Закройте глаза и представьте себе лицо любимого человека. Вы наверняка начнете непроизвольно улыбаться и даже, возможно, щуриться от удовольствия; на сердце станет тепло. Как говорили поэты, одного лица достаточно, чтобы отправить в плавание тысячу кораблей, а другого – чтобы оснастить целую армаду отказами и страданиями[49]. Влюбленные могут сидеть и смотреть друг на друга часами, сплавляя свои сердца раскаленным добела взглядом и находя в лице любимого отблески рая. Примерно то же самое происходит, когда мать смотрит на своего ребенка. Загипнотизированная видом его лица, радостно возбужденная своей любовью, как тонизирующим средством, она может, счастливая, сидеть и смотреть на него целые дни напролет. Ребенок ей улыбается – и ее сердце тает. Улыбка вызывает обожание, и изысканная тирания этого обожания абсолютна. Новорожденный ребенок – это самое притягательное из всего, что есть на Земле. Он еще не ходит и даже еще не умеет сам переворачиваться, но уже держит в своей власти всех, кто его окружает. Даже слепые от рождения дети знают, как улыбаться.
Приезжая в чужие страны и ничего не зная ни об обычаях, ни о языке аборигенов, мы инстинктивно понимаем, как флиртовать с местными жителями. И не важно, где это происходит – в Голландии, на Тайване, в Индонезии или в Амазонии. Когда мы испытываем чувства, это отражается у нас на лицах, и мы прибегаем к одним и тем же ухищрениям. Люди по всему миру используют для флирта одни и те же мимические «фразы». Учиться этому не обязательно. Мы даже умеем соблазнять своего собеседника одним взглядом. Если кокетничают дети – они привлекают к себе внимание взрослых, если кокетничают взрослые – с флирта для них начинается безумное танго любви, однако техника кокетства одна и та же. Женщина немного поднимает брови и бросает на мужчину страстный взгляд широко открытых глаз. Если он обратил на нее внимание, она застенчиво отворачивается, опускает глаза и едва заметно улыбается. Потом она снова поворачивает к нему голову и словно опять касается его своим взглядом. Иногда она при этом хихикает, или усмехается, или закрывает лицо руками. Эту комедию флирта – сочетание скромности и откровенного сексуального интереса – разыгрывают повсеместно; этот сценарий женщины, судя по всему, создали давным-давно, чтобы сообщать мужчинам о своей готовности к сексу.
Обычно лицо – это первое, на что мы обращаем внимание, увидев человека. Лицо напоминает нам о родителях, или о прежнем возлюбленном, или о ком-то, кто сделал нам больно. Иногда лицо сообщает нам о том, как чувствует себя человек, встревожен он или весел, доверчив он или угрюм. С возрастом на лице появляются четкие морщинки, говорящие о том, каков человек в жизни – смешливый или упрямый. Наш характер обычно скрыт от посторонних глаз, и именно лицо делает человека особенным, неповторимым. Другие живые существа могут узнавать и радостно встречать своих сородичей по запаху, но мы узнаем человека именно по лицу. Когда рождается ребенок, первым делом мы спрашиваем: «На кого он похож?» Нам необходимо умение узнавать лица быстро, чтобы ориентироваться во всех отношениях нашего сложного общества, и у нас есть замечательная способность различать лица среди множества визуальных объектов, узнавать кого-либо всего по нескольким карикатурным штрихам. И правда: шаржи и карикатуры помогают нам лучше всего. Роберт Мунро и Майкл Кубови, исследователи из Орегонского университета, показывали группе студентов рисунки с изображениями человеческих лиц. Увидев потом эти лица снова, студенты их узнавали, но делали это быстрее и уверенней, если лица на рисунках были искажены, изображены удлиненными или непропорциональными. «Почему искажение запоминается лучше, чем само лицо?» – задался вопросом Мунро. Он и Кубови полагают, что это происходит потому, что и мозг запоминает лица схематически, фиксируя свое внимание на тех чертах, которые делают одно лицо непохожим на другие. А поскольку карикатурное изображение создается по тому же принципу, оно распознается лучше, чем реалистичный портрет. Некоторые люди с травмами мозга страдают от прозопагнозии – заболевания, при котором они лишены способности узнавать лица. В тяжелых случаях они даже не узнают себя в зеркале.
