Мы видим его пасущимся на лугу: животное – как некий утраченный вариант тех существ, какими мы были или есть сейчас. Мы не знаем нашего будущего. Такие животные, как альбатросы или дельфины, всегда казались нам предвестниками, исполненными пророческой магии. Казалось, что они способны дать нам то дружеское тепло, о котором мы мечтаем, но почему-то не можем дать его друг другу, как противоядие нашему ужасному одиночеству в наших алебастровых городах. Нам хотелось бы, чтобы животные связывали нас с нашим первобытным прошлым. Мы смотрим на них и знаем, что они обитают где-то посреди между нашим миром и тем, из которого мы пришли. Мы заполнили наши мифы и наши дома образами и изображениями животных, сопровождающих нас на протяжении всей жизни; первые игрушки, которые мы даем нашим детям еще в колыбели, имеют вид животных. В волшебных сказках женщины иногда выходят за них замуж. Китайцы пользовались ими как знаками зодиака, чтобы вести подсчет времени. Мы понимаем, как соответствуют животные устройству мира природы. Что же касается нас, то мы не настолько уверены, кто мы такие и откуда пришли, и еще меньше понимаем, какими мы хотим стать.
Когда мы удерживаем взгляд дикого животного, оно думает, что мы хотим так или иначе сбить его с толку, чтобы или уничтожить его, или с ним пообщаться. И неудивительно, что оно может или напасть на нас, или броситься наутек. Чтобы подкрасться к пасущемуся оленю, лучше всего не встречаться с ним взглядом, но делать вид, что ты лениво прогуливаешься в лучах мягкого утреннего солнца, в то же время незаметно подходя к нему все ближе и ближе. Если вы будете удерживать взгляд зверя слишком долго, он подумает, что вы чего-то от него ждете. Ему станет не по себе, он будет беспокойно стрелять глазами, а потом убежит. Мы привыкли заводить, для компании, кошек и собак – теплокровных, привязчивых существ, готовых встречаться с человеком глазами. Они помогают нам преодолевать ту нейтральную территорию, которая лежит между нами и природой, между обезьяноподобным состоянием и цивилизацией. И мы, разумеется, до сих пор обезьяны. И природа все еще остается дикой. Мы пытаемся одолеть ее с помощью объектива телекамеры или интеллекта, но, чем глубже мы проникаем в ее владения, тем больше убеждаемся, насколько они обширны. Мы мечтаем слиться с природой, но одновременно стараемся удерживать ее на расстоянии вытянутой руки.
Неизбежность вторжения природы вызывает у нас тревогу. Нас пугают и сорняки на газоне, и бактерии повсюду. Мы пытаемся все это уничтожить и содержать дом в «здоровой» чистоте и опрятности. И одновременно с не меньшей одержимостью мы заполняем наши дома растениями в горшках – но моем полы жидкостями с запахом сосны. Что может быть противоречивей? Мы возводим стены, чтобы отгородиться от природных стихий, и оснащаем наши дома печами, светильниками и кондиционерами воздуха, так что нас вечно или что-то обдувает, или поджаривает. Чтобы обезопасить себя от диких животных, мы строим изгороди и ставим ловушки. Нас пугают даже сурки и еноты. Безвредный уж, оказавшийся в доме, вызывает панику. Нашествие муравьев или комаров заставляет нас развязать химическую войну. Но где-то в глубинах памяти хранится воспоминание о том, что когда-то мы жили среди животных. Мы были покрыты такой же шерстью, слышали такие же крики, так же неистовствовали. Их путь – это и наш путь. Мы берем себе в дом животных, но даже если сидящая на тахте кошка не выглядит и не пахнет в точности как львица, отдыхающая в норе после водопоя, все равно это близкие родственницы. Мы ограждаем себя от стихий, боремся с запахами – и точно так же укрощаем животных и делаем их аккуратненькими, надевая на них поводки или помещая их в зоопарки. Мы проецируем на них наши ценности, ставим перед ними тарелочки, чтобы они из них ели, надеваем на них свитера и ошейники, осыпанные искусственными бриллиантами, и хотим, чтобы они «хорошо себя вели».
Поводок на животном еще не означает, что хозяин его укротил. Скорее поводок связывает человека с дикой, неокультуренной частью его собственной натуры, которую олицетворяет собака. Есть что-то отдаленно родственное в повадках пса, который жадно ест, громко лает, опрокидывает стулья, мочится от радости где придется и лакает воду из унитаза. Нам по-прежнему нужна стая, чтобы с ней кочевать, и иногда мы создаем ее искусственно.
В мире, где люди становятся все беспомощней, в мире пересекающихся иерархий мы можем быть хотя бы альфа-самцами в нашем собственном доме – вожаками стаи в глазах наших питомцев. Их относительная глупость заставляет нас ощущать себя исключительно умными. Судя по всему, животные не осуждают нас, как не осуждают и дети, пока они маленькие, – и при этом они нуждаются в нас и нас уважают. Проявляя покорность, они относятся к нам, как к вожакам стаи. Мы – их похитители, мы держим их взаперти, вдали от сородичей. И неудивительно, что они, как военнопленные, обращаются к нам за едой, утешением, одобрением и любовью.
