работать…
Все это открыла ему мудрая птица
Хомрай.
— В путь, — сказал Ван-Леер, отталкивая лодку. — Надо к утру поспеть в Сурамбайю.
— Много еще осталось? — спросил Питер.
— Не больше шестидесяти километров. Рано утром мы будем там.
Жара немного спала, но душный и влажный воздух попрежнему вызывал испарину. Как-то вдруг сделалось гораздо темнее. Вода приняла более зеленый оттенок и дымилась теперь заметно больше; легкие облачка тумана ясно обозначались на фоне почерневшей листвы. Ночь под экватором наступает почти мгновенно: через четверть часа стало совершенно темно.
Малаец пристроил к борту большой кусок дерева, густо обмазанный черной смолистой массой. Ярко запылало пламя, отражаясь и прыгая в темной воде, треща и бросаясь в нее снопами искр. И казалось, что лодка неподвижно стоит на середине озера, а по сторонам медленно движется бесконечная вереница неясных фантастических чудовищ…
— Что это? — спросил Питер, указывая рукой на странные зеленые пятна в темноте, слабо светившиеся холодным фосфорическим светом.
— Это светящиеся грибы. Такие ли чудеса вы здесь увидите!.. Скажите, слыхали вы когда-нибудь про раффлезию? Нет, конечно Мне только раз удалось ее видеть. Это было два года назад, когда прокладывалась дорога из Сурамбайи в Педанг. Я услышал сначала явственный запах испорченного мяса. Смотрю по сторонам, наконец вижу: шагах в двадцати, под стволом упавшего дерева, лежит огромный кусок мяса, ярко красный такой, с белыми крапинками. Подхожу ближе — и что же оказывается? Гигантская раффлезия, самый большой цветок в мире.
— Какой же он был величины?
— Больше метра в поперечнике… может быть, и все полтора.
— Все это очень интересно, Ван-Леер, — сказал Питер, глубоко вздохнув, — но только, чем больше я слышу про подобные чудеса, тем сильнее хочется вернуться в Голландию… Мне кажется, этого никогда не будет.
— Верне-е-тесь, — уверенно протянул Ван-Леер. — Я сам был раньше таким же… Или вы оставили там кого-нибудь?.. Минна?.. Может быть, Гретель?
Питер молчал, водя по воде опущенной за борт рукой!
Ван-Леер не спеша набил трубку и с удовлетворением затянулся. Меньше чем через два месяца он будет в Голландии.
Опять каналы, мельницы… опять саговый пудинг с вареньем, который так вкусно готовит мать…
— Факел, огонь! — раздался вдруг крик с кормы.
Малаец потянулся к факелу, который, склонившись к самой воде, шипел и дымил, собираясь погаснуть.
В этот момент Ван-Леер почувствовал, что лодку относит куда-то в сторону. Малаец метнулся к веслам и начал со страшной быстротой работать ими. Он видел согнутую фигуру Питера, который что-то громко кричал, держась руками за оба борта… Потом все погрузилось в темноту…
Ван-Леер плохо понимал, что происходило дальше. Он чувствовал только, что лодку куда-то несет… Вот она как будто остановилась, но затем их опять закружило и закачало, и вдруг локоть и плечо его оказались в воде…
— Крепче держитесь, как можно крепче!.. — послышался голос над самым ухом.
Малаец, поводимому, все еще работал веслами, напрягая последние усилия…
— Ложитесь на дно!..
Горячее колено придавило Ван-Леера к доскам…
Потом сильный толчок, боль, неприятное ощущение холода… Дальше он ничего не помнит…
Ван-Леер открыл глаза. Он лежал на дне лодки, ногами к корме. Голова была перевязана и покоилась на чем-то мягком. Он видел над собой только мутносинее небо, на котором уже гасли звезды. Все остальное скрывали борта лодки, мокрые и грязные, скрипевшие при каждом его движении.
Ван-Леер приподнялся и сел. Никого не было видно. Лодка стояла у берега, в глубокой развилине надводных корней, к которым она оказалась привязанной. Кто-то причалил лодку и перевязал ему голову. Ван-Леер посмотрел на место, где он лежал: там находился большой ворох мягкой травы, тщательно взбитой.
Кто сделал все это? Две фигуры вдруг живо встали перед Ван-Леером: беспомощно стоящий на корме Питер и затем малаец, яростно гребущий из последних сил… Лодка ночью попала в водоворот, в один из тех «Polio», который им удалось избежать днем. Она не затонула, значит, оба спутника остались живы. Но тогда куда же они могли деться…
Страшная догадка внезапно прорезала мозг. Несомненно это так. Малаец бежал в лес. Питер, конечно, бросился за ним и теперь валяется где-нибудь мертвый. Разве он справится с этой обезьяной.
Ван-Леер провел рукой по лбу. Что делать ему, если все это окажется правдой? Он опять потрогал голову: на затылке была рана.
Оставалось только подождать Питера, и, если тот не вернется, одному плыть в Сурамбайю. Там он расскажет, как было дело… «Но как вы могли довериться этому дикарю, капрал Ван-Леер! Вы обязаны были везти его связанным…» Нет, все это никуда не годится! Лучше сказать, что он так и не смог поймать малайца. За это ему ничего не сделают… Эх, пропали сто гульденов!..
