Мы склонны рассматривать отдаленное прошлое словно бы в перевернутый телескоп, который сжимает изображение: короткий период отводится для охотников-собирателей и длинный – для «цивилизованных» людей. Но цивилизация – это лишь последняя эпоха из пройденных человечеством на своем пути, и еще неизвестно, насколько велико это достижение. Очень может быть, что это не последняя стадия. Мы обитаем на этой планете именно в человеческом облике уже около двух миллионов лет, на всем протяжении которых, за исключением двух-трех последних тысяч лет, были охотниками и собирателями. И, хотя мы умеем петь хором и изливать вдохновение на бумагу, сидя за письменным столом, – тем не менее в своем движении по миру мы руководствуемся множеством соображений, мотивов и навыков наших далеких предков. Но это не относится к числу известных истин. Случись когда-нибудь жителям иных миров посетить нас, наилучшим подарком от них стал бы набор любительских кинофильмов, повествующих о жизни рода человеческого на каждом этапе эволюции. Сознание, эта великая поэма одушевленной материи, кажется совершенно невероятным, невозможным явлением, но все же мы, со своим одиночеством и великими мечтами, существуем. Говоря в дырочки телефонной трубки, будто сквозь шторку исповедальни, мы порой делимся своими эмоциями с кем-нибудь из друзей, но обычно такое общение кажется недостаточно близким – все равно что кричать на ветер. Мы предпочитаем разговоры лицом к лицу, как будто таким образом можно ненадолго окунуться в чувства собеседника. Гостям же мы прежде всего предлагаем еду и питье. Это символический жест, говорящий: эта пища насытит твое тело, как я постараюсь насытить твою душу. В трудные времена или где-нибудь в путешествии это означает также: я поделюсь с тобою тем, что мог бы сохранить, обеспечивая свое собственное выживание, пусть даже из-за этого подвергну свою жизнь опасности. Пусть страшные времена остались в прошлом, но и сегодня какая-то частица нашей души, закаленная в подобных испытаниях, с благодарностью принимает эти символические напиток и кусок сыра.
Каким был бы трепетный ритуал ухаживания, не будь в нем совместных трапез? В романе о Томе Джонсе Филдинг в очаровательно двусмысленной и чувственной сцене в таверне показывает, что трапеза может быть превосходной прелюдией к последующей близости. Почему же еда так сексуальна? Почему женщина глядит на симпатичного мужчину как на лакомое блюдо? Почему юная француженка называет возлюбленного «mon petit chou» (моя капустка)? А американец свою подружку – «cookie» (булочка)? А англичанин, говоря о знойной женщине, употребит слово «crumpet» (румяная, поджаристая оладья, хорошо сдобренная маслом)? Или «tart» (фруктовое пирожное)? Сексуальное желание и аппетит всегда были союзниками. И то и другое – это неутолимый голод, который с ранних лет заставляет нас терпеть неурожаи и воевать, проливать кровь и блаженствовать в покое.
При определенном подходе за афродизиак может сойти любая еда. Продукты фаллической формы – такие как морковь, лук-порей, свежие и соленые или маринованные огурцы, морские огурцы (они распухают, полежав в воде), угри, бананы и спаржа – все это в то или иное время считалось афродизиаками. Ну и заодно устрицы и инжир, поскольку у них находят сходство с женскими гениталиями, икра – потому что это яйца самок. А также рог носорога, глаза гиены, рыло гиппопотама, хвост аллигатора, горб верблюда, лебединые гениталии, мозги голубя и гусиные языки – благодаря убеждению, что все столь редкое и экзотическое должно иметь магические свойства. Чернослив, которым угощали даром в публичных домах Елизаветинской эпохи; персики (из-за сходства с ягодицами?) и томаты (которые даже называли яблоками любви и считали, что ими-то Ева и соблазнилась в райском саду); лук и картофель, немного напоминающие тестикулы, равно как и «устрицы прерий» – бычьи яички, прошедшие ту или иную кулинарную обработку; корень мандрагоры, сходный с мужскими бедрами и пенисом. Любимый афродизиак маркиза де Сада – шпанские мушки (он начинял ими конфеты, которыми угощал проституток и друзей), Lytta vesicatoria, жучки особой породы, водящиеся в Южной и Восточной Европе. В них содержатся вещества, стимулирующие работу желудочно-кишечного тракта и усиливающие кровообращение (что в сочетании приводит к сильной эрекции пениса или клитора), но очень плохо действующие на почки и даже способные привести к летальному исходу. Афродизиаками считаются также молоко, шоколад и трюфели, и это вполне может быть правдой. Но, как давно отметили мудрецы, самая сексуальная часть тела и лучший афродизиак – это воображение.
