Но поведение Толстого было не только не благовоспитанным, но и вообще далеко от элементарных человеческих норм. Дело в том, что его роль – нечто вроде младшего сопровождающего – оставляла ему бездну свободного времени. Кипучая же его натура требовала деятельности в условиях вынужденного безделья. И он разряжался в необузданных, подчас диких поступках. Инициатор экспедиции Н.П. Резанов характеризует Толстого как «человека без всяких правил и не чтущего ни Бога, ни власти, от Него поставленной. Сей развращенный человек производит всякий день ссоры, оскорбляет всех, беспрестанно сквернословит». Федор не только бражничал и играл в карты, но и подстрекал (правда, безуспешно) команду к бунту. Не оставил он и страсть к дуэлям. Известен факт, что один офицер предложил графу выброситься за борт и там бороться. Толстой отказался, сославшись на неумение плавать. Тогда офицер обвинил Федора в трусости. Услышав это, граф обхватил противника руками и бросился с ним за борт. Матросы едва успели вытащить их из воды. Офицер получил серьезные ранения и был настолько потрясен случившимся, что вскоре скончался.
Жестоко подшутил Толстой над корабельным священником отцом Гедеоном, имевшим слабость к горячительным напиткам. Однажды, хорошенько подпоив служителя культа, он прикрепил его бороду к палубе с помощью куска сургуча, припечатав ее капитанской печатью, которую выкрал из каюты И.Ф. Крузенштерна. Когда святой отец проснулся, Федор предупредил его быть осторожным, чтобы не повредить официальной печати с двуглавым орлом – во избежание государственной измены. В конце концов бороду старцу пришлось остричь.
В мае 1804 года «Надежда» бросила якорь на одном из островов Вашингтонского (Маркизского) архипелага – Нуку-Хиве. Там Толстой и некоторые другие матросы нашли возможность ближе познакомиться с прелестными туземками, лишенными предрассудков. Граф прибегнул здесь и к услугам местного татуировщика, что в то время было едва ли не первым подобным случаем для европейца (показательно, что один современный писатель назвал свою книгу о нем «Татуированный граф»). Впоследствии он не раз демонстрировал перед светской публикой свое разрисованное тело: на груди – громадная пестрая птица, вокруг – змеи и диковинные существа. Тогда же, на острове, обнаружилось особое гипнотическое обаяние Федора – каким-то образом он приобрел необыкновенную власть над королем Нуку-Хивы. Этот почтенный муж, словно собака, бегал перед Толстым на четвереньках, а когда последний кричал: «Пиль! Апорт!» и кидал в море палку, его величество бросался вприпрыжку за ней и возвращался обратно с трофеем в зубах.
В порту Санта-Круца у одного из Канарских островов граф приобрел самку орангутанга. Недовольный этим Крузенштерн в конце концов согласился оставить обезьяну на корабле, но взял с Толстого обещание не выпускать ее из каюты. Граф обещал. Но чего стоили обещания такой «благовоспитанной особы»? Федор тут же нарядил обезьяну в треуголку капитана и научил ее ходить, опираясь на трость. Матросы от души смеялись над ее сходством с Крузенштерном. Эта обезьяна, о которой родственница Толстого М.Ф. Каменская писала: «Орангутанг, умный, ловкий и переимчивый как человек», была притчей во языцах. Ходили слухи, что это животное стало одной из его бесчисленных любовниц. Характерно, что эта легенда нашла своеобразное преломление у двоюродного племянника Американца Л.Н. Толстого: в одном из черновых набросков романа «Война и мир» Долохов, прообразом которого считают Ф.И. Толстого, доверительно сообщает Анатолю Курагину: «Я, брат, обезьяну любил: все то же. Теперь красивые женщины».
Эта обезьяна и стала каплей, переполнившей чашу терпения капитана корабля. Произошло вот что – Толстой и обезьяна прокрались как-то в капитанскую каюту. Там Толстой вытащил груду дневников Крузенштерна, положил их на стол и поместил сверху чистый лист. Этот последний он начал пачкать и марать чернилами. Обезьяна внимательно наблюдала, а когда граф покинул каюту, принялась за оставшиеся бумаги. Когда Крузенштерн вернулся, он обнаружил, что испорчена большая часть его ценных записей.
В результате Федор со своей обезьяной был отчислен из команды и высажен на острове Сиктаб, что входит в гряду примыкающих к «русской Америке» – Аляске – Алеутских островов. Отсюда, кстати, и его курьезное прозвище – Американец. Долгие месяцы он находился среди алеутов, ведя их образ жизни: сопровождал охотников в их походах и стал таким же знатоком гарпуна и лука, каким был в отношении сабли и пистолета. Он построил себе деревянную хижину и научился у местного шамана снимать боль наложением рук. Алеуты ему предлагали стать их царем и давали в жены первую красавицу. А одно племя даже поклонялось ему, как идолу, по причине «красивых белых ног». Судьба злополучной обезьяны неизвестна – ходили слухи, что Толстой, спасаясь от голода, съел ее.