Ван-Леер вздрогнул. Знакомый голос прервал его мысли.
— О, господин встал… Господин скоро будет здоров! — Из чащи показался Оранг-Лека, веселый, улыбающийся, со связкой плодов в руке.
— Где Питер?
Оранг-Лека молча показал на воду.
Ван-Леер рассвирепел.
— Я тебя спрашиваю, где Питер, паршивая обезьяна?
— Там, господин… упал в воду… я не видал, господин… — малаец сразу принял жалкий, растерянный вид.
Быстро отвернувшись, Ван-Леер опустился на прежнее место.
— Отчего же не смог ты спасти его? — все еще строго сказал он, не поворачивая головы.
— Виноват, господин…
Ван-Леер поглядел на ворох травы — и ему сделалось не по себе. Ведь малаец спас ему жизнь. Если бы не он…
Дрожь пробежала по телу… Хотя он и коричневый, Ван-Леер должен пожать ему руку. Он обязан это сделать.
Голландец встал с торжественным видом.
— Я тебе страшно благодарен, Оранг-Лека. Если бы не ты, я, может быть, тоже упал бы в воду.
Малаец просиял. Он вовсе не был смущен словами Ван-Леера, он даже плохо понял их; он видел только, что Красный Господин сделался опять добрым, опять начал ласково разговаривать с ним.
— Вот плоды дурьяна, господин… спелые…
— Я страшно тебе благодарен, — машинально повторил Ван-Леер, чувствуя, что не в силах отделаться от мучительной непрошеной мысли.
Он взял питательный мучнистый плод и начал есть, напряженно думая…
Стало совсем светло. Кроны деревьев отчетливо рисовались на фоне неба.
— Поедем, — решительно сказал Ван-Леер и сел у руля.
Они долго плыли молча. Ван-Леер задумчиво дымил трубкой, взглядывая по временам на сидевшего теперь к нему лицом малайца. Оранг-Лека, напротив, был спокоен и весел. Он усердно греб, думая о том, что не станет искать себе нового господина, когда справедливый судья белых отпустит его. Он всю жизнь будет служить Красному Господину.
— Оранг-Лека! — Ван-Леер пристально глядел на малайца.
— Что, господин?
— Хоч… что, далеко до Сурамбайи, Оранг-Лека?
— Нет, господин, совсем близко.
Минут двадцать они снова ехали молча.
Ван-Леер продолжал курить, мрачно уставившись в одну точку.
— Оранг-Лека, — наконец проговорил он, делая над собою усилие, — ты… ты желал бы быть свободным?
Малаец вряд ли понял все значение этого вопроса. С самого раннего детства работал он на плантациях и слово «свобода» представлялось ему чем-то в роде временного отдыха после побоев и тяжелой изнурительной работы.
— Ты спас мне жизнь. Хочешь, я отпущу тебя на свободу?
— Зачем, господин, я опять стану работать. Когда великий судья простит меня…
— Какой великий судья?
— Великий судья белых в Сурамбайи.
С минуту они смотрели в глаза друг другу, и вдруг Ван-Леер почему-то отвернулся…
— Ты… уверен, что великий судья простит тебе? — тихо сказал он после небольшой паузы.
— Да, господин, он простит. Так передал вчера мне мудрый Хомрай.
Ван-Леер начал глядеть на кольцо, привинченное к борту лодки. Оно ярко горело на солнце и мерно подпрыгивало при каждом ударе весел. Долго смотрел на это кольцо Ван-Леер… Вдруг он с решительным видом поднял голову.
— Возьми, — сказал он, подавая малайцу большой кусок сыра — все, что у него оставалось, — возьми, только греби скорее… как можно скорее…
И лодка быстрей понеслась, бороздя носом гладкую поверхность реки.
Вдали показалась Сурамбайя.
Несколько дней спустя Ван-Леер уехал на родину и вскоре женился там на Тильде Шенротт.
Накануне его от’езда малаец-батрак Оранг-Лека был расстрелян по приговору военного суда.
ГРАЖДАНИН ЭФИРНОГО ОСТРОВА
Очерк А. Беляева
Рис. А. Шпир
Константин Эдуардович Циолковский космический человек. Гражданин Эфирного Острова.
Вы не знаете, что такое Эфирный Остров?
— Наше солнце освещает более тысячи планет. В Млечном Пути не менее миллиарда таких солнечных систем. В Эфирном Острове находят около миллиона таких Млечных Путей. Дальше этого астрономия пока не идет!! Вот что такое Эфирный Остров.
Математик, физик, астроном, механик, биолог, социолог, изобретатель, «патриарх звездоплавания» Циолковский мыслит астрономическими цифрами, считает миллионами, биллионами, миллиардами. Бесконечность не устрашает его Он обращает свой взгляд к прошлому нашей солнечной системы и спокойно говорит, как о возрасте своих собственных детей: «На рождение всех планет понадобилось тридцать один биллион лет. Земля отделилась от Солнца два биллиона лет тому назад, а каша Луна рождена Землей менее миллиарда лет назад». Совсем новорожденная крошка. Что значит миллиард, если Циолковский иногда имеет дело с такими цифрами, для которых по его собственным словам, «чтобы их написать, не хватило бы всей вселенной!»