Два опытных воина, русский и грек, учили ратному искусству будущего полководца Владимирской Руси. Так ли различны были их знания и навыки? К этому вопросу мы еще вернемся, а пока зададимся другим: как сохранялись и распространялись эти знания?
Накопление боевого опыта
Византийская военная доктрина соединила опыт двух великих традиций: греческой и римской. Средневековые наставления слагались по образцу античных. Ко времени, когда Киевская Русь вошла в орбиту византийской культуры, в Империи оставались востребованными несколько сочинений по военным вопросам. Это трактат середины VI в. «О стратегии», где неизвестный автор («Византийский Аноним») изложил актуальную для его эпохи концепцию стратегической обороны. Это созданный полувеком позже и обоснованно приписываемый императору Флавию Маврикию «Стратегикон», отразивший реформы в армии и наступательный характер новой военной доктрины. Это относящаяся к началу X в. «Тактика» императора Льва VI, прозванного Философом, который мастерски обработал и дополнил новыми сведениями трактат Маврикия. Названия сочинений достаточно условны: во всех этих трудах, претендующих на энциклопедичность, рассматриваются вопросы и тактики, и стратегии.
Во второй половине X в. появляются принципиально иные произведения, основанные целиком на личном опыте своих создателей, – «Стратегика» («Praecepta militaria») императора Никифора II Фоки и два трактата, чье авторство не установлено: «О боевом сопровождении» («De vellitatione bellica») и «Об устройстве лагеря» («De castrameta-tione»). Эти работы лишены энциклопедичности, которая отличает предшествующие труды: каждая из них рассматривает определенный круг тем, привязана к конкретному региону, содержит узкоспециальную, зато уникальную информацию[145].
Из упомянутых сочинений наибольший интерес представляет «Стратегикон Маврикия». Ведь этот 12-частный труд – и учебник по военному делу, и армейский устав, и справочник по боевому искусству воевавших с империей народов. Для современных исследователей трактат, написанный на рубеже VI–VII вв., – важный исторический источник. Для изучавших военное дело византийцев он был настольной книгой на протяжении столетий. Списанная большей частью с него «Тактика» Льва Философа обновила содержание первоисточника, но не заменила и тем более не отменила его.
До наших дней дошли пять списков «Стратегикона» (древнейший относится к 1-й половине X в.), что говорит о широком распространении этого трактата в средние века. Установлено, что из наследия Руси «от домонгольского периода до нашего времени сохранилось не более 1 % (!) всех письменных памятников»[146]. Распространяя эту оценку на Византию, чьи рукописи горели не реже русских, применительно к X–XII вв. можно говорить о сотнях списков «Стратегикона».
А что же отечественная военная мысль? Неужели боевой опыт многоплеменного воинства Руси, переплавленный в русскую «науку побеждать», передавался только из уст в уста, из рук в руки? Память о войнах, которые вели соотечественники, сохраняли средневековые летописцы. Они сообщали о походах и битвах, указывали состав и вооружение войск, отмечали особенности боя. Но эти сведения, за немногими исключениями, были отрывисты и неполны. Некоторые военные события освещались более детально в житиях святых благоверных князей, в эпических произведениях. Так, в «Повести о житии Александра Невского» обстоятельно, с указанием имен и способов действий русских дружинников, описана битва со шведами в 1240 г. Осведомленность безымянного рассказчика объясняется тем, что поведали ему об этом сражении сам князь Александр Ярославич и другие участники битвы[147]. Подробно описывает превратности похода на половцев в 1185 г. «Слово о полку Игореве», ведь знаменитая поэма также сложена современником, если не участником событий[148].
К сожалению, в числе сохранившихся памятников русской средневековой письменности мы не находим специальных пособий, в которых обобщались бы военные знания, давались предписания командирам и подчиненным. Возможно, таких пособий на Руси и не было – отчасти по той причине, что зарождавшийся спрос на них могли удовлетворять военные трактаты на понятном образованной русской элите греческом языке.
Есть ли основания полагать, что наставления ромейских военачальников были доступны русским полководцам?
«На войну выйдя, не ленитесь…»
Сопоставим выдержки из двух сочинений – «Стратегикона Маврикия» и «Поучения Владимира Мономаха» (см. табл. 1). Кроме первой цитаты, которую даже неподготовленный читатель поймет без перевода, текст «Поучения» сопровождается переложением на современный русский язык. Оба автора – писатели православные и потому начинают свои труды с обращения к Богу, с упования на Его милость.
