Ах да. Недостающий элемент офицерской формы: сабля.
Разглядеть ее было невозможно, а вот чувствовал я ее очень хорошо. Клинок был настолько острым, что казалось, воздух расступается перед ним.
Как бы я ни старался сопротивляться, мне мешал пригвожденный сюртук. Я вытащил руку из одного рукава и стал выбираться из него. В этот момент клинок ослабил свой напор… чтобы снова метнуться вперед, причем быстрее, чем в первый раз. Мне удалось разглядеть, как лезвие воткнулось в стену в том месте, где только что было мое сердце.
Можно, конечно, было закричать. Но я знал, что ни один звук не вылетит из этого тесного пространства. Можно было атаковать нападающего. Но баррикада из платьев оставляла мне мало шансов. Одно неверное движение – и я окажусь в его полной власти. Однако и он не мог атаковать меня, не теряя своего преимущества.
Итак, правила были установлены. Наша маленькая игра началась.
Сабля отползла назад… рванулась вперед… «Дзинь!» – отозвалась стена, когда лезвие воткнулось в штукатурку рядом с моим правым бедром. Через секунду оно отступило и, голодное до плоти, стало зондировать темноту.
А я? Я, Читатель, продолжал двигаться. Вверх и вниз, в одну сторону и в другую, пытаясь прочесть сознание, которое управляло саблей.
Пятый удар пришелся мимо моего запястья. Седьмой напомнил дуновение ветра, скользнувшее по волосам на шее. Десятый попал в промежуток между плечом и грудной клеткой.
Лезвие, обезумевшее от промахов, металось все быстрее и быстрее. Оно уже не жаждало примитивного убийства; теперь его цель состояла в том, чтобы нанести как можно больше сокрушительных ударов. Дюйм за дюймом спускалось оно вниз, от сердца к ногам. А мои ноги в ответ танцевали рил[115], борясь за жизнь.
Я отлично понимал, что рано или поздно этот танец закончится. Даже если у меня хватит дыхания, в этой крохотной кладовке просто не останется воздуха. Страшная усталость – не стратегический расчет, не надежда на передышку, а самая примитивная усталость – заставила меня упасть на пол.
Я лежал на спине и наблюдал, как на фоне стены появляются очертания стального клинка. Чем ближе он подбирался, тем сильнее я обливался холодным потом. Потому что мне казалось, что меня подгоняют – обмеряют – для гроба.
Я зажмурился в последний раз; сабля снова просвистела надо мной. Стена в последний раз выразила свой протест. А потом… потом стало тихо.
Открыв глаза, я обнаружил, что клинок застыл в дюйме над моим левым глазом. Нет, не застыл… он с яростью крутился и извивался… но и не отодвигался.
Я понял, что произошло. Сила удара была настолько велика, что лезвие застряло в каменной кладке.
Мой шанс, мой единственный шанс. Выбравшись из-под сабли, я сорвал с вешалки какое-то платье, обернул им клинок и стал тянуть. Изо всех сил, преодолевая сопротивление с той стороны.
Какое-то время мы были на равных. Но мой противник крепко держал саблю за рукоятку. А я? Я мог действовать только голыми руками. Несколько долгих секунд мы противоборствовали в темноте, невидимые друг другу, но все равно в полной мере реальные.
Лезвие освободилось от крепкой хватки стены и, снова превратившись в инструмент слепой воли, стало выскальзывать из моих рук. А мои пальцы стали терять силу, и только крутившаяся в голове мысль: «Если я его выпущу, мне конец» – заставляла меня сжимать сталь.
Руки болели, легким не хватало воздуха. Но я держался.
И в тот самый момент, когда готов был сдаться, противодействующая сила на том конце исчезла, и сабля, словно манна небесная, оказалась в моих израненных руках.
Я ошеломленно таращился на нее, ожидая, что она вот-вот оживет. Но она не ожила. А я все не разжимал пальцы, не желая – не находя в себе силы – выпустить ее.
Повествование Гаса Лэндора
26
Сунув форму под мышку, подобрав свой сюртук и фонарь, я пробрался сквозь висевшую одежду и снова оказался в холодной спальне Артемуса, оглядел себя в поисках ранений, но ничего не нашел. Ни царапины, ни капельки крови. Тишину нарушали мое учащенное дыхание и капли пота, падавшие на пол.
– Мистер Лэндор.
Я узнал его по голосу. Он стоял в темноте дверного проема без свечи, и по силуэту его можно было бы принять за сына. Я колебался всего мгновение, прикидывая, чему доверять: ушам или глазам.
– Прошу прощения, доктор, – сказал я. – Боюсь, я порвал свой сюртук, – стыдливо указал на свою одежду, – и подумал позаимствовать что-нибудь у вашего сына.
– Но ваш сюртук…
– Да, он пришел в негодность, не так ли? И все же, – добавил я, смеясь и выставляя перед собой форму, – вряд ли я смог бы с чистой совестью выдавать себя за офицера. Ведь я не воевал.
Мистер Марквиз подошел ко мне и изумленно уставился на китель.
– Но это же форма моего брата! – воскликнул он.
– Вашего брата?
– Его звали Джошуа. Умер, бедняга, вскоре после битвы при Магуаге. От инфлюэнции. Форма – это все, что осталось в память о нем. – Наклонившись, он погладил ткань. – Забавно, голубой выцвел, да и погоны немного старомодные, а так… Вполне может сойти за новую.
