храпел. Тут же стояли кувшины и кружки. По ковру валялись об’едки, и было разлито вино. В глубине пещеры у стены стояли алебарды и какие-то ларцы.
Бартоломео не обращал внимания на споривших игроков. У него не выходила из головы сегодняшняя ночная сцена и случайно подслушанный разговор.
Ночью ему не спалось. Желая освежиться, он вышел из пещеры и спустился к морю. Не доходя несколько десятков шагов до галеры, он услышал сдержанные, но страстные голоса и осторожное позвякивание цепей, которыми рабы были прикованы к бортам. Это его удивило. Обычно сторожевой корсар принуждал рабов ко сну, чтобы они были работоспособнее днем.
На страже был Лоренцо — рыжий генуэзец, сбежавший недавно из колониальной крепости. Бартоломео принял его в сообщество за силу и военные знания. Лоренцо, повидимому, оправдал его доверие. И вдруг теперь…
Атаман замедлил шаги. Море затаенно шуршало береговой галькой. Ни на берегу, ни на помосте галеры не видно было силуэта сторожевого. Бартоломео проник к камню шагах в десяти от берега.
— Он зверь, а не человек! У меня железный обруч сточил мясо и висит на кости, — говорил один.
— А помнишь, в бурю он сбросил четверых в море, чтобы облегчить галеру? — спрашивал другой.
— Спаси нас, добрый рыцарь! — стонал третий.
— Да, он жаден на золото — вероятно, и в груди у него вместо сердца кусок золота…
Что это? Голос Лоренцо? Бартоломео вскипел. Он готов был сейчас же броситься на изменника и только нечеловеческим усилием сдержал себя от преждевременной расправы. А Лоренцо продолжал:
— Слушайте, горемыки! Он высматривает теперь торговые корабли. После поживы они устроят пир и перепьются. В ту же ночь я принесу вам пилы и алебарды…
Восторженный шопот рабов заглушил дальнейшие слова. Бартоломео скрипнул зубами и, крадучись, отступил. В пещере он растолкал очередного часового и лег. Атаман ничем не выдал себя…
И вот теперь у костра он раздумывал над заговором. Конечно, он мог бы, не откладывая, убить Лоренцо, но что-то подзадоривало его испытать судьбу, а кроме того он ждал более подходящего случая для расправы.
Внезапно в устье пещеры появился Лоренцо, а сзади него как тень чернела какая-то фигура. Бартоломео невольно, откинулся. Но Лоренцо самым безобидным голосом говорил, повернувшись вполоборота:
— Входи, входа, бабуся! Погрейся — сегодня холодно в горах.
— Эй, Лоренцо! — закричал один из игроков. — Что это за ведьму ты привел?
— Клянусь пяткой дьявола, он расколдует эту старуху в прекрасную принцессу! — орал другой.
Громко храпевший Рагиб проснулся и, расслышав только последние слова, сразу захохотал. Он был безобразен, его лицо походило на кусок сырого мяса, прилепленного к могучему квадратному телу.
Лоренцо об’яснил:
— Вижу, трясется старуха, — знать, от своих отбилась. А что бормочет — непонятно.
Корсары с хохотом потеснились и усадили гостью. Рагиб прислушался к шамканью старухи, затем и сам что-то буркнул. Старуха сразу оживилась и забормотала еще чаще, теперь уже обращаясь к одному Рапибу. Оказалось, Рагиб знал готское наречие, на котором говорила старуха. Вскоре он передал товарищам, что ее сородичи стоят на вершине горы[13]), а она опускалась к морю, да в дороге затомилась и села.
Мало-по-малу старуха отогрелась у огня, а остатки ужина и вино привели ее в хорошее настроение. Желая очевидно отплатить за гостеприимство, она рассказала корсарам старинное сказание, которое передавалось в горах из поколения в поколение. Время от времени старуха переводила дух и приостанавливалась, как бы собираясь с силами и с памятью. Этими перерывами пользовался Рагиб и в нескольких словах передавал товарищам то, что слышал от рассказчицы.
— Далеко за этими горами и за морем, в той стране, где падает солнце, жили счастливые люди, — говорила старуха. — Оттого, что они часто держали золото в руках, их руки стали золотыми. Им много приходилось ходить по золоту, отчего и ноги у них вызолотились. А так как они больше всех людей думали о золоте, то их головы тоже стали золотыми. Золото было живым в этом городе и росло не по дням, а по часам.
И приходили к тем людям большие караваны с полночи, восхода и захода солнца. Приходившие тоже хотели быть счастливыми. Они натирались золотыми пластинками, но у них ничего не выходило. А счастливые люди не выдавали своей тайны. Так продолжалось до тех пор, пока один юноша не убежал из счастливого города. Он прошел многие страны и везде рассказывал, что золото потому прилипает к счастливым людям, что оно у них смешано с человеческой кровью. Для этого они держат в подземельях обреченных рабов, из которых понемногу и выпускают кровь. Рабы те немощны, бледны, и многие из них преждевременно умирают. Тогда некоторые цари и полководцы сами захотели быть счастливыми. Они подняли свои народы и пошли войною на счастливый город. Но золотые люди перехитрили их: они выпустили против них обреченных рабов, а сами спрятались в подземелье. Цари и полководцы перебили слабое войско, но золотых людей не нашли. Так и сидят они до сих пор в земле…