– Вот и приехали!
Не успел я и глазом моргнуть, как Кембл рванул дверцу и вывалился из кареты. Я не оговорился, читатель. Именно вывалился. Слуги не успели убрать каждый кусок льда, и на одном из таких кусков заводчик поскользнулся. Это надо было видеть – падение глыбы весом в двести с лишним фунтов. Кембл сразу же превратился в рельефную карту местности, по каким кадеты изучают премудрости топографии. Его живот стал внушительным холмом, у подножия которого на некотором расстоянии расположилось лицо-деревушка с двумя отчаянно моргающими глазами-прудами. Четверо слуг бросились ему на помощь. Кембл с улыбкой отверг их услуги. Его самостоятельный подъем на ноги был не меньшим зрелищем, чем падение. Встав, заводчик нахлобучил цилиндр, смахнул льдинки с плеч и рукавов и, наморщив лоб, сказал:
– Надо же! Как шут. Терпеть не могу такие штуки, Лэндор.
Первой на причал сошла Лея Маркис. Ее приезд уже сам по себе был сюрпризом, но еще большим сюрпризом оказался ее изысканный наряд. Ни у кого бы язык не повернулся назвать ее старой девой. Свои волосы Лея завязала аполлоновым узлом. На ней было длинное сиреневое платье из тафты. Ее лицо покрывал толстый слой крахмальной пудры, хорошо перенесшей плавание. Но даже он не мог скрыть румянца Леи.
– Лея, дорогая моя! – воскликнул Кембл, протягивая к ней руки.
– Здравствуйте, дядюшка Кембл, – с улыбкой ответила она.
Лея шагнула ему навстречу и… остановилась, заметив, что глаза заводчика смотрят не на нее, а на человека за ее спиной.
Какой-то армейский офицер – это все, что я пока мог о нем сказать. Издали, да еще в сумерках, было не разглядеть, в каком он чине. Вдобавок он стоял отвернувшись. Теперь я знал в лицо всех офицеров Вест-Пойнта и даже гордился, что могу узнать их раньше, чем они узнавали меня. Но этот офицер почему-то не торопился поворачиваться к нам.
Тайна сохранялась недолго. Сойдя на берег, незнакомец попал в полосу света одного из кучерских фонарей. И тогда я сразу его узнал. Никакой грим, никакое актерство не могли скрыть от меня его истинную личность. То был кадет четвертого класса Эдгар По, нарядившийся в форму покойного Джошуа Маркиса.
Рассказ Гэса Лэндора30
Впрочем, я забегаю вперед. Поначалу я совершенно не знал, чья эта форма. Но затем По снял плащ, заботливо накинул его Лее на плечи, а сам оказался в пятачке света. Вот тогда-то я и узнал, в чьей форме мой влюбленный поэт явился в гости к Кемблу. И лишь одна маленькая деталь прибавилась на офицерском одеянии покойного Джошуа Маркиса – желтая нашивка. Она помещалась там, где ей и положено быть – на рукаве, почти у самого плеча.
– Мистер Лэндор! – воскликнула Лея.
Чувствовалось, мое присутствие ее заметно удивило, но она не смутилась.
– Позвольте мне представить вам дорогого друга нашей семьи, лейтенанта Ле-Реннэ. Анри Ле-Реннэ.
Я едва обратил внимание на имя. Я смотрел только на форму. Казалось, она сшита хорошим портным специально для По – до того ладно сидела на нем эта форма.
От пристального разглядывания у меня начала кружиться голова. Мне казалось, что меня несет вниз и я, виток за витком, лечу по длинной спирали. Спираль эта состояла из… слов. Из стихотворных и прозаических фраз По. Здесь были слова его любовных стихов и слова его многостраничных отчетов, на которые я возлагал столько надежд. Я впервые задался вопросом, насколько они правдивы. И дело не в подозрительности Хичкока. Откуда я знаю, был ли правдив По со мной или же он искусно мне лгал? А вдруг он уже давно знаком и с Артему сом, и с Леей? Но самой ужасной мыслью была не эта. Я отгонял пугающую мысль, однако она вилась и вилась у меня в мозгу с назойливостью августовской мухи: что, если сердце из тела Лероя Фрая вырезал не кто иной, как По?
Безумие какое-то. Я это понимал и пытался спорить с самим собой, выставляя логические доводы.
«Лэндор, – говорил я себе, – парень всего-навсего надел чужую форму. С таким же успехом он мог надеть любой другой костюм. Он не знал, что связано с этой формой. Лея предложила ему развлечься, и он с удовольствием включился в игру. Ну не будь таким подозрительным, Лэндор. Это просто игра…»
Я смотрел на его лицо и уверял себя, что ничего особенного не случилось. Когда-то По носил солдатскую форму, теперь на время нарядился офицером.
Я проглотил комок слюны и заставил себя сказать:
– Очень рад с вами познакомиться, лейтенант.
– И я тоже очень рад знакомству с вами, мистер Лэндор.
Он говорил с легким акцентом, где-то подражая манере мсье Берара. Но меня больше поразил не акцент, а изменившееся лицо. Лея (или кто-то другой) соорудил ему усы из конского волоса. Эти усы, для большей черноты намазанные сапожной ваксой, торчали над верхней губой По. Грим получился достаточно грубым, однако нужная цель была достигнута – усы делали парня старше, прибавляя ему лет десять-двенадцать. Кстати, с усами он выглядел даже обаятельнее.