Сохранилась легенда: бродя среди береговых скал, граф чуть было не свалился в пропасть, но явившееся ему лучезарное видение святого Спиридония – покровителя рода Толстых – предупредило его об опасности, и он был спасен. А вскоре, разведя костер на берегу, Федор тут же привлек внимание проходящего мимо корабля и затем был благополучно переправлен в порт Петропавловск на Камчатке. С тех пор он неизменно носил на груди образок с изображением святого Спиридония.
Граф отправился через всю Сибирь и Урал в российскую столицу. Он шел сквозь непроходимую тайгу со случайными проводниками, иногда неделями не встречая других людей. К Петербургу он подошел только через два года. Появляться там ему было запрещено указом Александра I. Лишь однажды он нарушил предписание императора. Узнав, что И.Ф. Крузенштерн вернулся и устроил бал в честь успешного завершения кругосветного путешествия, Федор явился прямо на этот бал и во всеуслышание поблагодарил капитана за то, что по его воле так весело провел время на Алеутских островах.
– Я тоже совершил кругосветное путешествие, только по другому маршруту, – добавил граф.
Но из Петербурга его сразу же выслали в заштатный гарнизон Нейшлотской крепости, где Федор изнывал от скуки. Чтобы заслужить прощение, он стал проситься в действующую армию. Став наконец адъютантом князя П.М. Долгорукова, он проявил чудеса героизма на войне со шведами. Во время боя при Иденсальме он с несколькими казаками удерживал целый полк отступающих шведов. Но, пожалуй, главная его заслуга – разведка пролива Иваркен. Он доложил о составе гарнизона шведов М.Б. Барклаю де Толли, и тот с трехтысячным отрядом перешел по льду и неожиданно атаковал врага, что и решило исход Северной войны. Толстой, говорят современники, храбрости был неимоверной, в нем воплотился истинно русский характер – «колобродить, так до умопомрачения, а с недругом воевать – так до потери памяти». За проявленный героизм он был награжден и вновь переведен в Преображенский полк, но снова долго там не задержался: после первой же дуэли, когда от его руки пал очередной однополчанин, граф был разжалован в рядовые и отправлен в отставку.
Во время Отечественной войны 1812 года он начал службу в чине рядового. Прошел на ратном поле от Бородина до Парижа и закончил войну полковником с орденом Георгия 4-й степени. Д.В. Давыдов в своем «Дневнике партизанских действий 1812 года» описывает тяжелое ранение Толстого на поле боя и сообщает, что чин полковника ему исходатайствовал генерал А.П. Ермолов. В этом чине Федор Иванович окончательно оставил службу.
Достойно замечания признание Американца, что он узнал, какое значение имеет слово «Отечество» даже не на поле боя, а от чтения «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, восемь томов которой одолел одним духом.
После войны граф поселился в Москве и стал профессиональным картежником. Толстой был не просто шулер, он проявлял за картами и необыкновенный дар психолога, стратега, и азарт, и математический расчет. Обычно он играл некоторое время с незнакомым человеком, изучая его характер и черты лица, запоминая его стратегию. Это позволяло графу даже честными методами входить в манеру игрока и выигрывать. Но это была только еще половина дела, потому что он был известен тем, что передергивал. За картами Федор просиживал до рассвета. Не о нем ли писал А.С. Пушкин?
Страсть к банку! Ни дары свободы,
Ни Феб, ни слава, ни пиры
Не отвлекли б в минувши годы
Его от карточной игры.
Задумчивый, всю ночь до света
Бывал готов он в эти лета
Допрашивать судьбы завет:
Налево ляжет ли валет?
Уж раздавался звон обеден,
В кругу разыгранных колод
Дремал усталый банкомет,
А он нахмурен, бодр и бледен,
Надежды полн, закрыв глаза,
Метал на третьего туза.
Как-то, заигравшись, Толстой остался наедине с С.В. Гагариным в Английском клубе и объявил, что Гагарин проиграл ему 20 тысяч рублей. Гагарин отказался платить. Тогда Толстой запер двери и, положив на стол пистолет, сказал:
– Между прочим, эта штука заряжена, так что заплатить вам все равно придется. Даю на размышление 10 минут!
Гагарин вынул из кармана часы и бумажник, положил их на стол и ответил:
– Вот все мое имущество. Часы могут стоить 500 рублей, в бумажнике – 25. Только это тебе и достанется. А если ты меня убьешь, ты должен будешь заплатить не одну тысячу, чтобы скрыть преступление. Будешь ты в меня стрелять после этого? Даю на размышление 10 минут.
– Молодец! – воскликнул Федор восхищенно. – Ты – Человек!
С тех пор они стали друзьями, а вскоре Гагарин даже попросил Федора быть его секундантом. Дуэль была назначена на 11 часов утра. Но когда Гагарин заехал к Толстому в назначенное время, тот еще спал. Разбудив Американца, он раздраженно спросил:
– Разве ты забыл? Ведь сегодня…
– Да этого уже не нужно, – перебил его Федор, зевая, – я твоего приятеля убил…
Оказалось, что накануне Толстой специально приехал к противнику Гагарина, поссорился с ним, вызвал его на дуэль на 6 часов утра, застрелил его, вернулс