Людям свойственно очаровываться лицами. Портретная живопись возникла как минимум 16 тысяч лет назад, во времена кроманьонцев, вырезавших профиль одного из своих сородичей на известняковой пластине, обнаруженной в пещере Ла-Марш, во Франции. Плиний полагал, что первый рисунок представлял собой обведенный на стене силуэт чьей-то тени; может, он и прав. На протяжении всей истории люди связывали личность человека с его лицом. Мы видим лица на старинных монетах; на резьбе времен ледникового периода; на посмертных масках; на полотнах венецианцев XV века; мы видим их и на маленьких головках врагов, контурно нарисованных охрой на стенах пещер эпохи палеолита и изображенных в три четверти (в ракурсе «полтора глаза»). Лица вырезали на геммах, в виде камей; гравировали на меди, чтобы делать дешевые дагеротипы; фотографировали и собирали эти фотографии в альбомах. В своих портретах Леонардо да Винчи старался передать то, что он называл «движениями души».
Слово face (англ. «лицо»), вероятно, восходит к латинскому глаголу facere, «делать или придавать форму» и индоевропейскому корню dhe-k- – «ставить» или «класть». Этимология намекает на то, что речь идет об уловках, ухищрениях. Мы меняем выражение лица, чтобы соответствовать обстоятельствам. Или, как пишет Томас Стернз Элиот в поэме «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока»: «Для встречи новых лиц создать себе лицо»[50]. Оксфордский словарь английского языка (Oxford English Dictionary) сообщает, что слово face было впервые употреблено в 1290 году для обозначения передней части головы. В XV веке его можно было использовать и как глагол со значением «хвастаться». В одном из центральных графств Англии однажды я слышала, как женщина, которой было за восемьдесят, отказалась от второй порции пирога, сказав: «Don’t overface me» («Не конфузьте меня»). Существует множество выражений, производных от слова face: face off – «дать отпор», face the music – «стойко встречать трудности», interface – «действовать слаженно», lose face – «потерять лицо», do an about-face – «поворачиваться кругом», face up to – «быть готовым», fall flat on face – «ударить в грязь лицом», talk face-to-face – «говорить лицом к лицу». Мы называем циферблат «лицом часов» – face of the clock, а фасад дома – его «лицом»; говорим, что «лицо города изменилось» и что «жизнь может исчезнуть с лица Земли». С первого взгляда (on the face of it) бросается в глаза, что мы одержимы лицами.
Эволюция лица
Взгляните на ребенка, которому нет и года, и вы увидите лицо древности. Эволюцию каждой его косточки можно проследить с древнейших времен – от ископаемых существ и тварей, бороздивших первобытные моря. Привычные черты человеческого лица начали закладываться не менее 350 миллионов лет тому назад – одновременно с обликом двоякодышащих кистеперых рыб, обладавших легочным дыханием. Из-за пересыхания океана или голода они были вынуждены покинуть родную стихию и перебраться в другую среду обитания, состоявшую понемногу и из воды, и из воздуха. Перебираясь из водоема в водоем, они поселились у речных берегов и в реках и обзавелись сильными плавниками, чтобы быстрее двигаться в воде. Их мозг стал крупнее, объем легких увеличился. Со временем их жабры стали лишними, и вместе с жаберными мышцами эволюционировали, превратившись в челюсти и примитивнейшее подобие лица. Каждое из существующих теперь лиц, кому бы оно ни принадлежало – нашей бабушке или новорожденному, – ведет свою родословную от этих рыб. То же самое можно сказать, например, и о мордочке котенка.
Земноводные появились гораздо позже. Потом возникли пресмыкающиеся и, наконец, млекопитающие – класс, к которому принадлежат люди и многие наземные животные. А поскольку у каждого из видов сформировались собственные потребности и среда обитания, изменились и их лица. Поселившись в джунглях, первые млекопитающие охотились на насекомых и обладали усами и длинными острыми носами. В течение тридцати миллионов лет они эволюционировали. В результате появились лошади, слоны, киты и другие высшие млекопитающие. Как уже говорилось, у животных с широко расставленными глазами шансов выжить было больше; у них рождалось больше детенышей, и свою зоркость они передавали потомству. И в то же время хищникам нужны узко посаженные глаза: это обеспечивает пространственное, стереоскопическое зрение. Достаточно взглянуть на человеческое лицо, и оно скажет о нашем происхождении все: мы не добыча, мы – хищники.
