Когда потух костёр, молодёжь стала разбредаться кто куда. Всеволод и Виринея пошли вдоль улицы, погруженной во тьму. Дома потеряли свои чёткие очертания и стали похожи друг на друга, было тихо, лишь изредка взлаивали собаки. Эта тишина и темень сближали их. Он держал её руку в своей (ладонь у неё маленькая, крепкая, с твёрдыми мозолями). Она спрашивала, с нескрываемым интересом поглядывая на него:
— И откуда ты к нам явился, Даниил? Почему я тебя никогда на нашей площади не видела?
— Я живу в Большом дворце, — ответил он. — До вас надо идти через весь город, поэтому ни разу не приходил. Сама понимаешь, ночью по тёмным улицам опасно ходить, так часто рассказывают о грабежах и убийствах, поэтому я предпочитал проводить время недалеко от дома...
— И кто же ты в Большом дворце — император или логофет-дрома? — прервала она его шутливым вопросом.
Он поперхнулся. Сказать правду, что он князь, значит нарушить доверительные отношения между ними, а он этого никак не хотел, слишком Виринея нравилась, и ему очень хотелось побыть с ней хотя бы этот вечер. Но и соврать он не знал как. Чуть помедлив, сказал, что первое пришло на ум:
— Ни то ни другое. Всего-навсего ремесленник в одной из императорских мастерских. Нас тысячи таких в Большом дворце.
— Ремесленник? — удивилась она и пальчиками потрогала его ладонь. — А я думала, какой-нибудь писец или вроде того. У тебя нет ни одной мозоли!
Холодок прошёл по спине Всеволода. Как он не подумал об этом? Но теперь уже поздно называться писцом, Виринея сразу поймёт, что он говорит неправду... И тут он нашёлся:
— Мы изготавливаем тончайшей работы драгоценности для двора. Какие могут быть мозоли? А ты чем занимаешься? — поспешил он увести её от опасного разговора.
Но она не отступала:
— А покажешь мне свои изделия? Самые красивые?
— Да-да, конечно, — ответил он, а про себя подумал: «Это проще простого! Куплю в магазине или на рынке, где тебе догадаться!»
— А ты какие изделия изготавливаешь? — спросил он её.
— Наша семья занимается гончарным промыслом. Мужчины делают посуду, а мы с мамой — игрушки. Меня с пяти лет приучали глину мять, а с семи я уже продавала свои первые изделия на рынке. Ты знаешь, — доверительно сказала она, — в нашем районе мы, игрушечницы, считаемся самыми завидными и разборчивыми невестами, потому что зарабатываем себе на жизнь и к свадьбе собираем хорошее приданое.
— Так, наверно, за тобой целый хвост женихов! — полушутливо, полусерьёзно спросил он.
— А как же! — с гордостью ответила она. — Мне есть среди кого выбирать.
— Ну тогда у меня нет никакой даже маленькой возможности получить тебя в жёны! — притворно вздохнув, проговорил он.
— Да уж конечно! — поддержала она его шутку. — Походишь вокруг да около и ни с чем вернёшься в свой Большой дворец!
Он легонько, будто нечаянно потянул её к себе, она охотно подалась, и они поцеловались. Вообще-то было принято среди молодёжи целоваться при третьей встрече, но всё получилось само собой, и он подумал: «Кажется, она влюбилась в меня. А я?..»
Они бродили, пока небо не стало совсем светлым — коротки летние дурманящие ночи...
Въездные ворота в крепостной стене, окружавшей Большой дворец, на ночь запирались и открывались лишь с восходом солнца, поэтому Всеволод вышел к берегу моря, выбрал зелёную лужайку и улёгся на ней, надеясь вздремнуть в оставшиеся часы. Однако сон не шёл. Перед глазами витал образ Виринеи, а в груди звучала нежная музыка. Вот так бы встал, раскрыл руки и улетел в сторону молчаливого могучего моря!
Долго лежал он на травке, наблюдая, как на востоке всё светлеет и светлеет край неба. Вот у кромки моря заалела полоска, алый свет всё более и более распространялся, и вот уже полнеба горело красной зарей; огненный цвет опрокинулся в море и зажёг его, пламя сначала было сплошным, но подул лёгкий ветерок, и оно ожило и зарябило. А потом появился краешек светила, и яркий свет стал заливать всё пространство. Мириады блесток засверкали по поверхности моря, и на их фоне неторопливо проплывали лодки и корабли, стремительно, с гортанными криками проносились чайки. Подул лёгкий ветерок, всколыхнулись листы на деревьях, защебетали птички. Наступал очередной день.
Всеволод поднялся и направился к воротам крепостной башни. Голова была ясной, тело лёгкое, будто и не было бессонной ночи. Во дворце заглянул к Алексею.
— Он ещё почивает, — сообщил ему слуга.
— Как проснётся, пусть зайдёт ко мне.
В своей комнате Всеволод то бесцельно вышагивал из угла в угол, то принимался за книги, но ничто не шло на ум. Хотелось с кем-то поговорить, высказаться. Наконец явился Алексей. Лицо заспанное, недовольное.
— Ну как ты вчера? Проводил свою девушку? — спросил его Всеволод.
— Да проводить-то проводил, но расстались мы ни то ни сё...
— И чего так?
— Говорить было не о чем. Я было завёл речь о трудах Платона и Аристотеля, читала ли она современных писателей Никифора Вриепния или его жены Анны Комниной, так она такими непонимающими глазами на меня посмотрела, что я и заикаться об этом перестал.
