лебово».
Сведений о Сарре Толстой нет ни в одной из литературных энциклопедий, так что имя это – полузабытое в русской культуре, хотя в предисловии к названной книге подробно излагается история ее жизни и творчества. На ее биографию, как, впрочем, и на другие литературные и документальные источники, мы будем опираться в нашем рассказе об этой поэтессе позапрошлого столетия.
Прежде всего, «отец Сарры» – это не кто иной, как граф Ф.И. Толстой по прозвищу Американец. Говорили, что от отца Сарра унаследовала эксцентричность характера, а от матери, цыганки А.М. Тугаевой – нервическую натуру. Портрет Сарры воспроизводится при настоящей публикации; однако, поскольку он черно-белый, есть искус привести и словесное описание ее внешности. «Наружность Сарры была приятная: роста она была малого; черты лица имела правильные; цвет волос самый темно-русый, почти черный; глаза темно-карие, прекрасные; черные брови, довольно красивые; нос маленький; губы и рот приятные. Ее много безобразила болезненная толстота», – сообщает биограф.
Состояние здоровья девочки с первых же дней внушало опасения; уже в раннем возрасте появились первые признаки истерии. Тем не менее она получила блестящее домашнее образование, и в этом ей помог отец, сам говоривший на нескольких европейских языках и наделенный бесспорным музыкальным даром. Известно, что эстетику Сарре преподавал П.А. Гамбс, немецкий язык – некий Клин, а вот уроки музыки ей давал Ф. Гардорф (впоследствии домашний учитель И.С. Тургенева). Сарра уже на шестом году свободно говорила и писала по-французски и по-немецки, а на девятом году – по-английски, причем иностранные азбуки ей выписывал из-за границы отец, который в письме к В.Ф. Гагарину от 12 февраля 1828 года признавался: «Одна Сарра как будто золотит мое существование».
Несмотря на эталонный русский язык Ф.И. Толстого, Сарра плохо говорила по-русски. Она начала изучать русский язык только за год до смерти, летом 1837 года, под руководством профессора и стихотворца Н.И. Бутырского (1783−1848). Ранее Бутырский преподавал поэзию и эстетику в Петербургском университете, но ко времени занятий с Саррой он читал лекции по российской словесности уже в Военной академии. Ревностный поклонник творчества В.А. Жуковского (что передалось и его воспитаннице), он по произведениям этого поэта обучал ее русскому языку. В то же время Бутырский стал известен как мастер и популяризатор русского сонета – как раз в 1837 году в Петербурге он издал сборник «И моя доля в сонетах», в который вошло более ста стихотворений.
Читала маленькая Сарра Толстая запоем. Из немцев ее кумирами были Ф. Шиллер, И.-В. Гёте, И.Г. Гердер, Ф. Шлегель, Ф фон Новалис, Л. Уланд, Л. Тик, Л.Г.К. Гельти, И.Г. Фосс, К.Т. Кернер, миннезингеры; из англичан – Байрон, Т. Мур, В. Скотт и др. Именно чтение развило в ней романтическую мечтательность. «С сей поры, – пишет ее биограф, – уже запала искра божественного огня в душу юную по летам, но зрелую по полным ощущениям. Сарра еще не писала, но уже была поэт».
С девяти лет она играла на фортепиано произведения Геслера и фуги Баха; страстно любила Моцарта. В пронзительных звуках Бетховена находила какой-то особый отголосок своей страждущей, стремящейся вдаль души.
С успехом занималась живописью и благоговела перед Рафаэлем и Кореджио. Картины эти она видела в галерее Дрездена, куда по ее просьбе ее возили родители.
А.С. Пушкин заметил, что Сарра Толстая – «почти безумная, живет в воображаемом мире, окруженная видениями». Действительно, в стихах графини (а писать она начала в 14 лет) вы не найдете ничего осязаемого, конкретного, предметного. Это лишь чувства, облеченные в поэтическую форму. Поэзия ее – чисто лирическая: любовь, дружба, впечатления явлений природы, сердечные излияния. Иногда она использует мифологические имена (Зефир, Селена). «Утешение», «Любовь», «К дитяти», «Чувство, которому нет имени», «К сетующей подруге», «К В.А. Жуковскому при получении его стихотворений» – вот заглавия некоторых пьес графини Сарры, проникнутые тоном грустной мечтательности. При этом следует уточнить – оригинальные стихотворения, которые до нас, к сожалению, не дошли, поэтесса писала на английском и немецком языках. Поэтому мы можем судить о ее поэзии только по русским прозаическим подстрочным переводам, выполненным М.Н. Лихониным. Приведем перевод одного текста (он не имеет заглавия):
«Знаешь ли ты страну, где цветет радость, пламенеет святая роза любви, иссякает горький источник слез и любовь побеждает силу несчастия: что, знаешь ли ты ее?
Знаешь ли ты страну, где при звуке арф, при светлом божественном пении, в награду страданию, подают пальму – вечно свежий венец; что, знаешь ли ты ее?
Знаешь ли ты страну, где в чертогах Вечного разливаются ароматы любви и дух, витая в блеске солнца, перелетает от блаженства к блаженству: что, знаешь ли ты ее?»
