ранили приличный вид — О.Щ.] и стали читать стихи для «заграничной гостьи». <…> Одна из поэтесс, с плоской грудью и крупными жёлтыми зубами, запела на английском языке. [Плоская грудь и крупные жёлтые зубы — каков образ, а! — О.Щ.] Произношение у неё было такое, что Порция Браун почти ничего не поняла <…> [почти дословное совпадение со статьей Патриции Блейк в «Энкаунтре»: «At one table, a group of young actors in overtailored, over-tight suits were singing «Blue Suede Shoes» in something like English». — Заметно, что и самая Патриция, несмотря на наигранный восторг, относилась с изрядным презрением к этим полезным идиотам. — О. Щ.]… Изрядно подвыпившую компанию — теперь в ней было человек шесть или семь — впустили через служебный ход в ресторан театрального общества. В зале было шумно, что называется, дым коромыслом. Кухня уже не работала, блюд не подавали. Приятель Порции Браун [то есть Евтушенко — О. Щ.] заказал шампанского, шоколаду и фруктов.
Как видим, достаточно точное, а временами и почти буквальное, воспроизведение статьи Патриции Блейк из её предисловия к антологии «молодых прогрессивных» литераторов.
А теперь возвратимся к одному из фрагментов статьи Патриции Блейк, процитированной выше Кочетовым в его очерке «Скверное ремесло». Так какой же была публика ночного ресторана ВТО? А вот такой (с удовольствием привожу эту цитату во второй раз):
Прелестные девушки с причёсками «улей» и зелёными веками, одетые в пушистые итальянские шерстяные кофты и короткие юбки в складку, ходили между столиков, приветствуя друзей.
Ну, вообще-то это отличная шпаргалка для кинематографистов, снимающих фильмы в стиле «ретро», о начале шестидесятых годов. Причёска «улей» тогда называлась «бабеттой», в честь Брижит Бардо, которая в фильме «Бабетта идёт на войну» появилась с пышным начёсом, перетянутым широкой лентой. Наш наблюдательный народ характеризовал эту «бабетту» остроумной частушкой:
Девушка с начёсом,
На затылке шпилька.
А внутри начёса
Банка из-под кильки.
В уже упомянутом фильме «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещён» делать «бабетту» значило «вавилоны на голове устраивать». (Этим, в фильме, занималась девчонка по фамилии Митрофанова, племянница функционера, начесавшая свои волосы настолько, что они стали похожими на растрёпанную швабру.) И в самом деле: ультрамодные тогда «бабетты» городили тогда на себе, я хорошо помню, женщины всех возрастов, до комизма. К счастью, после «Кавказской пленницы» мода на причёски резко переменилась, все перешли на стрижки «под Варлей», и «бабетты» городили на себе уж только совсем фанатичные поклонницы этих «ульев» (в частности, маршальская дочь Наталья Малиновская, у которой, я так сказать, училась — учиться было совершенно нечему, потому что вся испанская литература сводилась для неё исключительно к Лорке, которого с тех пор я возненавидела больше, чем фильм «Обыкновенный фашизм»: в конце семидесятых годов эта огромная «бабетта» смотрелась на неестественно тощей уже немолодой женщине со спичечными ручками и ножками прекомично, но она, видимо, считала совсем наоборот).
Кроме причёсок «улей» на девушках в ресторане были «зелёные веки» (да, вспоминаю: с непривычки можно было испугаться и подумать, что носительница зелёных век или слишком долго пролежала в крематории с испортившимся холодильником, или реально прилетела с Лысой горы), а также «пушистые итальянские шерстяные кофты и короткие юбки в складку».
Пушистые кофты из шерсти «мохер» тоже помню: мохер был буквально на вес золота, высоко котировался, за фантастические деньги покупался у спекулянтов, женщины были от него без ума, были готовы продать за мохер и душу, и тело, но вы бы видели, насколько безобразный вид имели, в итоге, эти кофты! В них наши корпулентные женщины становились похожими на совсем уж растолстевших медведей в постоянно выпадающей шерсти, но… Но в оригинале, на стройных и совсем уж молоденьких девушках это смотрелось, видимо, неплохо и, во всяком случае, ультрастильно.
Короткие юбки в складку, так называемые плиссированные юбки, — о да, это был невероятный писк и невероятно дорого! Нечего говорить, что юбки в складку (да в комплекте с мохеровыми кофтами!) страшно полнили, превращали женщин в бесформенные шары — но только не наших представительниц топовой «золотой молодёжи».
[Правда (и этого не могла не отметить Патриция Блейк, отдадим ей должное), наши «золотые» девушки иногда сочетали ультрамодное с совершенно комичным кичем — в частности, с упомянутыми журналисткой «прозрачными туфлями из пластика с розой в каждом из каблуков». Ну, это уж такой отстой, такой отстой, что и слов не подобрать! Но зато это сильно отличало «аристократок» (вспоминаем одноимённый рассказ Зощенко) от пролетарских «чумичек», которые не доросли до прозрачных пластмассовых туфель с розочками.]
