. «Не опаздывай, будь вовремя. Приходи на встречу». – По хлопнул в ладоши и поклонился. – Вот вам, мистер Лэндор, и разгадка вашей petit énigme[44]. С совершеннейшим моим почтением.
Он ждал чего-то – может, аплодисментов? Благодарности? Пушечного салюта? Я же всего лишь взял клочок и улыбнулся.
– О, высший класс, мистер По. Высший класс. От всей души спасибо.
– И вам спасибо, – сказал он, – что предложили мне такое приятное развлечение. – Сев обратно в качалку, закинул одну ногу на подоконник. – Пусть и непродолжительное.
– Нет, это мне было приятно. Честное слово, мне было… Ой, еще кое-что, мистер По.
– Да?
– А с первыми двумя строчками вам тоже сопутствовала удача?
Он взмахнул рукой.
– С ними я ни к чему не пришел, – сказал он. – Ни одного приемлемого варианта. Вынужден признать, мистер Лэндор, что потерпел неудачу с первыми двумя строчками.
– Гм. – Я подошел к прикроватной тумбочке и достал стопку кремовой бумаги и перо. – Позвольте спросить, мистер По, вы умеете писать грамотно?
Он слегка приподнялся.
– Сам преподобный Джон Брэнсби из Сток-Ньюингтона высоко оценил мой дар грамотного писца.
Видите? Нет у него простых «да» и «нет». Все должно быть приукрашено аллюзиями, обращениями к авторитетам… И что это за авторитет – Джон Брэнсби из Сток-Ньюингтона?
– Как я понимаю, вы так и не сделали то, что сделали бы многие из нас, – сказал я.
– А именно?
– Вспомнили бы, что в просторечии «там» часто произносится и пишется как «тама».
По склонился над листом, потом пожал плечами.
– Широко распространенная ошибка, мистер Лэндор. Мой сосед по комнате делает ее раз десять на дню… делал бы, если б сам писал письма.
– Ну, а что, если наш автор записки больше похож на вашего соседа, чем на вас? Что у нас тогда получилось бы? – Я зачеркнул «а» в слове «тама». – Ведь и правда приглашение, а, мистер По? «Встретимся там». Но мы наталкиваемся на следующее слово, не так ли? Начинающееся с «в».
Он задумался, мысленно обкатывая букву. Через несколько секунд не без удивления произнес:
– А это не первая буква слова, это само слово!
– Конечно, предлог «в»! Я бы не удивился, если б дальше следовало точное время: «Встретимся там в одиннадцать вечера», что-то вроде этого.
По мрачно уставился в листок. Он молчал.
– Осталась одна проблема, – сказал я. – Мы всё еще не знаем, где они должны были встретиться, верно? У нас есть всего три буквы – «ани». Любопытная особенность сочетания этих трех букв – уверен, вы тоже это заметили, мистер По, – в том, что они часто образуют окончания слов, которые в начальной форме заканчиваются на мягкий знак. Вы можете назвать место на территории академии, которое оканчивалось бы на «ань»?
Он выглянул в окно, как будто ответ был там – и нашел его.
– Пристань.
– Пристань! Великолепный выбор, мистер По. Форма этого слова наводит нас на мысль, что нужно добавить предлог «у». Но ведь здесь две пристани, не так ли? И обе охраняются Вторым артиллерийским полком, как я понимаю. Едва ли там можно найти уединение, правда?
По задумался. Глянул на меня раз или два, прежде чем заговорить.
– Там есть пещера, – сказал он. – Недалеко от Северной пристани. Именно туда мистер Хевенс доставляет свой товар.
– Вы имеете в виду, Пэтси доставляет. Значит, укромное местечко. Ваши товарищи-кадеты знают о нем?
Он пожал плечами.
– Любой, кто когда-либо покупал контрабандные пиво или виски, знает.
– Что ж, тогда у нас есть решение нашей маленькой задачи. «В пещере у пристани. Встретимся там в одиннадцать вечера. Не опаздывай, будь вовремя. Приходи на встречу». Пока нам все это вполне подходит. Лерой Фрай получает приглашение. Он не может отказаться. Если верить свидетельским показаниям мистера Стоддарда, он принимает его с легким сердцем. Мы даже можем предположить, что он принял его с радостью. «По нужному делу», – говорит он, исчезая в темноте. Мистер По, вас это наводит на какие-нибудь мысли?
Его губы шевельнулись; одна бровь изогнулась дугой.
– По мне, – сказал кадет, – так здесь замешана женщина.
– О. Да, женщина. Очень интересная версия. Естественно, по тому, как написана записка – заглавными печатными буквами, – установить пол отправителя трудно. Не исключено, что Лерой Фрай в тот вечер отправился в путь, уверенный, что его ждет женщина. – Я поднял повыше подушку, откинулся на изголовье и уставился на свои потертые башмаки. – В общем, решение этой проблемы откладываем на другой день. А пока, мистер По, мне трудно… в том смысле, что я искренне благодарен вам за помощь.
Если я ожидал, что он примет мою благодарность и спокойно уйдет… Думаю, вряд ли я такого ожидал.
– Вы знали, – сказал он.
– Что я знал, мистер По?
– Решение задачи. Вы знали всё с самого начала.
– У меня были кое-какие мысли, не более того.
