Итак, закончив работу, приготовив циновки и множество веревочек для повседневного употребления, пополнив запасы всего необходимого, мы снова пустились в путь. В целом для этого мы прервали путешествие на восемь дней. К счастью, накануне нашего выхода прошел весьма сильный ливень, последствия которого мы ощутили в песках. Хотя жара в течение дня высушила песок до прежнего состояния, в глубине он стал тверже и более прохладным. Поэтому мы прошли, по нашим подсчетам, четырнадцать миль вместо семи и со значительно меньшими трудностями.
Когда дело дошло до ночевки, у нас все было уже готово к этому, потому что мы еще на месте ставили и испытывали палатку. Менее чем за час была разбита большая палатка с внутренним и внешним отделениями и двумя выходами. В одном отделении разместились мы, в другом наши негры – все на легких циновках и прикрытые такими же циновками. Сверх того, у нас было сделано отделение для буйволов. Они заслуживали наших забот, так как были очень полезны и несли весь необходимый им запас корма и воды. Корм их состоял из корней, которые мы собрали по указанию нашего черного князька. Корни эти походили на пастернак, были сочными и питательными; мы в изобилии находили их повсюду, за исключением этой ужасной пустыни.
Когда утром настала пора сниматься с лагеря, негры убрали палатку и выдернули шесты. На то, чтобы прийти в движение, потребовалось не больше времени, чем на ее установку. Таким образом шли мы восемь дней, не замечая в пути никаких изменений, – все казалось таким же диким и заброшенным, как в начале. Единственное, что песок был теперь не так глубок и тяжел, как в первые три дня. Мы решили, что причиною этому является дующий здесь шесть месяцев в году восточный ветер (другие шесть месяцев он дует с запада), который нагоняет песок к тому краю пустыни, откуда мы вышли. А так как горы очень высокие, то восточные муссоны не могут с такой же силой отгонять песок обратно. Это предположение подтвердилось тем, что на западном краю пустыни мы встретили песок такой же глубины.
На девятый день нашего пути по пустыне мы увидели большое озеро[51]. Можете не сомневаться, что это чрезвычайно подбодрило нас, так как воды у нас оставалось не больше, чем на два-три дня, да и то при урезанном пайке. Я подразумеваю, конечно, запас воды в один конец, ведь, возможно, нам пришлось бы вернуться. В общем, воды у нас хватало на два дня дольше, чем срок, который мы себе наметили. Объяснялось это тем, что буйволы два-три дня находили в песке стелющееся растение вроде широкого, плоского чертополоха, только без колючек, и наедались вволю, оно заменяло им и корм, и пойло.
На следующий день, десятый от нашего выступления в путь, мы добрались до края озера. К счастью, мы вышли к южной его оконечности, ибо к северу мы другого его конца различить не могли. Мы пошли вдоль озера, три дня держась его берегов. Это облегчило нашу поклажу: не нужно было нести воду, мы все время шли рядом с ней. Но несмотря на то, что здесь было столько воды, облик пустыни не переменился. Не было ни деревьев, ни травы, никаких растений, кроме чертополоха, как я его называю, да еще двух-трех не известных нам растений, покрывавших пустыню.
Хотя мы набирались сил, путешествуя вдоль озера, зато теперь попали в жизненную среду такого огромного количества хищных обитателей пустыни, подобного которому, я в этом уверен, никогда не видывал человеческий взор. Так же твердо, как я убежден, что с самого потопа ни один человек не пересекал эту пустыню, я уверен, что во всем мире нет подобного сборища хищных, свирепых и прожорливых созданий, то есть нигде нет такого скопления их в одном месте.
За день до того, как мы достигли озера, и в течение всех трех дней, что шли вдоль него, мы видели, что земля усеяна совершенно невероятным количеством слоновьих клыков. Некоторые из них лежали здесь столетиями, и так как объем их от времени почти не уменьшился, думаю, они могут пролежать там до скончания веков. Величина отдельных клыков казалась всем, кому я их описывал, столь же неправдоподобной, как и их количество, но я могу вас заверить, что среди них было много столь тяжелых, что самые сильные из нас не могли их поднять. Что касается их количества, то для меня нет сомнения, что ими можно нагрузить тысячу вымпелов самых больших кораблей на свете. Этим я хочу сказать, что количество их нельзя себе и представить. Они лежали на пространстве, которое можно было охватить глазом более чем на восемьдесят миль вперед, и на столько же виднелись справа и слева от нас, а возможно, и во много раз больше – нам это неизвестно. Видимо, слонов в этих краях необычайно много. В одном месте мы нашли череп слона с торчащими клыками, и он был одним из самых больших, какие я когда-либо видел. Мясо и остальные кости этого слона истлели, понятно, в течение многих сотен лет, но череп с клыками не смогли поднять трое сильнейших наших людей. Большой клык весил, как мне кажется, по меньшей мере триста тридцать фунтов. Но что, на мой взгляд, примечательно, так это то, что череп был такой же прекрасной кости, как и клыки, и вместе они весили, как мне кажется, не меньше шестисот шестидесяти фунтов. Понятно, я толком не знаю, но выходит, что все кости слона могут быть слоновой костью. Но, думается мне, настоящим возражением против этого является то, что я увидел, ибо, будь это так, сохранились бы также и остальные кости этого слона.
