А на следующий день припекло так, что ни о вчерашнем разговоре, ни о страхах своих постыдных вспоминать Федору было некогда. Кругом все громыхало и плавилось, дым стелился клубами, кричали, срывая глотки, командиры расчетов, наводчики, бились в стороне напуганные кони, подносились снаряды. Шел бой, страшный, кровавый, унося каждую минуту чьи-то жизни.
За себя Федор уже не боялся, голову не пригибал, делом был занят, да и берегли его, «Око» берегло. Но тот самый снаряд он увидел отчетливо. Как он летел, как падал, и знал, что не спасется. Грохот, вспышка, острая боль. Вот и все. Темнота, бесчувствие. Совсем не страшно.
Очнулся он от боли в ноге, острой, неожиданной. Застонал тихонько, потом сообразил, что жив, значит! Обрадовался. Тут же к нему и слух вернулся, и все остальные чувства. Бой еще шел. Кругом по-прежнему грохотало. А у него на груди чьи-то ловкие руки расстегивали гимнастерку. Почему на груди? Он ранен в грудь? А почему тогда нога? Нет! Федор интуитивно вскинул руки, попытался защититься.
— Тш-тш, — бормотал кто-то тихонько на ухо, — лежи, милый. Лежи.
Голос был знакомый, Федор с трудом разлепил глаза и увидел над собой склонившегося Лукича. Он силился разлепить губы, возразить, прикрикнуть, но ничего не выходило, не хватало сил. А шнурок от мешочка уже был в руках у Лукича, сверкнуло едва заметно лезвие перочинного ножичка, и Лукич скрылся в дыму и грохоте, оставив своего командира лежать на земле беспомощного, раненого, истекающего кровью, ограбленного. Последнее было отчего-то страшнее и больнее всего. Ограбленного. Совсем близко еще грохнуло. Ограблен…
Глава 19
13 апреля 2023 г. Санкт-Петербург
— Оксана Даниловна, это снова я, — входя в знакомый кабинет, возвестил Андрей. Радости на лице хозяйки кабинета он не заметил.
— Я думала, мы уже все выяснили, — сухо проговорила Соловьева, неприязненно глядя на капитана. Беспокойства на ее лице заметно не было.
— Увы, появились новые обстоятельства, — не дожидаясь приглашения, присел возле стола Андрей.
— И какие же?
— Вы встречались со Щелоковой и потребовали у нее долю наследства, — начал издалека Андрей.
— Не потребовала, а попросила, это во‑первых, во‑вторых, что тут противозаконного? Я честно сказала, что буду претендовать на свою долю. Точнее, долю ребенка, по закону, прошу заметить, если понадобится, через суд. Или, если ее это не устраивает, может решить это дело, не доводя до суда.
— И что же вы попросили у нее?
— Какое это имеет значение? — все так же спокойно поинтересовалась Соловьева.
— Имеет, если я спрашиваю. К чему темнить, ведь я могу спросить и у Щелоковой, — напомнил Андрей.
— Хорошо. У Павла имелась одна семейная реликвия. Старинная драгоценность, я сказала, что готова удовольствоваться этой вещью, чтобы у моего будущего ребенка осталось хоть что-то на память об отце.
— Что это за вещь?
— Золотой глаз. Довольно большой, старинный.
— Вы его видели когда-нибудь?
— Нет. Но Павел рассказывал, — пожала плечами Соловьева.
— Вы знаете, сколько он стоит?
— Нет, но это не важно. Мне была важна память, а не деньги. Я не собиралась его продавать.
— Хм.
— Слушайте, к чему весь это разговор и почему вас так интересует это «Глаз»?
— Дело в том, что его похитили.
— Как? Когда? Надеюсь, вы не думаете, что это я? — Вот теперь она забеспокоилась.
— Скажите, вы кому-то рассказывали об этой вещи? — не спешил ее успокаивать Андрей.
— Что? Нет, — как-то поспешно, нервно ответила Соловьева. — Нет. Никому.
— Может, вам кто-то говорил об этом «Глазе»? — сообразил спросить Андрей. И он даже начал догадываться кто.
— Нет, я ни с кем о «Глазе» не говорила, — увереннее покачала головой Соловьева. — Зачем и к чему? И вспомнила о нем лишь недавно, когда зашла речь о наследстве.
— Оксана Дмитриевна, у меня есть подозрение, что человек, укравший у Щелоковых «Глаз», убил Павла. Не стоит покрывать убийцу. Рассказывайте, когда и при каких обстоятельствах Столяров рассказал вам о «Глазе»?
Соловьева едва заметно вздрогнула, помолчала с минуту и наконец заговорила.