Когда наши предки-приматы начали жить на деревьях – около шестидесяти пяти миллионов лет назад, – их глаза изменились. Чтобы перескакивать, раскачиваясь, с ветки на ветку, требовалось еще более острое зрение. Возможность различать цвета позволяла им понимать, какие плоды созрели, и распознавать ядовитые растения и опасных животных. Их зубы становились более крупными и более тупыми – приспособленными для того, чтобы жевать растения. Вначале лицо примата почти не имело выражения. Оно было своего рода маской, которая могла демонстрировать только страх и ярость, когда животное поджимало губы или обнажало зубы. Однако со временем глазницы переместились ближе к середине лица, во рту образовалось небо со сводом, а нижняя часть челюсти, расширившись, приобрела изогнутую форму. Многие разновидности гоминидов возникали и исчезали; в те или иные времена одни черты лица отмирали, другие преобладали. Потом, два с половиной миллиона лет назад, появился низкорослый, сообразительный примат – Homo habilis («человек умелый»), сделавший простые орудия. Существо социальное, Homo habilis, вероятно, уже был способен сделать не одно, а несколько выражений лица. Поскольку он перешел от строго растительной жизни к навыкам существа всеядного, строение его зубов изменилось: растительная пища требует широких зубов для разжевывания и сильных мышц и челюстей, чтобы поддерживать зубы, а у существ, употребляющих в пищу мясо, лица могут иметь более утонченную форму. Потом, около полутора миллионов лет назад, появился Homo erectus – прямоходящий гоминид с маленькими зубами, большим мозгом и выпуклыми глазами. Приручив огонь, эти существа не только готовили пищу (и ее стало легче жевать), но и собирались вокруг костров, чтобы есть и греться: они садились и, занимаясь делами, одновременно разглядывали лица соплеменников. Кроманьонский человек, следующая стадия человеческой эволюции, появился на сцене 35–40 тысяч лет назад – с широким лбом и округлым черепом, вмещавшим колоссальный мозг, со сравнительно небольшой челюстью, а также с языком, ртом и гортанью, пригодными для речи. Первоначально кроманьонцы были относительно немногочисленной группой людей, но, разрастаясь, дробясь и переселяясь в разные части мира, эта группа образовала несколько новых, каждая из которых приспособилась к новой среде обитания и в процессе естественного отбора передала свои уникальные черты потомству. Например, некоторые темнокожие африканцы выработали ген, защищающий их от малярии (к несчастью, попутно он вызывает серповидноклеточную анемию). Тела некоторых северных азиатов стали плотными и приземистыми, что помогает сохранять тепло, а их глаза сузились, защищаясь от ослепительного блеска снега. Люди некоторых племен, живших в жарких и влажных регионах, стали высокими, долговязыми, с более обширной поверхностью кожного покрова, что предохраняло их от перегревания.
Исходя из этих фактов и опираясь на здравый смысл, научные данные и народную мудрость, мы можем прийти к выводу, что разная «внешность» людей объяснялась их приспособлением к условиям окружавшей их среды. Считается, что людям, живущим в тропиках, нужно больше меланина – темно-коричневого или черного пигмента, помогающего сопротивляться страшной агрессии тропического солнца, которое может вызвать рак кожи. Некоторые ученые даже утверждают, что темная кожа помогает лучше прятаться в джунглях, или защищает от отравления бериллием, или способствует поддержанию нужного уровня фолиевой кислоты. Говорят, что курчавые волосы защищают голову и позволяют ей лучше потеть. Толстая кожа на лицах иннуитов, предположительно, помогает сохранять тепло при минусовых температурах. Крупные крючковатые носы обитателей пустынь служат, как считается, для увлажнения сухого воздуха, прежде чем он попадет в легкие. Бледная кожа скандинавов помогает им поглощать больше солнечного света и витамина D.