Таблица 1
Мы видим, что наказы, которые Мономах дает сыновьям, прямо перекликаются с наставлениями Маврикия. Особенно близко предписанию византийского императора указание русского князя на то, как надлежит вести себя воинству в собственной стране.
И еще одна параллель. Создатель «Стратегикона» утверждает: «Действия на войне подобны охоте» и последнюю главу трактата целиком посвящает занятиям охотой, усматривая в них разновидность воинских тренировок[154]. И автор «Поучения», перейдя от проповеди к исповеди, значительное место в своем жизнеописании отводит тому, как он «тружахъся ловы дѣя», то есть «трудился, охотясь». Ключевое слово здесь – «трудился»: для князя охота не забава, но работа, которая стоит рядом с ратным трудом и которую не следует перекладывать на плечи подчиненных: «Еже было творити отроку моему, то сам есмь створилъ, дѣла на войнѣ и на ловѣхъ, ночь и день, на зною и на зимѣ, не дая собѣ упокоя». («Что надлежало делать отроку моему, то сам делал – на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя».)[155]
Можно ли утверждать, что все эти совпадения случайны, что Владимир Всеволодич, будучи опытным военачальником, сам сформулировал означенные правила и советы, независимо от предшественников? Логичнее допустить его знакомство с ними.
Известна эрудиция Владимира Мономаха. Образцами для его «Поучения» послужили назидательные сочинения, переведенные к тому времени на церковнославянский язык и вошедшие в «Изборник Святослава» 1076 г.: Слово св. Василия Великого «жако подобает человеку быти», Поучение «некоего отца к сыну», Поучение Ксенофонта «к сынома своима», «Наставление Исихии, пресвитера Иерусалимского». При составлении «Поучения» Мономах использовал богослужебные и богословские тексты: Псалтирь, Прологи, Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского, Палею толковую, Постную триодь. Некоторые исследователи добавляют к этому списку Пророчества Исаии, Поучение Иоанна Златоуста, «Слово о законе и благодати» Иллариона. На замысел и содержание сочинения русского князя могли также повлиять произведения византийских и западноевропейских властителей, вероятно, доступные ему на языке оригинала: «Поучение сыну византийского императора Василия», приписываемое патриарху Фотию; труд Константина Багрянородного «Об управлении империей»; «Наставление» французского короля Людовика Святого сыну Филиппу; апокрифическое поучение англосаксонского короля Альфреда и сочинение «Faeder Larcwidas» («Отцовские поучения») – англосаксонское произведение начала VIII в., сохранившееся в библиотеке последнего англосаксонского короля Гарольда II, дочь которого стала женой Владимира Мономаха[156].
Зная, насколько широк был круг чтения русского князя, можно заключить, что параллели в его наставлении сыновьям и в тексте византийского «Стратегикона» неслучайны. Иначе говоря, «список литературы», использованной автором «Поучения», должен быть расширен как минимум на одну позицию.
Нет никаких свидетельств о существовании средневековых переложений на русский язык трактата Маврикия, сочинений его последователей. Скорее всего, таких переводов не было. Но трудно усомниться в том, что Владимир Мономах читал по-гречески. В «Поучении» говорится, что его отец, Всеволод Ярославич, знал пять языков. Какие – Владимир Всеволодич не сообщает, однако более чем вероятно, что в их число входил греческий, ведь первой женою Всеволода Ярославича и матерью Владимира была ромейка, по официальной родословной Мономашичей – дочь византийского императора Константина IX Мономаха. Именно с нею мог попасть на Русь XI века список «Стратегикона», именно она могла научить сына греческой грамоте.
Означает ли сказанное, что только с этого времени полководцы сравнительно молодой державы начали осваивать наследие тех, кто совершенствовал искусство войны на протяжении многих столетий? Конечно, нет. Но об этом поговорим чуть позже, а сейчас отметим, что наследие было в известной степени общим. Целый ряд предписаний «Стратегикона» базируется на опыте столкновений византийцев с «варварами», которым посвящена отдельная часть (11-я книга) трактата. И самая обширная в ней глава – о древних славянах. В них автор видит серьезного противника, владеющего тактикой борьбы, которую Маврикий именует «разбойной жизнью», а позднейшие теоретики назовут партизанской войной[157]: «Племена склавов и антов одинаковы и по образу жизни, и по нравам; будучи свободолюбивыми, они никоим образом не склонны ни стать рабами, ни повиноваться, особенно в собственной земле. Ведя разбойную жизнь, они предпочитают совершать нападения на своих врагов в местах лесистых, узких и обрывистых. С выгодой для себя пользуются засадами, внезапными нападениями и хитростями, ночью и днем, выдумывая многочисленные уловки»