Я прочитал эту статью бессчетное количество раз, и каждый раз меня одолевали новые вопросы. Неужели По был тем самым джентльменом, с которым Стоддард вел разговор на повышенных тонах? Не По ли набросил ему на шею веревку и повесил на стропилах, а потом незаметно выскользнул из квартиры? Мог он сделать такое – в память о старой дружбе?
Я этого не узнаю.
Вскоре я получил еще один пакет, надписанный его рукой. И опять ни письма, ни записки. Небольшой томик в желто-сером переплете: «Поэмы Эдгара А. По» – вот и все, что было в пакете.
Томик был посвящен Кадетскому корпусу Соединенных Штатов, что я счел это шуткой, пока Слепой Джаспер не рассказал мне, что По каким-то образом ухитрился заполучить половину этого корпуса в подписчики. Набралось около ста тридцати одного кадета, и каждый отстегнул доллар с четвертью за привилегию увидеть стихи По напечатанными.
Стало быть, правильно говорят: еще ни один кадет не упустил шанс растратить свое жалованье. Но готов спорить: они были разочарованы. В чертовой книжке не было ни строчки о Локке. Джек де Виндт сказал, что видел, как кадеты швыряли свои экземпляры с Джис-Пойнта. Без сомнения, спустя века эти книжки будут найдены на дне Гудзона среди костей утонувших моряков.
Я заметил еще кое-что – эпиграф. Слова некоего Рошфуко. «Tout le monde a raison». Мне пришлось перерыть весь дом в поисках старого французского словаря Мэтти, а когда я его нашел, то быстро перевел фразу.
«Все правы».
Я так и не могу решить: либо это самая замечательная вещь, что я когда-либо слышал, либо самая ужасная. Чем дольше я размышляю над ней, тем дальше она уходит от меня. Но я не могу не воспринимать ее как личное послание от него. Что бы оно, черт возьми, ни значило.
Примерно в марте я принял первого за долгий срок гостя, зовущегося Томми Корриганом. Он был среди двух сотен ирландцев, которые в одну из ночей восемнадцатого года вломились в вигвам Таммани. Ирландцы здорово устали от того, что их не пускают на выборы, и скандировали «Долой туземцев!» и «Эммитта в конгресс!», ломали мебель, срывали светильники и вообще устроили большой переполох. Томми, как ни печально рассказывать, случайно получил ножевую рану от своего же и умер до наступления рассвета. Но я помню, как он разбил одно окно стулом, а потом мизинцем скидывал осколки один за другим. Изящным жестом. Странно, что я вспомнил об этом через столько лет, но именно в потоке воспоминаний он и прибыл. И остался недели на три. Изводил меня, требуя шенди[135].
Следующим был Нафтали Джуда, старый вождь, который когда-то выиграл десятки тысяч долларов в Научно-медицинской лотерее и однажды подарил мне кем-то выброшенное пальто из овечьей шерсти. Сказал, что хочет забрать его. Сказал, что оно понадобилось его жене, так как у нее сносилась подкладка.
Спустя день появился олдермен Хант, умерший семь лет назад, а на следующий день – моя покойная матушка, которая вошла с таким видом, будто она здесь хозяйка, и принялась убираться с того места, где закончила Пэтси. На следующий день был мой старый лабрадор-ретривер. На следующий день – жена; она так увлеклась тюльпанами, что почти не уделяла мне внимания.
Думаю, необходимость развлекать такую толпу должна была бы вызвать у меня тревогу, но, видишь ли, у меня появился совершенно новый взгляд на время. Оно вовсе не жесткое и фиксированное, как мы привыкли думать, а мягкое и гофрированное, и под сильным давлением складывается… так, что люди из различных поколений оказываются рядом, вынуждены стоять на одной и той же земле и дышать одним и тем же воздухом, и уже нет смысла говорить «живой» или «мертвый», потому что никто полностью не живет и не умирает. Лея что-то изучает у ног Анри Ле Клерка, По пишет стихи вместе с Мэтти Лэндор, а я… я беседую с олдерменом Хантом, и Нафтали Джудой, и Клодиусом Футом, который, как и прежде, убеждает меня в том, что он ограбил чертову почту Балтимора, а не Рочестера.