– Вот и я так подумал, – сказал я. – Ой, видите? Планки не хватает.
– А она была, – сказал Марквиз, хмурясь. – Джошуа так и не поднялся выше второго лейтенанта.
Он поднял взгляд. Его смешок напомнил тихий вздох.
– Вас что-то рассмешило, доктор?
– О, я просто… я просто вспомнил, как Артемус надевал ее и ходил по дому.
– Вот как? Недавно?
– Нет, когда был чистейшим младенцем. Жаль, вы не видели этого, мистер Лэндор. Рукава фута на два длиннее, а брюки! Они волочились за ним – ужасно комичный вид. – Он покачал головой. – Я, знаете ли, просил его с большим уважением относиться к военной форме Родины, но вреда в этом не видел. Он же даже не знал Джошуа, но всегда с большим почтением воспринимал рассказы о военной службе дяди.
– И вашей тоже, – поддакнул я. – Разве мог он без почтения относиться и к вашей службе?
– О. Да. Ну, возможно. Он никогда… он так и не пошел по моим стопам. Наверное, так для него лучше, а?
– Вы скромничаете, сэр. Хотите сказать, что после стольких лет, наблюдая, как вы применяете свое искусство, он не вобрал в себя даже толики ваших знаний?
Его губы тронула слабая улыбка.
– Наверное, чему-то научился, вы правы. Например, в десять он мог назвать все человеческие кости и органы! Знал, как пользоваться стетоскопом. Пару раз помогал мне вправлять кость. Но я думаю, что его мало интересовала…
– В чем дело?
На этот раз сомнений в том, кто стоит в дверном проеме, не было. Свет от лампы, которую миссис Марквиз держала в руке, освещал ее лицо, подчеркивая рельеф и превращая глаза в огромные черные провалы.
– О, дорогая! – сказал доктор Марквиз. – Ты так быстро оправилась?
– Да. Похоже, я совершила ужасную ошибку. Испугалась, что начинается жуткая мигрень, но хватило короткого отдыха, чтобы прийти в себя. Дэниел, я вижу, что ты собираешься утомлять мистера Лэндора одной из своих статей для журнала. Ты должен вернуть ее на место, а вы, мистер Лэндор, должны отложить в сторону этот старый мерзкий китель; уверена, вам он будет мал. Любезно прошу вас обоих проводить меня вниз, пока остальные не хватились нас. Ой, и еще, Дэниел, пожалуйста, погаси огонь в гостиной – мистер Лэндор весь взмок от жары!
Мы были в нескольких шагах от двери в гостиную, когда услышали, как заиграло пианино, потом раздался топот шагов и высокий смешок. Веселье! И как только оно вырвалось на свободу? Доказательство было перед нами. Лея играла на пианино кадриль, а По и Артемус маршировали по гостиной, покачиваясь в такт. И хохотали – от всей души.
– Ой, Лея, дай мне поиграть! – закричала миссис Марквиз.
Лее не потребовалось новых указаний. Она покинула свое место за пианино, подошла к брату, обняла его за талию и стала раскачиваться вместе с ним. Миссис Марквиз, с гордым видом усевшись на банкетку, с пугающей виртуозностью заиграла в ускоренном ритме танцевальную мелодию, недавно привезенную из Вены.
Я же без сюртука сидел, улыбался и спрашивал себя, кто из людей в этой комнате только что пытался убить меня.
Мелодия все ускорялась, топот ног все усиливался, и смеялись теперь все. Даже доктор Марквиз позволил себе хохотнуть и вытер глаза. Вся мрачная подоплека, имевшая место всего полчаса назад, исчезла, как по мановению волшебной палочки, и я почти поверил в то, что вся эта история в гардеробной мне привиделась.
А потом миссис Марквиз вдруг резко прекратила играть. От ее удара по клавишам по комнате ножом пролетел резкий диссонанс, вынуждая всех остановиться.
– Прошу меня простить, – сказала она, вставая и расправляя юбку. – Что же я за хозяйка! Уверена, мистер Лэндор предпочел бы послушать Лею. – Как же причудливо она произнесла имя! Страшно растянула его. – Лееее-я, сделай одолжение, спой нам!
Лея меньше всего на свете хотела петь, но, как она ни сопротивлялась, миссис Марквиз не принимала ее отказ. Она обеими руками обняла дочь и несколько довольно жестко сжала ее.
– Нам, что, умолять тебя?.. Что ж, ладно, все на колени. Нижайше просим.
– Мама.
– Может, если мы поклонимся в пояс…
– В этом нет надобности, – сказала Лея, глядя на свои туфли. – Я с радость буду петь для вас.
На это миссис Марквиз разразилась жемчужно-серебристым смехом.
– Ах, это же здорово! Должна предупредить всех вас: я всегда считала, что у моей дочери неэлегантный и мрачный вкус в музыке. Поэтому взяла на себя смелость сделать подборку из «Дамской книги».
– Я не уверена, что мистеру По…
– Уверена, ему все понравится. Правда, мистер По?
– Все, что мисс Марквиз сочтет подходящим, чтобы осчастливить нас, – сказал По, – будет благословением…
– Как я и думала! – закричала миссис Марквиз, кокетливо отталкивая его. – Все, Лея, хватит тянуть время. – Якобы шепотом – но этот шепот был слышен всем в пределах двадцати футов, – она добавила: – Ты же знаешь, что мистер Лэндор этого не любит.