Подошла вторая барка с гостями. Прости, читатель, но я не запомнил всех имен. В числе приглашенных был один из издателей «Нью-Йорк миррор»[151]. Был еще художник, кажется, его звали Коул. Помню плотника из общины квакеров[152], а также женщину – сочинительницу религиозных гимнов. Ко всем своим гостям Кембл относился одинаково, не делая различий между полами: брал их под локоть и двигал их руками, словно то были рычаги насосов. Каждому он предлагал кофе, мадеру или иные вина из собственного погреба, прося не бояться опустошить оный. У всех спрашивал, не нужна ли одежда. Рот у Кембла не закрывался. Со стороны могло показаться, что силой своих легких он выдувал гостей с крыльца, перемещая их прямо в гостиную.
Поскольку я приехал первым, хозяин дал мне возможность добираться до гостиной самостоятельно. Я стоял в передней, слушая стук шагов по великолепным дубовым полам. Они не заглушали мерного тиканья часов (пожалуй, такие громадные напольные часы я видел только здесь). Постояв еще немного, я побрел в гостиную. Вскоре к моим шагам примешались еще чьи-то: легкие, танцующие, похожие на мышиное шуршание. Я поднял голову и увидел идущую мне навстречу Лею Маркис. Она улыбалась.
– Мисс Маркис, я…
– Вы ведь не выдадите нас, правда? – торопливо перебила меня она. – Уверяю вас, наш маленький маскарад никому не причинит вреда.
– Никому, кроме самого мистера По, – мрачно возразил я. – Вы-то хорошо знаете, что офицеры и преподаватели академии регулярно бывают у Кембла.
– Не волнуйтесь, мы это предусмотрели и оба находимся en garde[153]. А пока…
Сам того не желая, я улыбнулся и сказал:
– А пока я не стану вам мешать. Мне очень приятно видеть вас здесь, мисс Маркис. А то я уж думал, что проведу вечер в сугубо мужской компании.
– Сегодня – единственный день в году, когда женщинам позволяют переступать порог Машмура. В этот день за ними признают права и обращаются как с равными. Можно сказать, что вы присутствуете при историческом событии.
– Но, будучи племянницей мистера Кембла…
– Вы слышали, как я назвала его «дядюшкой»? Родство тут ни при чем. Просто я с детства привыкла его так называть. Мистер Кембл – давний друг нашей семьи.
– В таком случае почему все семейство Маркисов не приехало к нему в гости?
– Думаю, мистер Лэндор, вас едва ли удивит, что мама снова слегла.
– Опять приступ мигрени?
– Нет, по средам ее одолевает невралгия. Отец, разумеется, всячески старается облегчить ее участь. Брат добросовестно штурмует твердыни геометрии. Так что я здесь одна представляю всю нашу семью.
– К нашему всеобщему удовольствию, – вырвалось у меня.
Я чувствовал, как у меня покраснели щеки. Такие слова она вполне могла расценить как попытку ухаживания. Я спешно отступил назад.
– Я хотел сказать, что любая мужская компания только выигрывает от женского окружения. А в доме мистера Кембла нет даже служанок. Только слуги, которые вынуждены заниматься женской работой.
– Дядя Кембл ненавидит женщин, – без обиняков ответила Лея. – И не надо делать удивленный вид. Я знаю, он любит называть нас «таинственными существами», но суть от этого не меняется. Мы так и будем оставаться для него «таинственными». Разве можно понять тех, кого в душе ты презираешь?
– Бог с ним, с дядюшкой Кемблом. У вас и без него достаточно поклонников. Надеюсь, они вполне понимают и ценят вас?
Лея отвела глаза. Когда она снова заговорила, чувствовалось, что непринужденный тон дается ей с трудом.
– Я с детства слышала, что давным-давно какая-то женщина разбила сердце дядюшки Кембл а. Раньше я верила, а теперь мне это кажется выдумкой. Такой человек, как он, не позволит, чтобы кто-то разбил ему сердце.
Она взглянула на меня и слегка улыбнулась.
– И я, и вы, мистер Лэндор, – совсем другие. Она опять улыбнулась и наклонила голову.
– Идемте к гостям, пока нас не хватились.
В отличие от миссис Маркис, заводчик Кембл не терзался, как рассадить гостей за столом. Женщин (в тех редких случаях, когда они здесь появлялись) он сажал с одной стороны, мужчин – с другой. Но, поскольку стол был круглым, минимальное соседство обоих полов все равно сохранялось. Поэтому сочинительница религиозных гимнов оказалась плечом к плечу с плотником-квакером, а я получил в соседки некую даму по имени Эммелина Кропси.
Она была женой корнуолльского баронета, имевшего взбалмошный характер и волочившегося за каждой юбкой. Чтобы жена не мешала его амурным приключениям, баронет спровадил ее в Америку, назначив скромное содержание. И миссис Кропси сделалась странствующим критиком. Она переезжала из штата в штат и охаивала все, что видела. Ниагарский водопад она нашла «удручающе скучным», Олбани – «на редкость отвратительным» и так далее. Ее путешествие по Нагорьям подходило к концу, и она ждала поступления очередных денег от мужа, дабы отправиться еще куда-нибудь и найти новые объекты для ниспровержения. Мы не успели приняться за еду, как я уже знал, что миссис Кропси собирает материал для книги, которая будет называться «Неудавшийся опыт Америки».