Они не занимают много места, все эти гости, и дают мне спокойно работать. В общем-то меня радует, что они занимаются теми же делами, что и при жизни. Что не поют в божественном хоре. Не горят в адском пламени. Уж больно много дел. И мне интересно, останутся ли они здесь, когда меня не станет. Может, я даже присоединюсь к ним, и мы на все времена будем вместе…
И, наверное, с нами будет и Мэтти. Вполне возможно. Во всяком случае, от этого мне легче думать о конце. Который наступает сейчас.
Эпилог
19 апреля 1831 года
Работа окончена. Все, что можно, записано, осталось правосудие.
Я откладываю перо. Оставляю свою рукопись в глубине ящика стола, за рядом чернильниц. Первый, кто зайдет в дом, ее не найдет. Нет, чтобы найти, понадобится кто-то более любопытный. Но рукопись обязательно найдут.
Я машу своей жене, просеивающей золу в камине. Желаю доброго дня олдермену Ханту и Клодиусу Футу. Чешу за ухом лабрадора-ретривера.
Снаружи прекрасная погода. Первый теплый день года: зимний свет золотится пыльцой, тюльпанные деревья окутаны розовой дымкой, стайка малиновок летает над лугом. Думаю, лучше покидать мир тогда, когда он предстает во всей своей красе. Потому что можешь быть уверен: твое сознание ясно.
Я иду той же дорогой, которой мы когда-то шли вместе с Мэтти. Стою на том же утесе и смотрю вниз, на реку. Даже с такой большой высоты можно разглядеть, как величаво несет себя Гудзон. Зимняя корка уже сброшена, и с севера прибывает вода, пенясь у берегов.
Думаю, мне придется уйти вот так, с открытыми глазами, глядя вниз. Потому что, Мэтти, у меня нет твоей веры. Я не могу упасть к Нему в объятия – ведь я не знаю, ждет ли Он… не знаю, ждет ли меня кто-нибудь. Разве не это я всегда заявлял? Мы закрываемся, как магазины, и к нам больше никто не приходит. Никто даже не вспоминает названия улицы.
И вот я здесь. Скажи мне, дочка. Своим голосом. Скажи. Скажи, что ждешь меня. Скажи, что все образуется. Скажи.
Благодарности
Как того требует долг перед историей, я должен отметить, что в те времена, когда академией руководил Сильванус Тайер, ни один кадет не был убит и даже серьезно ранен. На страницах книги оказались такие исторические фигуры, как Тайер, Хичкок, Кембл и другие, но я ввел их в чисто вымышленный ряд событий, как и Эдгара Аллана По, который, насколько мне известно, убивал только на бумаге.
Я проштудировал много источников, но самым полезным был «Eggnog Riot»[136] Джеймса Эгню. Возможно, единственный роман (помимо моего), чье действие происходит в Вест-Пойнте XIX века. (Salut[137] духу полковника Эгню.) Я благодарен за помощь Эбби Йохельсон из Библиотеки Конгресса, историку Военной академии США Стиву Гроуву и военному историку Уолтеру Брэдфорду. Все исторические ошибки – моих рук дело, не их.
Особая благодарность Марджори Брэмен, великолепному редактору, которая поняла мою историю лучше, чем я сам; моему издателю Майклу Маккензи, самому трудолюбивому человеку в шоу-бизнесе; и моему агенту, Кристоферу Шеллингу, который, как минимум, еженедельно своим смехом помогает мне воспрять духом. Мой брат, доктор Поль Байяр, pro bono[138] консультировал меня по медицинским аспектам. Мать, Этель Байяр, помогала мне критическим взглядом; отец, подполковник в отставке Луи Байяр (выпускник Вест-Пойнта 1949 года), дал свое благословение. Дон сделал все остальное.
Литературно-художественное издание
TOK. НАЦИОНАЛЬНЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР. США
Байяр Луи
ВСЕВИДЯЩЕЕ ОКО
Ответственный редактор Д. Субботин
Редактор Г. Буровин
Менеджер проекта А. Крылова
Художественный редактор С. Костецкий
Технический редактор О. Лёвкин
Компьютерная верстка Е. Киселевой
Корректор Р. Низяева
В оформлении использована иллюстрация:
polygraphus / Shutterstock.com
Используется по лицензии от Shutterstock.com
Страна происхождения: Российская Федерация
Шығарылған елі: Ресей Федерациясы
Дата изготовления / Подписано в печать 16.05.2022. Формат 84x1081/32.
Гарнитура «Lazurski». Печать офсетная. Усл. печ. л. 26,88.
Тираж экз. Заказ