Так как мы прошли, не останавливаясь, четырнадцать дней и у нас пока все было исправно и благополучно по части пищи, а вода имелась рядом, то я предложил пушкарю немного отдохнуть и поискать какой-нибудь дичи. Пушкарь, у которого сообразительности по этой части было больше, чем у меня, согласился, сказав, что мы могли бы попытаться ловить рыбу в озере. Но тотчас же встал вопрос, где взять крючки; и это обстоятельство чуть было не поставило нашего изобретателя в тупик. Однако после некоторых трудов и хлопот он все же сделал их, и мы наловили рыбы разных видов.
Мы не только наловили ее достаточно для пропитания, но еще и провялили на солнце много совершенно мне не известных крупных рыбин, что значительно увеличило наши запасы съестного. А солнце так превосходно высушило их без соли, что они оказались и вялеными, и сухими, и твердыми одновременно, и все за один день.
Мы отдохнули пять дней. В продолжение этого времени мы сделали много забавных наблюдений, связанных с дикими зверями, – слишком много для того, чтобы пересказывать их. Но одно из них особенно интересно – это была погоня львицы за оленем. Олень, по своей природе животное подвижное, пролетел мимо нас как ветер, опередив львицу ярдов, должно быть, на триста. Но львица благодаря своей силе и крепости легких нагоняла его. Они пронеслись в четверти мили от нас, и мы долго следили за ними, но потом бросили это занятие. Но каково же было наше удивление, когда час спустя мы увидели, что они несутся в обратном направлении, причем львица была уже в тридцати или сорока ярдах от оленя. Оба явно напрягли последние силы. Но вот олень, добравшись до озера, погрузился в него и поплыл, спасая жизнь, как раньше бежал со всех ног.
Львица вслед за ним погрузилась в воду, проплыла некоторое расстояние, но потом вернулась. Выбравшись на берег, она издала самый ужасный рев, какой мне когда-либо приходилось слышать: она была в ярости, что лишилась добычи.
Теперь мы продвигались вперед только по утрам и вечерам, а днем отдыхали в палатке. И вот однажды рано утром мы увидели иную погоню, которая уже больше, чем прежняя, затронула нас. На нашего черного князька, шедшего несколько ближе к берегу озера, чем остальные, напал громадный крокодил, выскочивший из озера. Хотя князек и умел бегать, ему едва удалось спастись. Он бросился к нам, а мы не знали, что делать, так как слышали, что пуля шкуру крокодила не пробивает. Это подтвердилось, когда трое наших выстрелили в крокодила, но он даже не обратил на это внимания. Тогда мой друг пушкарь, малый решительный, смелый и весьма хладнокровный, подошел к крокодилу так близко, что засунул дуло мушкета ему в пасть, выстрелил и, бросив мушкет, отбежал. Зверь бился долго. Он обратил всю свою ярость на мушкет и даже оставил на стволе следы зубов, но через некоторое время ослабел и умер.
Все эти дни негры шарили по берегам озера в поисках дичи и наконец добыли трех оленей – одного очень большого и двух крошечных. Тут водилась и водяная птица, но нам не удалось подойти к ней достаточно близко для выстрела. Нигде, кроме этого озера, мы в пустыне больше птиц не видели.
Еще мы убили двух или трех цибетовых кошек, но мясо их оказалось хуже всякой падали. Вдалеке мы видели множество слонов, причем заметили, что они всегда идут вместе и в определенном порядке. Говорят, что так они обороняются от врагов: если львы, тигры, волки или другие хищники нападают на них, слоны, вытянувшись боевым строем, иногда в пять или шесть миль длиной, давят ногами все, что попадается на пути, разбивают хоботами или же поднимают в воздух. Поэтому даже сотня львов или тигров, встречая подобный строй слонов, отступает, выискивая возможность улизнуть. В противном случае ни одному из них не удалось бы спастись, ибо слон хотя и грузный зверь, но так искусно и проворно орудует хоботом, что легко может поднять льва или другого хищника, швырнуть через спину и насмерть затоптать. Мы видели не один боевой ряд слонов, а однажды нам попался такой длинный, что конца его нельзя было различить: в нем было тысячи две слонов. Слоны – не хищники, они питаются растениями подобно быкам, причем, говорят, слону, несмотря на его большой размер, требуется корма даже меньше, чем лошади.
Количество слонов в тех краях было огромно. Такой вывод можно сделать хотя бы из того невероятного множества клыков, которые, как я сказал, мы обнаружили в пустыне. Действительно, нам попадалось до сотни слоновьих клыков на один скелет какого-нибудь другого животного.
Однажды вечером мы сильно испугались. Большинство уже улеглись спать на циновках, когда часовые вдруг вбежали к нам, перепуганные внезапно раздавшимся совсем рядом львиным ревом. Так как было уже темно, они, очевидно, не замечали львов, пока те не подошли вплотную. Это был, как оказалось, громадный старый лев с целым семейством – с ним была львица и три львенка. Один из малышей – а все они были довольно крупные – прыгнул на негра, стоявшего на часах, прежде чем тот его заметил. Негр страшно перепугался, закричал и вбежал в палатку. У другого часового, имевшего при себе мушкет, не хватило сообразительности застрелить львенка. Он ударил зверя прикладом, от чего тот сначала завизжал, потом грозно зарычал, и парень отступил. Наши переполошились, схватили мушкеты, побежали к выходу из палатки и, по блеску глаз различив льва в темноте, выстрелили в него, но, очевидно, промахнулись. Львы, подняв отвратительный рев, отступили. Это было словно призыв о помощи. На рев сошлось огромное количество львов и еще каких-то хищников, но каких именно, мы не знали, так как в темноте не могли рассмотреть их. Со всех сторон раздавались шум, рев и вой, точно все звери пустыни собрались, чтобы сожрать нас.