— Ты бы лучше спросил её, чем она занимается, как проводит время?
— Спрашивал. Она отвечала, что возится с младшими братьями и сёстрами и помогает отцу с матерью делать керамические плитки. Больно мне интересно было слушать такое! Ну, а ты как?
— Даже не представляешь, какая славная девушка мне повстречалась! Я с ней всю ночь проболтал и не заметил.
— И о чём же ты с ней говорил?
— Даже вспомнить не могу. Ну, во-первых, я ей представился мастером по изготовлению ювелирных изделий. Да, кстати, не забыть сегодня забежать в магазин и купить ей какую-нибудь безделушку. Скажу, что сам сделал.
— Зря стараешься, всё равно она тебя разоблачит.
— Это когда-то будет! А пока станем встречаться. Она, кажется, тоже влюбилась в меня!
— А ещё о чём говорили?
— Она о себе рассказывала. Трудится игрушечницей, на рынке продаёт и копит деньги на приданое.
— Ого! Тебе как раз чуть-чуть не хватает состояния, она тебе его пополнит, — язвительно проговорил Алексей, которого успешное свидание Всеволода с девушкой задело. У него-то не получилось!
— Ну ладно, ладно, — примирительно проговорил Всеволод. Он был в благодушном настроении и готов был простить всем и вся и любить весь мир. — Но с ней было интересно, это главное!
— А мне не повезло, — вздохнул Алексей. — А так бы хотелось для разнообразия погулять с девушкой из простонародья!..
— Сегодня пойдёшь со мной?
— Да нет, неохота. Да и далеко. А ты?
— Спрашиваешь! Не могу дождаться вечера.
Когда шёл к площади на Лихосе, внезапно защемило в груди: вдруг Виринея забыла про него? Побаловалась немного и перестала думать, разве такое не бывает? Что он сделает тогда? Да ничего, покрутится в толпе и вернётся во дворец... Но когда увидел её, с надеждой и лаской глядевшую на него, у него отлегло от сердца. Виринея, милая, хорошая, замечательная Виринея, ты любишь меня! Как я счастлив, Виринея! Мне хочется прыгать, бегать, смеяться и петь и кричать всем о своём счастье, и я бы сделал это, если бы не понимал неуместность выражения своих чувств, неуместность, которая может обидеть тебя, моя Виринея. Он сжал её руку, и она поняла всё и качнулась к нему и на мгновенье прижалась, нежно и доверчиво.
А потом они танцевали вокруг костра, и даже когда её на некоторое время уводили от него какие-то парни, он был спокоен: знал, что она думает о нём, что они будут вместе, что он любит её, и сердце билось радостно и тревожно.
— Завтра большой праздник у христиан — день Святителя Николая Чудотворца, — сказала она на прощание. — Наша семья не работает. Мы с утра пойдём в церковь, а потом будем отдыхать. А как в императорских мастерских, этот день выходной или рабочий?
— Конечно, выходной, — тотчас ответил Всеволод и даже подивился при этом, как научился лгать в последнее время. — Так, значит, мы можем его провести вместе?
— А куда пойдём? Может, на море, покупаемся, поразвеемся?
— Нет, у меня есть интересней предложение. Завтра ожидаются конные бега на ипподроме. Я тебя приглашаю посмотреть на захватывающее зрелище.
— Это здорово! Я была раза два, мне очень понравилось.
— Значит, договорились? Я тебя жду перед началом бегов у входа на ипподром. Только не опаздывай!
Утром народ повалил на ипподром. За его пределами оставлялись колесницы и экипажи, возки и кареты, телеги с большими колёсами кочевников и кони, покрытые расшитыми волочившимися попонами; слышались крики людей, ржание лошадей, люди толкались, работали руками, мелькали разнообразные по цвету одежды, бледные, смуглые и чёрные лица — всё это стремилось вовнутрь ипподрома, а по краям толпы стояли продавцы яиц, рыбы, мяса, пирожков и прочих съестных припасов, которые раскупались, разбирались, расхватывались, потому что предстояло высидеть длительные скачки.
Появилась Виринея, радостная, с сияющими глазами, и всё вокруг будто посветлело. Они взялись за руки, и толпа понесла их вовнутрь ипподрома. Ипподром был центром жизни горожан и представлял собой огромное сооружение, которое вмещало в себя до сорока тысяч зрителей. Вход в него был бесплатный, он был открыт для всего населения независимо от сословия и профессии. В конце эллипса виднелась богато украшенная императорская ложа, она была окаймлена красными и фиолетовыми занавесями и уступом высилась над трибунами; её охраняла стража в позолоченных панцирях и шлемах с перьями, солнечные лучи играли на их обнажённых мечах и секирах. Ложа пока была пуста, но все знали, что император находится рядом с ней, в аудиенц-зале, где принимает знатных гостей, беседует с ними и обсуждает предстоящие скачки.
Слева от императорской ложи на трибунах рассаживались сторонники партии зелёных, а справа — партии синих. Эти партии сложились много веков назад и играли большую роль в политической жизни страны. К зелёным примыкали преимущественно купцы, торговцы и ремесленники, а ряды синих составляло много необузданных аристократов, которые подстригали бороду на персидский манер и частично обривали голову, подражая гуннам. Они носили узкие туники с большими плечами и рукавами, кончающимися длинными узкими манжетами на запястье, плотно прилегающие рейтузы и туфли, похожие на те, в которых ходили простые люди.