яснение. Не придется ничего выдумывать.
— Для этого не нужно было накачивать меня клофелином, — лукаво улыбается кавалер. — Могли просто сказать.
Кристине не хочется ни думать, ни говорить. Но надо. И пока тело нежится, голова вновь переходит в режиме брейн-сторма.
Но тело — нежится, и это перебивает все остальное. Какие у него руки…
— А насчет камеры… — не отстает Леонид. — Видимо, хотели оставить запись на память?
— Хотели, — вновь с радостью соглашается Кристина.
— Вот этого без разрешения нельзя. А вдруг я считаю себя жутко нефотогеничным и потом по судам затаскаю? Или нехорошим партнерам пожалуюсь, и они придут с нехорошими мыслями нехорошие записи ликвидировать?
— Нет. Мы только хотели…
Она сама не знает, чего они в таком случае хотели. А сказать что-то надо.
— А может быть, вам кто-то поручил заснять меня? — падает неожиданно.
Кристина вскидывается:
— Ты что? Кто? Зачем?
— Скажем, какая-нибудь тайная организация. В качестве возможного компромата.
— С ума спрыгнул?
— А ты? — Леонид замирает каменным изваянием и глядит на нее в упор.
— Что — я?
— Не спрыгнула?
Ее ресницы глупо прыгают вверх-вниз:
— С какой стати?
Руки Леонида вновь берутся за ее тело. Теперь они не игривые и нежные, а жесткие и властные. Ощущение, будто Кристину опять раздевают, хотя дальше, казалось бы, уже некуда. Движения мужских рук доказывают, что это не так и невозможное возможно. С нее будто шкуру сдирают и пытаются добраться до интимных глубин души. И что самое обидное — Кристина сама открылась бы с радостью, отдала все, даже самое потаенное… но внутри пусто.
— Давай рассуждать трезво, — звучит над ней голос Леонида. — Сначала ты полночи колесишь по городу, чтобы подарить меня другой, потом, что-то подозревая, несешься спасать, а когда узнаешь про камеру, все отрицаешь. На первое же вздорное предположение мгновенно соглашаешься…
— Совсем не вздорное.
Мужские пальцы крепко сжимаются на ее плечах:
— Вот как? Тогда у меня предложение. Забудем случившиеся неурядицы и сделаем все, как вы хотели, с моим добровольным активным участием.
Придавленная его весом, Кристина покорно соглашается:
— Давай.
— Правда? — странно настораживается Леонид.
— Давно мечтала попробовать.
— В таком случае ты обратилась по адресу.
— Значит, я звоню? — Кристина тянется рукой к телефону.
— Вызовешь сюда?
— Хочешь снова к ней?
Леонид машинально потирает шишку на виске, его взгляд со злой веселостью пробегает по сторонам:
— У тебя тоже камера?
— Если пожелаешь — устроим.
— Если мне тоже перепадет копия…
Кристина уже набирает номер.
— Лиза? Лиза, это Кристина. Все недоразумения утряслись.
Помимо уже проверенной Лизой, главной камеры в квартире имеется еще одна. Очень миниатюрная и слабенькая, общий вид она берет не полностью, но главное обычно понятно. А запись со спрятанного микрофона дополнит то, что осталось за кадром обеих камер. Лиза уже удалилась в сопровождении полицейских, о ней можно не беспокоиться — довезут в целости и сохранности. Обязаны. Иначе не видать им ни премий, ни повышения.
Марго приехала разобраться, проконтролировать и в меру сил помочь, когда ей среди ночи сообщили о вызове полиции к используемой для нужд Лиги квартире. Закрыв на ключ хрустнувшую сломанным верхним замком дверь, она выдвигает откатившуюся на колесиках «встроенную» посудомоечную машинку, за ней открывается полость с аппаратурой. Марго отключает тянущиеся сквозь стену провода и достает небольшой мощный нетбук. На ожившем экране появляются Лиза и Леонид. Они танцуют. Восторг и счастье. Блаженство и нетерпение. Страсть и пламя.
Марго хмыкает: оба только изображают чувства.
Лиза начинает клевать носом, обмякает и безвольной куклой падает в руки кавалера. Он нисколько не встревожен. Проверив пульс и перенеся на постель, Леонид шарит по квартире. Через минуту его лицо приближается к основной камере, становится огромным и перекрывает весь обзор. Через секунду более четкое изображение гаснет.
Марго смачно и не по-женски выругивается. Глаза сосредотачиваются на второй, несколько смазанной половине экрана.
— Интересненько… — бормочет там ловкий проходимец, отключая камеру номер один.
Отдать бы его мужу…
Нет, идея вздорная, и Марго ее сразу отвергает. Леонид — человек Сыча. Сейчас их ссорить нельзя. Чревато.
Так, а что ночной любитель чужих секретов собирается делать дальше?..
Вплоть до момента, когда пальцы очнувшейся Лизы нащупывают первый попавшийся под руку тяжелый предмет, коим оказывается керамическая ваза, Марго не отрывает глаз от экрана. Губы искажает улыбка. Вот. Теперь можно и мужу.
В ночи громко трезвонит телефон. Марго нервно достает вибрирующий источник неприприятностей. Звонки среди ночи всегда не к добру.
Кристина. Чего вдруг?
— Лиза? — раздается знакомый голос.
— Это Марго. Ты куда звонишь?