Но так ли это? Иннуиты, живущие на Крайнем Севере, должны были бы обладать сверхбледной кожей, но это не так. Кожа обитателей острова Тасмания – очень темная, хотя там также довольно мало света. Никто из коренных жителей обеих Америк не обладал черной кожей – даже те, кто жил в районе экватора. На Соломоновых островах люди с темной и люди с белой кожей живут рядом. Хотя среди скандинавов много светловолосых, блондины встречаются и среди аборигенов Австралии. Считается, что в тусклом свете северных стран люди с голубыми глазами видят лучше, однако у людей, обитающих в регионах, где уровень освещенности еще ниже (например, в окутанных туманом горах Новой Гвинеи), глаза темные. Если мы соотнесем цвет кожи и глаз с количеством получаемого солнечного света, станет ясно, что простой связи здесь нет. То же самое сто лет назад утверждал и Чарльз Дарвин. В книге «Происхождение человека и половой отбор» он показал, что существует множество человеческих черт – особенно черт лица, – которые не объясняются с позиций естественного отбора. Скорее можно допустить, что цвет волос и глаз, форма губ и век, цвет кожи, количество растительности на мужских лицах, форма пениса, цвет женских сосков и форма ягодиц не имеют никакого отношения к приспособлению к среде, но, наоборот, являются результатом «полового отбора». Если рассуждать так, выходит, что выживают только самые сексуальные. Подбирая себе пару, мы предпочитаем тех, кого находим наиболее привлекательными, – то есть тех, кто как можно больше похож на нас самих. Может быть, это происходит потому, что в памяти людей запечатлеваются образы тех, кого мы чаще всего видим вокруг себя с раннего детства, – особенно родителей, братьев и сестер. Так, светлокожие брюнеты с карими глазами, выросшие в семье, члены которой выглядели так же, будут находить красивыми светлокожих брюнетов с карими глазами и будут испытывать к ним половое влечение как к партнерам. Последствия этого нарциссизма могут оказаться довольно масштабными: в группе людей с курчавыми волосами люди с прямыми волосами будут иметь меньше партнеров и произведут на свет меньше детей. Со временем ген, отвечающий за прямые волосы, может исчезнуть. Или же люди с курчавыми волосами будут склонны образовывать пары с себе подобными, а люди с прямыми волосами – с подобными им: таким образом сформируются разные группы и будут созданы отдельные генофонды.
Выживание самого симпатичного
У маленьких детей пухлые щечки, широкий лоб, большие глаза, маленький круглый подбородок – часто с ямочками. От одного только взгляда на них сердце тает, и исследования убедительно показывают, что такая реакция обоснована биологически. Симпатичных детей чаще берут на руки, и они улыбаются чаще, что, в свою очередь, заставляет взрослых еще больше им улыбаться и нежно их гладить. Миловидность (как детей, так и взрослых) вызывает желание взять под защиту. Исследования показывают, что, когда люди, повзрослев, сохраняют эти детские черты, их тоже считают привлекательными. Исследователи Дайан Берри и Лесли Зебровиц Мак-Артур по этому поводу говорят: «Люди с детским черепно-лицевым обликом, низким вертикальным расположением черт, маленьким и округлым подбородком, большими круглыми глазами, высоко посаженными бровями, гладкой кожей или коротким носом воспринимаются как более добрые и более покорные, более слабые, более наивные и менее агрессивные, чем люди со зрелыми чертами». Это помогает нам объяснить существующий в обществе двойной стандарт красоты в случаях, когда речь идет о старении. Люди, которым показывали фотографии мужчин и женщин, считали самыми привлекательными более молодых женщин и в то же время – более зрелых мужчин. Конрад Лоренц первым указал на это обстоятельство, дав ему такое объяснение: мужчины испытывают влечение к женщинам в их детородном возрасте, зная, что у тех хватит здоровья, чтобы родить и воспитать детей, а женщин привлекают мужчины, обладающие положением и властью, чтобы защитить этих детей[51].
Какие черты лица женщины кажутся нам привлекательными? Общество воспринимает детские, даже инфантильные черты лица как «миловидные». Обычно женщины сохраняют их и во взрослом возрасте, и вначале это оказывает благоприятное действие. Чтобы считать женщину привлекательной, мы должны увидеть ее женственность, а главная составляющая женственности – это некоторая детскость облика. К несчастью для женщины, эти черты лица, когда она становится старше, меняются. Поэтому от старения женщины страдают больше, чем мужчины: зрелые женщины иногда кажутся нам менее женственными, тогда как зрелые мужчины, старея, выглядят более мужественными. И это очень способствует тому двойному стандарту красоты, который кажется нам таким несправедливым.
К счастью, власть красоты не всегда абсолютна. Уравнение, составляющими которого являются «внешность» и «личность», действует в обоих направлениях: мы считаем, что внешне привлекательные люди прекрасны и душой, – и, наоборот, что добрые, талантливые, замечательные люди более привлекательны. Обратите внимание: иногда непропорциональные черты лица многих известных и талантливых актеров и актрис считаются красивыми. Возьмем, например, Марлен Дитрих. Она была красивой женщиной – хотя и с костистым лицом и впалыми щеками. Чтобы лицо выглядело именно таким, исхудавшим и немного изможденным, Дитрих еще в молодости удалила себе задние коренные зубы верхнего ряда. Чтобы выглядеть наивной, с широко распахнутыми глазами, Марлен Дитрих выщипала себе брови до состояния очень высоких, тоненьких, закругленных дуг, что придавало ей такой вид, будто она хочет что-то спросить.
