Собеседника Никитина Егор видел впервые. Это был плотный мужчина средних лет с волевым и властным лицом. Шитый у портного костюм, серебряный ежик волос, манера слушать так, как обычно слушают докладчика. Вот он прервал речь профессора энергичным движением руки и заговорил сам.
Стараясь услышать, что он говорит, Егор придвинулся ближе к зеркалу, хотя в этом вряд ли был большой смысл.
– Как хотите, – услышал он, – но только он должен на нас работать. Это наше основное условие, и оно не терпит обсуждения. Мы достаточно долго давали вам возможность обучать его – и, кстати, платили вам немалые деньги. Теперь пора отдавать долги.
– Да, вы правы, – ответил профессор. – Он готов к работе. Но только я боюсь, что вы слишком сильно загрузите его и он может не выдержать…
– Должен выдержать, – перебил его человек с седым ежиком волос. – И потом, это будет недолго. Сделаем дело, и пусть отдыхает. До поры до времени, конечно… А пока давайте обсудим некоторые аспекты нашего сотрудничества.
Он кому-то приглашающе махнул рукой, и Егор, к своему изумлению, увидел Жанну, которая подходила к ним с улыбкой на устах.
Кажется, она что-то проговорила, адресуясь к человеку с седым ежиком волос, но тут Егор, не выдержав напряжения, моргнул, и картинка распалась на мелкие части, как стеклышки в калейдоскопе.
Он помотал головой, перевел дыхание – и снова уставился в свое отражение, надеясь дослушать заинтересовавший его диалог до конца.
Но тщетно Горин напрягал силы. Видимо, произошедший сбой что-то нарушил и не дал ему возможности вернуть утерянное изображение. Картинка, которую он тщетно вызывал в своем воображении, растворилась бесследно, и он не мог отыскать даже ее отголосок в хаосе мелькающих образов.
Зато он увидел другое!
Вдруг поднялся и встал на дальней оконечности раскрывшегося перед ним окоема мерцающий громадный гриб. Ножка его поднималась все выше и выше, и шапка разрасталась на глазах, переливаясь розовыми и голубовато-зелеными красками. Зрелище была ужасное и прекрасное одновременно, и отчетливость его была такова, что Егор невольно подался назад, когда от «гриба» отделился плоский мутный круг и начал быстро расширяться в разные стороны, гоня перед собой тучи пыли и щебня. В этой пыли различались обломки зданий и машин; вдруг разинул в ужасном крике человек в накрученной на голову чалме, и тут же его сдуло, как пылинку; дрогнули и рухнули башни минаретов; подпрыгивая, как большой мяч, покатился по земле купол мечети. Затем от ножки гриба отделилась огненная вспышка и погнала перед собой алое зарево, в котором плавилось все – и небо, и земля, и все, что находилось между ними. В один миг превращались в факел и пропадали бегущие женщины, дети, солдаты… Ничего не могло выжить в этом адском котле, и последнее, что увидел Егор, – это черноту, остающуюся вокруг замершего в непостижимой высоте «гриба».
Он застонал, отгоняя ужасное видение, и, когда оно пропало, снова вперился в зеркало, в свои глаза, пытаясь найти то, что было для него жизненно важно и ради чего он явился к этому загадочному, сделанному неизвестно кем и для чего зеркалу.
Но на этот раз он увидел улицы Москвы, брусчатку Кремлевской площади, павильоны ВДНХ, сверкающие «карандаши» высоток, какие-то новые, не виданные им прежде, удивительно красивые здания. И вдруг все это, на секунду точно зависая в воздухе, начало отламываться – и кусками, как нарезанный торт, проваливаться под землю. Стройные проспекты и широкие улицы, полные машин, людей и всего того, что составляет полнокровную столичную жизнь, рушились на глазах, громадными пластами уходя в бездну и унося с собой целые кварталы и районы. Кое-где, как на горных пиках, оставались стоять одинокие здания, но все вокруг них превращалось в один невиданный по своим размерам каньон, в который потоками лилась грязная вода, рушились здания и десятками, сотнями тысяч падали люди. Все огромное пространство, веками занимаемое городом-государством, внезапно стало гигантской ямой, страшной дырой на теле земли, общей могилой для миллионов и миллионов…
– Господи, – прошептал Егор, отстраняясь от зеркала и водя вокруг себя бессмысленным взором.
Он хотел отойти – и не смог, захваченный раскрывающимися перед ним видениями. А им не было конца.
Он увидел, что африканский континент стоит белый, словно покрытый слоем льда. И вслед за тем, словно кто-то резко нажал приближение, перед ним возникли пустынные просторы, по которым ветер носил ледяные поземки и где скудными цепочками брели чернокожие люди, закутанные в тряпье, обмороженные, искалеченные, обреченные на голод и умирание…
Он увидел, как огненный смерч прочертил небо, после чего громадная воронка возникла в центре Тихого океана, вспухла до облаков – и вдруг полезла во все стороны, захватывая материки и превращая их в одну колышущуюся, мертвую поверхность…
Он увидел, как перед ним разверзлись черные просторы космоса, и далекие звезды вдруг стали ближе и обрели каждая свой цвет. Он увидел города-тоннели на красной планете; он увидел, как во все стороны разлетаются странной конструкции аппараты; он увидел колонны марширующих роботов; он увидел, как в прах рассыпался голубой шарик, бывший когда-то его планетой. И Егор увидел то, что потрясло его больше всего – глаза того, кто придет на место слабого, изжившего и уничтожившего самого себя человека. Глаза были круглые, без верхних век и бровей, и в их ледяных глубинах, уже постигших тайны космоса, было столько злобы и отчаяния, боли и тоски, что Егор вздрогнул, закричал и изо всех сил ударил кулаком в эти невыносимые глаза, такие жалкие и такие знакомые.