По надолго замолчал, и я даже подумал, что потерял его навсегда. Вряд ли он сможет смириться с тем, что у кого-то что-то получается лучше, чем у него. Ведь он вполне мог обвинить меня в том, что я использовал его ради забавы (а разве не так, Лэндор?). И полностью разорвать наше общение.
На самом же деле он ничего этого не сделал. Подъем к моему окну отнял у него больше сил, чем он хотел показать, поэтому По продолжал тихо сидеть в качалке, ни разу не качнувшись, а на все мои реплики отвечал просто, без ожесточения и без прикрас. Так мы провели час, сначала разговаривая мало, а потом, когда он восстановил силы, все оживленнее обсуждая Лероя Фрая.
Я всегда сожалел о том, что больше всего о мертвых склонны рассказывать люди, меньше всего их знавшие – то есть те, кто познакомился с ними в последние месяцы их жизни. Я считал: чтобы разгадать тайны человека, нужно возвращаться в те дни, когда ему было шесть и когда он обмочил свои штаны, стоя перед директором школы, или когда его рука нашла путь к причинному месту… Мелкий позор ведет нас к большому.
Во всяком случае, единственное, в чем сошлись друзья-кадеты Лероя Фрая, – что он был тихоней и что его приходилось тормошить. Я рассказал По о словах Лафборо: Фрай связался с «плохой компанией», а потом стал искать утешения в религии, и мы задались вопросом, какого рода утешение бедняга искал ночью двадцать пятого октября.
Затем наш разговор повернулся на другие темы… самые разные… Я не назову вам, какие конкретно, потому что примерно в два часа дня я заснул. Странная штука. Вот я сижу и беседую, немного медлительно, но все же разговариваю. И в следующую секунду оказываюсь в погруженной в сумрак комнате – месте, где никогда не бывал. За шторами пролетает то ли летучая мышь, то ли птица; какая-то женщина своей юбкой задевает мой локоть. Костяшками пальцев ощущаю холодный воздух, что-то щекочет ноздри, с потолка свешивается лиана и, раскачиваясь, чиркает по моей лысине, и это ощущение напоминает прикосновение пальцев.
Я просыпаюсь, судорожно хватая ртом воздух… и вижу, что он все еще наблюдает за мной. Кадет четвертого класса По, к моим услугам. Взгляд выжидающий, как будто я участвовал в розыгрыше или слушал историю.
– Прошу простить меня, – пробормотал я.
– Ничего страшного.
– Даже не знаю…
– Не переживайте, мистер Лэндор, мне самому удается поспать ночью не более четырех часов. Последствия бывают ужасными. Однажды я заснул прямо на дежурстве, целый час пребывал в сомнамбулическом трансе и едва не выстрелил в другого кадета.
– Что ж, – сказал я, вставая, – надо собираться в путь, пока я сам не начал стрелять в кадетов. Добраться бы до дома засветло…
– Я бы с радостью взглянул на ваш дом.
По говорил беспечным тоном и ни разу не посмотрел на меня. Словно хотел показать: откликнусь я на его просьбу или нет, ему это совершенно безразлично.
– Я был бы счастлив показать его вам, – сказал я, наблюдая, как его лицо проясняется. – А теперь, мистер По, вы избавите старого человека от ненужных волнений, если выйдете отсюда через дверь и спуститесь вниз по лестнице.
Кадет качнулся в качалке и встал.
– Не такого уж и старого, – сказал он.
Теперь настала моя очередь просиять: на щеках появился слабый румянец. Кто бы мог подумать, что я так падок на лесть…
– Вы очень добры, мистер По.
– Вовсе нет.
Я рассчитывал, что он уйдет, но у него были другие планы. Он опять полез в карман мундира. И опять достал клочок бумаги – правильной формы, аккуратно сложенный – и развернул его, открывая на обозрение красивый наклонный почерк. Едва сдерживая дрожь в голосе, сказал:
– Если нам, мистер Лэндор, и в самом деле предстоит искать женщину, я позволю себе изложить свое представление о ней.
– То есть?
Это, как я потом узнал, было одной из его особенностей – то, что, когда он приходил в возбуждение, его голос начинал звучать тише, падая до жужжащего, потрескивающего бормотания, глухого и неразборчивого. Однако тогда я расслышал каждое слово.
– Утром после смерти Лероя Фрая, – сказал По, – до того, как узнал о случившемся, я проснулся и сразу начал записывать строки стихотворения – строки, в которых говорится о таинственной женщине и о неясных, но глубоких страданиях. Вот результат.
Признаюсь, сначала я воспротивился. К тому моменту я достаточно начитался его поэзии, чтобы считать себя невосприимчивым к ней. Но все закончилось тем, что По настоял. И я взял у него листок и стал читать:
Меж черкесских садов благодатных,
У ручья, что испятнан луной,
У ручья, что расколот луной,
Атенейские девы внезапно
Ниц упали одна за одной.
Там скорбела навзрыд Леонора,
Содрогалась от воплей она.
И взяла меня в плен очень скоро
Диких глаз ее голубизна,
Эта бледная голубизна.
– Естественно, оно не закончено, – сказал он. – На данный момент.
– Понятно. – Я протянул ему листок. – А почему вы считаете, что это стихотворение связано с Лероем Фраем?