Когда человек влюблен, ему легко считать своего любимого прекрасным, как Адонис. А потом, через несколько лет, столкнувшись с тем же человеком в книжном магазине, вы можете подумать: «А я никогда и не замечала, какой он коротышка» или: «Неужели у него всегда в глазу был этот лопнувший капилляр?». Анаис Нин описывает в своих записных книжках, как легко меняется наше восприятие чьей-либо внешности. Когда мимо проходит красивая женщина, Нин тотчас же приходит в восхищение, но потом, когда обнаруживается подлинная, внутренняя, сущность этой женщины, ее восприятие может полностью измениться:
Когда Джун вышла ко мне из темноты сада и оказалась на свету распахнутой двери, я впервые в жизни увидела самую прекрасную на Земле женщину. Изумительно бледное лицо с пылающими темными глазами – настолько полное живого огня, что, как мне показалось, оно вот-вот сгорит прямо у меня на глазах. Много лет назад я пыталась вообразить настоящую красоту и создавала в воображении образ именно такой женщины. До прошлой ночи я ее никогда не встречала. И тем не менее мне уже давно был знаком фосфоресцирующий цвет ее кожи, ее профиль охотницы, ее ровные зубы. Она эксцентричная, фантастическая, нервная, словно в сильном жару. Меня захлестнула ее красота. Сев рядом с ней, я почувствовала, что сделала бы все, о чем бы она меня ни попросила… Но к концу вечера я освободилась от ее власти. Мое восхищение убило то, о чем она говорила. Вот именно, о чем она говорила. Невероятный эгоизм, притворство, малодушие, позерство…
Наши пристрастия
Как понимали и Дитрих, и Нин, о характере человека мы часто судим по его внешности. Привлекательные преступники получают более мягкие наказания и меньшие тюремные сроки; подозреваемым с уродливыми или грубыми чертами лица труднее доказывать свою невиновность, и, если они виновны, с ними обращаются более жестко. А если люди выглядят одинаково, нам кажется, что и действовать они должны одинаково. Именно поэтому Гален, Гиппократ и многие другие врачи древности верили в физиогномику – учение о толковании характера и состояния человека по его лицу. В медицинской литературе, от греческой до китайской, есть множество официальных трактатов о «чтении» лиц. Аристотель считал, что, если человек очень похож на какое-то животное, он и по сути такой же, как это животное. Человек с крючковатым носом и костлявым лицом должен быть похож на орла – быть дерзким, храбрым и эгоистичным; человек с «лошадиным» лицом – преданным и горделивым. Широкое лицо говорит о глупости, маленькое лицо – показатель надежности. И так далее. В средневековой Европе астрологи гадали по лицам так же, как и по звездам. В Елизаветинскую эпоху верили, что цвет глаз свидетельствует о характере человека. У честных людей – глаза голубые, у никчемных – средне-карие, у прирожденных ревнивцев – зеленые, у людей загадочных – темно-карие, у людей аморальных – голубые глаза с чуть более синим ободком. Пуританский священник Коттон Мэзер в своей книге «Нравственные болезни глаза» (Moral Diseases of the Eye) дошел до того, что соотнес добродетель со здоровым состоянием глаз. Людей с воспаленными глазами он объявлял «аморальными» (что, пожалуй, выглядит особенно сомнительно в сезон аллергии). Если человек страдал косоглазием, это свидетельствовало о его подлости, душевной недальновидности. Одновременно с физиогномикой возникла френология – искусство толковать форму черепа. Со временем она стала настолько модной, что вместо того, чтобы сказать человеку: «Тебе надо разобраться в своих чувствах», ему, как правило, говорили: «Тебе надо осмотреть свою голову!» И хотя с точки зрения разума такие обычаи следует признать пустыми, до некоторой степени мы все равно судим о людях по их лицам. А потому неудивительно, что восстановительная хирургия возникла давным-давно: в написанном на санскрите индийском литературном памятнике Ригведа, составленном полторы тысячи лет назад, говорится об операциях по исправлению носа, а в египетском папирусе Эберса содержатся указания относительно того, как восстанавливать нос, уши и другие части тела, изуродованные на войне или в результате несчастного случая. И что красивого лица достаточно для того, чтобы заработали моторы любви.