Примитивные народы рассматривают творение как процесс одновременно и вселенский, и личный: земля создает пищу и людей (во многих версиях они были слеплены из глины или пыли), а люди – потомство. С неба падали дожди, оплодотворявшие землю, а та рождала из своей обильной утробы злаки и фрукты – недаром горы на земле похожи на лежащих женщин, а бьющие ключи – на здоровых мужчин. Обряды плодородия, как правило сложные и проводимые в состоянии всеобщего исступления, должны были стимулировать производительные силы земли. Непременными атрибутами оргиастических празднеств, во время которых пары публично соединялись в священном совокуплении, были мясные блюда, специальный хлеб в форме гениталий (преимущественно пенисов) и изваяния мужчин и женщин с непропорционально большими репродуктивными органами. У богини Реи, матери Зевса, брызнуло из соска молоко, из которого образовались галактики (др. – греч. γάλα, γάλακτος – молоко). «Венеры» каменного века – матери урожая и рода людского, с огромными грудями, выпяченными животами и мощными бедрами, символизировали женскую жизненную силу. Сама земля была богиней – с большим и крепким телом с плавными изгибами, исполненным плодородия и дарующим богатства. Принято считать, что фигурки этих «венер» сильно утрированы, но ведь женщины того времени такими и были – выпяченные зады, груди и животы; особенно на поздних сроках беременности.
Плоды, идущие нам в пищу, появляются в результате половой жизни растений или животных, и мы ощущаем эту еду сексуальной. Когда мы грызем яблоко или жуем персик, мы едим плаценту плода. Но даже будь это не так, и пища подсознательно не ассоциировалась бы у нас с сексом, мы все равно находили бы в ней элемент сексуальности. У человеческого рта множество предназначений – говорить, целоваться, а также есть. Губы, язык и гениталии имеют одинаковые нервные рецепторы – чувствительные нервные окончания, или терминальные колбы Краузе, придающие этим частям тела сверхчувствительность и высокую реактивность. И реакции у них сходные.
Мужчина и женщина сидят друг напротив друга за столиком в полумраке ресторана. Букетик красных и белых ликорисов наполняет воздух ароматом, напоминающим коричный. Мимо проходит официант с тарелкой колбасок из кролика под соусом моле. За соседним столиком пахнет совсем иначе – черничным суфле. На блюде поверх слоя дробленого льда разложены устрицы на половинках ракушек; одна за другой они попадают на язык женщины и проскальзывают в горло, оставляя нежный солоноватый привкус. Пар, поднимающийся над крабовым тортом на тарелке мужчины, благоухает фенхелем. Аппетитно пахнут тонкие ломтики свежего хлеба. Обедающие одновременно тянутся за хлебом, и их руки встречаются. Он глядит ей в глаза так, будто вливает туда расплавленный свинец. Оба отлично знают, что последует за этой вкуснейшей прелюдией. «Я так голодна…» – шепчет она.
Представьте себе, что инопланетяне пригласили вас на обед и попросили взять с собой друзей. Они чрезвычайно гостеприимны и прежде всего заботливо выясняют, есть ли у вас какие-нибудь пищевые аллергии, считаете ли вы употребление каких-то продуктов недопустимым, а какие, напротив, предпочитаете. «Что едят люди?» – спрашивают они. В вашем сознании – лавина образов, рог изобилия, из которого сыплются растения, животные, минералы, твердые и жидкие вещества, обработанные по самым разнообразным рецептам. Масаи очень любят пить коровью кровь. На Востоке едят зажаренных заживо щенят. Любимое блюдо немцев – квашеная капуста, американцы едят наполовину ферментированные огурцы, итальянцы – певчих птиц, зажаренных целиком во фритюре, вьетнамцы – полуразложившуюся рыбу с перцем чили, японцы и многие другие охотно едят грибы. Аристократия ацтеков употребляла в пищу жареных собак (порода ксолоитцкуинтли до сих пор существует в Мексике). Китайцы в эпоху династии Чжоу с удовольствием ели крыс, которых называли «домашними оленями»[48]; многие и до сих пор едят грызунов, кузнечиков, змей, нелетающих птиц, кенгуру, омаров, улиток и летучих мышей. В отличие от большинства других животных, занимающих свою небольшую пищевую нишу в огромном пространстве жизни на планете, люди всеядны. Одних только съедобных растений на Земле около 20 тысяч видов. Если что-то случится с эвкалиптами – вся популяция коал полностью вымрет, потому что они питаются только листьями этих растений. Зато люди по природе своей – великие импровизаторы и испытатели. Мы обладаем замечательной гастрономической разносторонностью. В засуху у нас есть выбор: либо переселиться в другое место, либо добывать воду из кактусов, либо выкопать колодец. Если наши посевы уничтожит саранча, мы можем прокормиться дикорастущими растениями и кореньями. Если падет скот, можно найти белки в насекомых, бобах и орехах. Не сказать чтобы всеядность давалась так легко: коала, например, может не опасаться, что следующий лист окажется ядовитым. Вообще-то эвкалипты очень ядовиты, но внутренности коалы устроены так хитро, что она преспокойно поедает листья эвкалиптов, как и ее далекие предки. Коровы, тоже ничего не опасаясь, едят траву и злаки. А вот всеядные не удовлетворяются однообразным меню. Они постоянно пробуют новую еду, проверяют ее на вкус и питательность, частенько рискуя отравиться. Им приходится знакомиться с новыми запахами. У них часто возникает пристрастие к чему-то необычному на вкус, что, даже будучи питательным, вряд ли должно нравиться – например, перец чили (с которым познакомил Европу Колумб), табак, алкоголь, кофе, артишоки или горчица. Когда мы были охотниками-собирателями, мы ели чрезвычайно разнообразную пищу. Некоторые и сейчас