Что-то треснуло и зазвенело прямо возле него. Еще ничего не успев сообразить, он успел тем не менее отскочить, и зеркало осыпалось мелкими осколками прямо ему под ноги.
– Ты что! – крикнул Дикий, выскакивая из кухни.
Егор тупо посмотрел на него, на руку, из которой должна была хлестать кровь, но на которой не было ни царапины, и снова перевел взгляд на Дикого.
– Я разбил его?
– Разбил, – подтвердил тот.
Он осмотрел руку Егора, разбитое зеркало, хмыкнул.
– Какой-то специальный состав. Видишь, в крошки. А рука целая, ни одного пореза.
Присмотревшись, он ковырнул пальцем стену.
– Смотри, тут какая-то хреновина. Сдается мне, по твоей части.
Егор, пребывавший под впечатлением увиденного, не сразу понял, о чем говорит Дикий. А тот старательно исследовал стену, на которой висело зеркало.
– Что ты говоришь? – спросил Егор.
– Зеркало, говорю, непростое, – ответил Дикий. – Кто-то подвел к нему вот эту штуку.
Только сейчас Егор заметил укрепленную на стене, на том месте, где было зеркало, плоский сетчатый экран, занимающий площадь, равную площади зеркала.
– Ты знаешь, что это? – спросил Дикий.
– Догадываюсь, – ответил Егор.
Он все понял.
Этот экран имел прямое отношение к эксперименту профессора Никитина. Или, правильнее, к эксперименту, который проводили отец Егора и Никитин. Но поскольку здесь жил только отец Егора, то и экран, и зеркало были установлены, скорее всего, им. С какой целью? Трудно сказать. Возможно, здесь проводились опыты с людьми, обладающими схожими с Егором способностями. Возможно, отец ждал Егора и готовился подвергнуть его воздействию зеркала, которое Егор, кстати сказать, ощутил, едва переступив порог квартиры. Если это так, то подобную встречу трудно было назвать теплой, но Егор уже привык к странностям, связанным с этим экспериментом, и не был готов судить отца только потому, что тот собирался снова использовать его в своих целях. Каждый человек живет во имя чего-то, и если кто-то одержим наукой и это приносит весомые результаты – а себя, учитывая только что увиденное, Егор не мог не отнести к «весомым результатам», – то судить его может только равный ему, но никак не тот, кто является всего лишь его порождением.
– Что будем делать? – спросил Дикий, не дождавшись разъяснений по поводу экрана и сообразив, что их не последует.
– Думаю, – отозвался Егор.
– Предлагаю подумать в машине. Сейчас сюда может прилететь группа захвата, так что…
– Конечно, – кивнул Егор. – Уходим.
Они спустились вниз и сели в машину. Егор молчал.
– Едем? – спросил Дикий.
– Да, – рассеянно отозвался Егор.
– Куда?
– Не знаю… Поехали.
Дикий, не удивившись, завел машину и взял курс обратно, к центру города. Он видел, как напряженно думает над чем-то Егор, и, возможно, решил, что вид знакомых мест придаст его мыслям нужное направление. А скорее всего, из простого здравомыслия решил держаться ближе к центру, чтобы в случае поступления команды не наматывать лишние километры.
Впрочем, Егора все это не интересовало. Он смотрел перед собой расширенными глазами, но видел не дорогу, улицу и фонари, а мелькающие перед ним видения. Он думал о том, что все это – правда: прогнозы ученых, страхи обывателей, библейские пророчества. Можно не верить предсказаниям гибели Земли и человечества, можно смеяться над голливудскими фильмами-катастрофами, можно молиться и соблюдать строжайший пост, выпрашивая прощение себе и своим ближним. Но грядущего не избежать. Все, чему суждено сбыться, – сбудется, теперь Егор в этом не сомневался. Он не знал, как далеко смог заглянуть и через сколько сотен лет города-тоннели и марширующие роботы станут реальностью. Но он знал, что гриб атомного взрыва, развязавший новую войну, встанет над землей очень скоро, и что еще в этом веке на человечество обрушатся бедствия, которых оно доныне не знало.
– Слушай, а что это было за зеркало? – спросил Дикий, которому показалось, что Егор слишком мрачен и что его не мешает, для пользы дела, немного отвлечь.
– Зеркало? – переспросил Егор, уловив только последнее слово. – Так…
Он замолчал, снова проваливаясь в свои видения, но Дикий был настойчив.
– Ты там видел что-то, да? – спросил он.
– Видел, – нехотя сказал Егор.
– А что?
Егор вздохнул и покосился на своего спутника. Тот смотрел ясно, как ребенок, который спросил, почему вода мокрая, и искренне ждет ответа. И попробуй ему не ответь.