Вот именно: описанная Патрицией Браун и творчески воспроизведённая, в его романе, Кочетовым вечеринка в ВТО в наше время была бы аналогом очень и очень закрытого «пати» у Ксении Собчак. (Ну да, это сборище в центре советской столицы было похоже, подтверждает Патриция, на «ночной клуб богемы в Гринвич виллидж в Нью-Йорке»).
О чём, собственно, и речь: в самые, казалось бы, классические советские времена общество, по факту, было гораздо более поляризовано, чем сейчас: одни девушки, ультрамодные, с зелёными веками, отрывались по ночам на закрытых пьянках (на следующий день они отсыпались, потому что нигде не работали, а только «числились»), а другие, в самой скромной и даже грубоватой одежде, с утра в переполненных автобусах ехали на работу. Так что в формально бесклассовом обществе классовая ненависть (а также презрение «золотой молодёжи» к «пролетариям») была гораздо сильнее и острее, чем сейчас, потому что сейчас, в этом отношении, хотя бы нет лицемерия.
Если уж зашла речь о социальной стратификации и даже поляризации формально советского общества шестидесятых-семидесятых годов, сделаем небольшое отступление. Московское молодёжное общество делилось тогда на «золотую молодёжь» и «пролетариев», но каждая из этих категорий, в свою очередь, имела свои градации. Верхняя страта «золотой молодёжи» — это, конечно, уже зародившаяся и оформившаяся богема, точно описанная Патрицией Блейк (зачем ей было привирать: она же писала для своего, американского, издания!) и не менее точно, но уже в образно-художественной форме воспроизведённая Кочетовым в романе. К женской части богемы принадлежали содержанки богатых «папиков». Всё как всегда, но это только теперь содержанки гордятся тем, что они содержанки, тогда же всё было прикровеннее и лицемернее. Во-первых, чисто формально все совершеннолетние граждане были обязаны где-то учиться или работать. Тунеядство было статьей Уголовного кодекса, предполагавшей штрафы и даже реальные наказания (поэт Бродский, как известно, был приговорён к ссылке к северную деревню, где его принудили к физическому труду, что, с точки зрения советского уголовного права, было совершенно логично, поскольку профессии «поэт» в советском трудовом уложении не существовало, и, следовательно, Бродский пострадал за свою же беспечность, потому что возможностей «оформиться» в советское время было немало; проще всего было оформиться уборщицей или дворником и приплачивать тому, кто делал эту работу вместо тебя, такие сделки были обоюдовыгодными, но о них не распространялись). Белла Ахмадулина, самая богемная из тогдашних богемниц (кстати, самого номенклатурного происхождения: её отец был большой шишкой в союзном таможенном ведомстве), была членом Союза писателей и, следовательно, считалась трудоустроенной, а деньги на очень и очень роскошную жизнь она получала от очень и очень богатого мужа, литератора Юрия Нагибина; фактически она была его содержанкой, но тогда такие отношения было принято прикрывать «штампом в паспорте». Кроме того, к богеме принадлежали манекенщицы; их было немного, но именно они задавали тон в манерах, модах и в поведении; некоторым из них удавалось выходить замуж за таких же, как и они сами, но несравненно более высокопоставленных представителей советской богемы: смотрим на Татьяну Михалкову, жену нынешнего «Бесогона», снимаем с её головы чёрный бантик, отнимаем от её теперешней внешности шестьдесят лет… и прекрасно представляем себе, какими модными девушками восхищалась Патриция Блейк в ресторане ВТО. Однако если Татьяна Михалкова, со штампом в паспорте, в реальности была содержанкой, а потом и домохозяйкой, то знаменитая манекенщица Регина Збарская котировалась несравненно выше — так высоко, что она и сама кого угодно могла взять на содержание и, по сути, кормила своего мужа, не слишком успешного художника Льва Збарского; она была птицей очень высокого полёта и не нуждалась в знакомствах со всякими «Патрициями», и ресторан ВТО, на фоне её заграничных «гастролей» и производимого там фурора был явно ниже её уровня. Кстати, о Регине Збарской снят очень хороший, я считаю, современный сериал «Красная королева»: да, «мыло», но очень качественное «мыло», на фоне современной-то халтуры; и моды, и нравы тех времён в нём воспроизведены достаточно достоверно, на пятёрку с минусом, респект декораторам и консультантам.
Ясное дело, что вокруг таких трудоустроенных (формально, безусловно, трудоустроенных) поэтесс, типа Ахмадулиной и таких манекенщиц, типа Татьяны, пока она ещё не стала Михалковой, крутилась всякая шушера рангом поменьше, составлявшая их свиту (да-да, всякие нонконформистки «с плоской грудью и крупными жёлтыми зубами» и девицы в пластиковых туфлях с розочками).
Такой была богема — тогда ещё сравнительно немногочисленная, но очень вонючая.
«Золотая молодёжь» того времени — понятие несколько растяжимое, но объединяемое одной общей характерологической особенностью: все её представители происходили их «хороших семей». «Хорошая семья» — понятие тоже несколько растяжимое, рассмотрим несколько разновидностей.