По свидетельству А.С. Пушкина, Сарра от туберкулеза лечилась «омеопатически». Действительно, за ней наблюдал гомеопат Ф.И. Мандт – тогдашнее светило (о нем, между прочим, впоследствии шла молва, что он отравил императора Николая I). Однако все усилия эскулапа оказались тщетными. 24 апреля 1838 года Сарра Толстая скончалась в Петербурге на 18-м году жизни. Похоронена же была в Москве на Ваганьковском кладбище.
Одним из первых на смерть девушки откликнулся В.А. Жуковский, который в стихотворном послании к Ф.И. Толстому, в частности, писал:
Не для земли она назначена была.
Прямая жизнь ее теперь лишь
началася —
Она уйти от нас спешила и рвалася,
И здесь свой краткий век два века
прожила.
Высокая душа так много вдруг
узнала,
Так много тайного небес вдруг
поняла,
Что для нее земля темницей
душной стала,
И смерть ей выкупом из тяжких
уз была.
Но в миг святой, как дочь навек
смежила вежды,
В отца проникнул вдруг день
веры и надежды.
В 1839 году, через год после смерти дочери, Толстой-Американец в небольшом количестве экземпляров, предназначеных для родных и друзей графа, издал названный сборник ее стихов. «Эта книга одного из существ в высшей степени оригинальных, странных, романтических, которые когда-либо существовали, по своей природе, судьбе, таланту, образу мыслей. Это чудесное явление было недолговечно, как вспышка молнии», – приветствовал это издание В.Г. Белинский. Восторженно отозвался о поэтессе и М.Н. Катков в своей статье «О сочинениях Сарры Толстой», написанной в приподнятом национальном духе, с оттенками мистического настроения. «Необыкновенной девушкой с высоким поэтическим даром» назвал Сарру А.И. Герцен. А композитор А.А. Алябьев на текст ее стихотворения «Роза» сочинил известный романс.
К слову, Толстой решил увековечить память о дочери не только изданием ее сочинений, но и постройкой богадельни в ее честь. Но один архитектор, из мещан, выстроил ее не так, да к тому же прикарманил себе часть денег графа. Тогда разъяренный Федор Иванович зазвал его к себе в дом и самолично одним махом вырвал у него зуб. Американец за это чуть было не угодил в тюрьму. «Мещанин подал просьбу, – рассказывает А.И. Герцен в «Былом и думах», – Толстой задарил полицейских, задарил суд, и мещанина засадили в острог за ложный извет».
Но вернемся к дарственной надписи Толстого на книге, где говорится о «сердечной любви и уважении» к адресату – княгине Надежде Федоровне Четвертинской (1791−1883). Не составило особого труда установить девичью фамилию княгини – Гагарина. С семьей же Гагариных Толстого связывали не только дружеские, но и родственные отношения – прежде всего через мать Надежды Федоровны – Прасковью Юрьевну Трубецкую-Гагарину (1762−1848). Характер этой замечательной женщины своей оригинальностью и эксцентричностью во многом походил на толстовский. Литератор И.М. Долгорукий в своих мемуарах называет способность на решительные поступки и взбалмошность доминирующими чертами Трубецкой (и это также роднит ее с Толстым). Но наиболее ценное свидетельство Долгорукого – это то, что Прасковья Юрьевна первая из русских женщин поднялась в Москве на воздушном шаре. Однако известно, что до предшественников, то помимо С.Л. Львова, полёт осуществил как раз Федор Толстой, стартовавший весной 1803 года. Дело не в том, летели ли они на одном воздушном шаре или нет, и даже не в том, что подобный поступок почитался тогда героизмом, – главное то, что молодого графа и энергичную княгиню объединяют смелость, кураж, стремление к острым ощущениям.
Список совпадений может быть продолжен. Как и Американец, она попала в бессмертную комедию А.С. Грибоедова «Горе от ума». Но если о Толстом в комедии распространяется Репетилов, то о ней (на всякий случай переименованной в Татьяну Юрьевну) упоминает грибоедовский Молчалин:
Татьяна Юрьевна!!! Известная, —
притом
Чиновные и должностные —
Все ей друзья и все родные;
К Татьяне Юрьевне хоть раз бы
съездить вам…
Как обходительна! Добра! Мила!
Проста!
Балы дает нельзя богаче
От Рождества и до поста,
И летом праздники на даче.
По словам современника, «вместе с твердостью имела она необычайные, можно сказать невиданные, живость и веселость характера; раз предавшись удовольствиям света, она не переставала им следовать». Впрочем, она была очень влиятельна в правительственных кругах, и Толстой не раз прибегал к ее помощи.
Что же касается непосредственно самой княгини Н.Ф. Четвертинской, которой «в знак сердечной любви» преподнес книгу граф, то, по словам Ф.Ф. Вигеля, она «была из тех женщин, коих стоит любить». «Не знаю, как сказать мне о ее наружности? – продолжает далее мемуарист. – Если прямой гибкий стан, правильные черты лица, большие глаза, приятнейшая улыбка и матовая, прозрачная белизна неполированного мрамора суть условия красоты, то она ее имела. С особами обоего пола была она равно приветлива и обходительна. Ее звали Надежда Федоровна; но для мужчин на челе этой Надежды была всегда надпись Дантова ада: “Оставь надежду навсегда”». Четвертинская как раз в начале 40-х годов занимается строительством благотворительных заведений – приютов, богаделен для престарелых, и это, бесспорно, роднит ее с Американцем, который, как сказано выше, тоже строил богадельню в память о покойной дочери.