— Это было в середине нашего романа. Мы договорились с ним встретиться, но у меня в тот день выпала пломба. Мне надо было срочно показаться врачу. Он предложил довезти меня до клиники и подождать, пока я проконсультируюсь с врачом, это должно было быть недолго. Когда я вернулась в машину, он сидел, слушал какую-то аналитическую передачу и что-то чирикал в маленьком блокноте, у него есть такая привычка, он любит делать зарисовки, в детстве он занимался в изостудии. Я взглянула, это был глаз, только очень странный, словно отдельно существующий. Я спросила, что это, просто так, без всякой задней мысли. А он поднял на меня задумчивый взгляд и как-то отстраненно сказал: наша семейная реликвия, ныне утраченная. Потом встряхнулся. Спросил, как у меня дела, и мы про «Глаз» больше не говорили. А спустя несколько месяцев у меня уже начался роман со Щелоковым, и я снова услышала о «Глазе». Мы были с Павлом в загородном клубе, он перед этим вернулся с какой-то конференции, жены не было в городе, он расслабился, выпил, мы много веселились, танцевали, он снова пил, потом его как-то разморило, он захмелел. Обычно с ним такого не бывало, насколько я знаю, он никогда не напивался, выпить мог, но чтобы опьянеть… этого он себе не позволял. А тут вот, мы уже были в номере, его совсем развезло, он стал жаловаться, что ему страшно. Его «Глаз» пугает. Я в шутку спросила, что за глаз, карий или зеленый? Он ответил, золотой. Потом понес какую-то околесицу, но в какой-то момент я поняла, что «Глаз» — это такая вещь, дорогая, старинная. Семейная реликвия. И вот тут я вспомнила Столярова. Это было странно, тут «Глаз», там «Глаз». Со Щелоковым я о нем больше говорить не стала, потому что в какой-то момент он вдруг обозлился, стал каким-то злобно-подозрительным, начал меня в чем-то обвинять, чуть ли не в воровстве, мы даже поссорились, а потом он и вовсе заснул. Наутро, к счастью, он ничего этого не вспомнил. Только извинялся, что напился, говорил, что очень устал накануне. Но меня его выходка очень задела, и я на следующий день позвонила Столярову. Мы с ним расстались очень мило, без скандалов, и даже друзьями остались. Вот я ему и позвонила и рассказала о странном совпадении, без задней мысли, просто поделиться забавной историей, оказывается, золотые глаза — вещь не редкая, а типичная семейная реликвия. Он особого интереса не проявил, но предложил встретиться, вместе пообедать. Я согласилась, а во время обеда тема «Глаза» опять всплыла. Ненавязчиво, я бы сказала случайно, возможно, это я сама о нем заговорила. Но Столяров, опять-таки, особого интереса не проявил, просто сказал, бывают в жизни совпадения. А потом я узнала, что у него роман с Мариной Щелоковой. Он сказал, что чувствует себя полным ослом. Когда он познакомился с Мариной, то фамилии ее не знал, а теперь чувствует себя дураком. Но про «Глаз» он никогда больше не заговаривал, — торопливо добавила Соловьева, она вообще слегка нервничала во время разговора. — И знаете, я даже, — тут она явно смутилась, но все же продолжила, — я предложила Столярову пожениться и сказала, что получу от Щелоковых в наследство «Глаз», думала, может, это его заинтересует. Глупо. Я раньше слышала, что беременные женщины тупеют, — усмехнулась она невесело, — но он мягко отказался. И еще добавил, что Марина «Глаз» не отдаст, и дал понять, что и ему он не особо интересен.
— Ясно. Когда это было?
— Пару дней назад.
«Глаз», Столяров, Щелоков, Кулебин, повторял про себя Андрей, пытаясь выстроить правильный логический ряд. Кулебин, какое отношение он имел к этой истории? А никакого!
Единственное, что их объединяет с Кулебиным, — это черное пальто. Именно черное пальто, тот же рост и сложение! А еще дождь! Он вышел под зонтом из офиса Щелокова, Столяров волновался и по ошибке убил не того, оживился Андрей.
Точно. Поняв, что ошибся, Столяров взял паузу, пораскинул мозгами и, возможно, даже решил, что убийство Кулебина ничего не испортило, а наоборот, уведет следствие по ложному следу! И спокойно убил Щелокова, затем, чтобы без помех через вдовушку добраться до «Глаза»! Что там известно об этом «Глазе»? Семейная реликвия, была похищена, стоит больше, чем все имущество Щелоковых вместе взятое, а это уж никак не меньше пятидесяти миллионов. Не меньше! Насколько больше, вдова не уточнила. Но берегли этот «Глаз» в семействе Щелоковых как зеницу ока. Гм, да уж, усмехнулся Андрей. Итого. У Столярова были мотивы для убийства. Во-первых, восстановление справедливости, по праву «Глаз» принадлежал его семье, если только он не врет, но судя по рассказу Соловьевой, на тот момент, когда она увидела рисунок Столярова, ни она, ни он знакомы со Щелоковыми не были. Во-вторых, деньги — «Глаз» стоит огромных денег. Кто знает, когда и при каких обстоятельствах его украли у Столяровых, возможно, это связано с какой-то драмой. Все сложилось. Дело осталось за малым: доказать виновность Столярова. Вот тут опять начинались проблемы, прямых улик против него не было, только косвенные, да и эти писаны вилами по воде.
— Михалыч, что там с моими отпечатками, есть информация?
— Экий ты шустрый! Завтра заключение получишь, — отмахнулся от Андрея эксперт.
Завтра так завтра. А что толку, столяровских отпечатков для сравнения у них все равно нет, а надо бы разжиться. Хотя он же не такой дурак, чтобы отпечатки на сейфе оставлять, а в квартире они могут быть, он в гости приходил. Надо искать мастера, изготовившего «Глаз». А заодно… точно! У Столярова есть сестра, вот у кого можно выяснить историю семейной реликвии. Есть шанс услышать правду. Заодно станет ясно, тот это «Глаз» или не тот.
Елена Дмитриевна Рубальская согласилась встретиться с Андреем неохотно, долго выспрашивала, что ему нужно, по какому вопросу, он увиливал, уговаривал и наконец уломал. Встретились они в кафе недалеко от ее офиса. На брата Рубальская была совсем не похожа, ну может, только глаза. Высокая, стройная, в элегантном пальто, с правильными чертами лица и чуть курносым носиком, что ее совсем не портило, для своих тридцати с хвостиком выглядела она хорошо и вполне благополучно.