— Лиза, это Кристина. — Собеседница явно знает, куда звонит и с кем говорит. — Все недоразумения утряслись, Ленчик готов и с удовольствием. Нужно было только предложить.
Марго ничего не понимает. В трубке слышны перешептывания, и Кристина продолжает:
— Он просит прощения, но говорит, что мы тоже виноваты. Но что он всегда «за». Подъедешь? Мы ждем.
— «Объект» у тебя, и ты просишь помощи? — догадывается Марго.
— Именно! Спасибо!
Марго быстро собирается.
Тонкие пальцы дрожат.
— Лиза сейчас будет.
Леонид с любопытством заглядывает ей в глаза:
— Она не в обиде?
— За что? — У Кристины вдруг вытягивается лицо: — Ты все-таки…
— Так ситуация сложилась. — Леонид равнодушно жмет плечами. — Но я на нее тоже мог обидеться. — Он показывает шишку.
— Ах ты, мерзавец… — Кристина замахивается на него попавшимся под руку глянцевым журналом.
Смеющийся Леонид в защите выставляет руки, затем игриво тянет их к телу Кристины. Губы спускаются к ее груди.
А она не шутит. Над головой приятеля журнал сворачивается в трубку, и низ твердого цилиндра с силой обрушивается на незащищенный затылок.
Потерявший ориентацию Леонид хватается за голову и зажмуривается. Его настигает второй удар — в висок. Затем третий. Четвертый.
Леонид падает на край кровати и сползает на пол. Тело кажется бездыханным. Нет, только кажется. Для надежности Кристина бьет еще раз, затем неумело вяжет ремнями руки и ноги, при этом жутко стягивает, насколько хватает сил — в этом деле лучше перестараться, чем наоборот.
Сердце колотится. Взгляд прыгает. Мысли вразброд.
Кляп. Полотенце на лицо в качестве маски. Еще одно — вокруг шеи, чтобы первое не сползло. Все. Кажется, дело сделано.
Звонок в дверь. Прибыла Марго.
— Вот. — Одевшаяся Кристина демонстрирует ничего не видящую стреноженную жертву. — Что делать дальше?
— Перенесем в мою машину. Дальше я сама.
Кристина с облегчением выдыхает и выглядывает в подъезд. Там тихо.
Вдвоем они с трудом вытаскивают мычащее дергающееся тело на лестничную площадку и волокут вниз.
— Всем стоять! — настигает их голос на последнем пролете. — Ой… Маргарита Васильевна…
Недавние полицейские переминаются с ноги на ногу, взоры перебегают с жены начальника на то, чем заняты ее руки. Будь это не она — они бы знали, что делать. Но это она. И если то, что выглядит преступлением, на самом деле (с помощью юристов или высокого начальства) преступлением по какой-то причине не окажется (как говорится, не верь глазам своим), о карьере и сытой предсказуемой жизни можно забыть.
— Чего встали? — гневно набрасывается на них Маргарита. — Берите голубчика, везите в отделение. Я потом все объясню.
Сержант все же удостоверивается, кого и в каком состоянии транспортирует в таком виде уважаемая Маргарита Васильевна. Снятое с головы полотенце открывает лицо.
— Да мы уже в курсе… — сообщает сержант.
Часть 6Воскресенье
Глава 1
— Выжигалова нашли!
— Скажите ему…
— Не получится.
— Почему?
— Вдрызг.
Режиссер хватается за скулу, будто в зуб вбили гвоздь. Большой, кривой и ржавый.
— Где?
— Доставили в гримерку.
— Сценарист! Переписывай, чтобы в кадре только тело было. Никаких слов ему, никаких самостоятельных передвижений. Хоть больным сделай, хоть мертвым, лишь бы доснять.
— Может быть, ему ногу сломать?
— Мысль.
— Имею в виду — по сценарию.
— Жаль. Но тоже мысль. А мальчик где?
— Еще в школе.
— Он же детсадовца играет!
— Не волнуйтесь, сыграет. Евгений Карлович за него просил. Говорит, талант.
Режиссер пытается рвать последние волосы. Съемочная группа с удовольствием наблюдает, как это случится.
— Фиг вам! — орет режиссер. — Все по местам! Работаем!
По классификации Жванецкого женщины делятся на молодых и остальных. По классификации Алены мужчины делились на Кирилла и остальных. Так было до сих пор.
Все изменилось. Кирилл умер. Для нее. А она все еще жива. Зачем?
Наверху кто-то появился. Приближается топот.
Халат на плечи. Взгляд вверх. Скрип.
Свет. Женщина. Даже сквозь маску изливается неприязнь. Она смотрит на Алену долго и пристально. Разглядывает, как кобылу на рынке.
Зубы показать?
Непонятная чужая ненависть испепеляет, жалит, вонзается в мозг, стекает по коже. Алена ждет. Появляется большое, если сравнивать с прошлыми, послание, привычно начертанное безликими печатными буквами:
«Сегодня тебе отпустят грехи. Будем считать, что сегодня — прощенное воскресенье. Потом мы отдадим тебя любому, кто внесет выкуп. Подумай еще раз, нет ли еще кого-то, кто мог бы поучаствовать в твоей судьбе или ссудить под залог имущества. Выпустим с условием забыть все, что услышишь или почувствуешь. Подтверди, что все поняла».