Согласно данным недавнего опроса Института Гэллапа, животные есть в 58 % американских домов. Из них 40 % держат собак, 26 % – кошек. Но 90 % хозяев заявили, что считают своих питомцев «членами семьи» – существами, которые привносят в их жизнь ощущение полноты и законченности. Считается, что животные помогают пожилым людям сохранять здоровье и продлевать жизнь. Уровень кровяного давления можно снизить, всего лишь поглаживая домашнее животное – или даже просто созерцая его. Когда мы видим, что природа умиротворена, это умиротворяет и нас. В основном мы гладим животных почти бессознательно – так же бессознательно, как гладим по руке другого человека или как супруги во сне прижимаются друг к другу. Вид угомонившегося, безмятежно лежащего животного успокаивает нервы. Животные-«спутники», как мы их – довольно мило – называем, становятся нашими верными друзьями, дарят своим владельцам ощущение радости и целеустремленности. Как только животное появляется в доме, оно сразу же включается в жизнь семьи и разделяет ее энергетику, которая может быть хорошей или плохой, в зависимости от людей. Например, в проблемной семье животные иногда заболевают. В детстве у меня была подруга Барбара, которой родители купили кокер-спаниеля, суку. Они дали ей кличку Детка, и собачка стала в их доме «хорошей девочкой», как они часто ее называли, иногда говоря, например, так: «Подойди-ка к маме, Детка» или: «Детка, иди к сестренке». Родители Барбары постоянно ссорились и часто использовали собаку как посредника. Ее отец мог сказать что-то вроде: «Детка, скажи маме, что я не пойду в магазин, и точка!» А мать могла ответить: «Детка, скажи ему, что я туда все равно пойду, хочет он этого или нет!» Детка очень привязалась к маме Барбары, ходила за ней, как рабыня, из комнаты в комнату, каждую ночь спала рядом с ней в постели, а в ее отсутствие приходила в такое уныние, что даже отказывалась есть. Однажды, когда родители Барбары уехали в отпуск в Европу, ее мама позвонила женщине, ухаживавшей за собакой, чтобы убедиться, что Детка хорошо кушает. Потому что, если бы у нее не было аппетита, они бы немедленно прервали свой отпуск. Заботясь о Детке, они были готовы на все, и даже на кулинарные изыски: специально для собаки они запекали мясные рулеты. Тем временем Барбара стала взрослеть, и они с матерью постоянно ссорились – по поводу ее друзей, ее манеры одеваться, ее музыкальных пристрастий, политических взглядов и многого другого. Ее отец работал с утра до вечера и приходил домой усталым, раздраженным, и, кроме крика, она от него почти ничего не слышала.
Мать Барбары полюбила собаку до безумия, и та отвечала ей преданной любовью. Разумеется, в отличие от других членов семьи, собака не могла на нее кричать, перечить ей, критиковать ее методы воспитания детей, досаждать многочисленными требованиями; собаке не требовалось «развивать свой потенциал». Проявлять любовь к собаке было легко: мама Барбары ее целовала, обнимала, холила, так что Детка и впрямь стала в семье «хорошей девочкой». А Барбару, «сестру» Детки, низвели до уровня «скверной девчонки». Собака позволяла родителям Барбары, которым было неловко выражать любовь друг к другу или к своим детям, изливать ее на некое живое существо. Из-за этого Барбара чувствовала себя обиженной, когда видела, что ее родители любят свою собаку с той щедростью, которой, похоже, у них не находилось для нее. Собака объединила семью, но Барбара чувствовала, что ее из нее исключили.
Членами семьи животные так легко становятся потому, что они напоминают нам детей, и это усиливает наше инстинктивное желание заботиться о них. Как предположил в своем классическом исследовании человеческого поведения этолог Конрад Лоренц, когда мы называем животных «милыми», нам симпатичны именно те их черты, которые роднят их с человеческими детенышами. К таким чертам относятся большая (в сравнении с пропорциями тела) голова с высоким выпуклым лбом, большие глаза, круглые щеки, короткие ноги и довольно неуклюжие движения. А в их поведении нам нравятся покорность и игривость, которые ассоциируются у нас с детством. При виде таких существ мы испытываем прилив нежности и желание их защищать. Они кажутся нам привлекательными по своей природе. И не важно, что мы запрограммированы на то, чтобы считать их такими; мы ничего не можем с собой поделать. И это относится не только к животным: эти же свойства привлекают нас и во взрослых людях. В отличие от большинства других существ людям свойственна неотения, то есть способность сохранять многие свои незрелые черты и во взрослом возрасте. У людей, которых мы называем «симпатичными», их сохраняется больше, чем у других. Эти же черты, но слегка преувеличенные, дизайнеры придают куклам, персонажам мультфильмов, игрушечным зверушкам, чтобы они выглядели еще симпатичнее. Дайте ребенку плюшевого мишку с большими янтарными глазами, приплюснутым носиком (в отличие от заостренной морды настоящего медведя), умеренно пухлой мордашкой и короткими лапками – и ребенок инстинктивно примет его, захочет его обнимать и защищать. «Почему?» – спросите вы ребенка, и он ответит: «Потому что он такой милый». При виде мягкой зверушки в душе ребенка срабатывает заложенная эволюцией бомба – и происходит небольшой взрыв нежности. Многие любимые нами породы собак-«спутников» выводили с тем расчетом, чтобы усилить эти привлекательные черты. Подобно тому как птицы, по наблюдениям, готовы накормить любое существо, похожее на голодного птенца (включая разинувшего рот карпа на поверхности пруда), – так и люди будут заботиться о многих – и живых существах, и неодушевленных предметах.