кого и не было (а те, кто были, явно не были бойцами); все же остальные были так или иначе уже «приспособлены» к капиталистическому потребительству; к сожалению, их действительно «можно накрывать шапкой» — но не шапкой «чуждой идеологии», а шапкой чистого потребительства.
Кстати о шапках. Как ни относись к Войновичу, но его повесть «Шапка» действительно отражает нравы советских писателей не только восьмидесятых, но и более ранних годов: разве кого-то из них волновали «коммунистические идеалы»? — Волновало что угодно: женщины, выпивка, привилегии (ну да, в образе «шапки»), тиражи, гонорары; некоторых, немногих волновала их собственная манера письма, так сказать, «чистое искусство», но какая бы то ни было идейность и идея, идеи вообще вызывали у них аллергию. Они, если прибегнуть к известному идеологическому штампу, «разложились» без всякого влияния извне — разложились, так сказать, под силой собственной тяжести, что не мешало некоторым из них сохранять свой талант, но применять его исключительно к разного рода литературным «акварелям». Идея, кроме Кочетова, не интересовала уже никого.
Как говорится, «всё уже украдено до нас». Но если это не интересовало даже тех, кто прошли через военные испытания, то как это могло заинтересовать родившихся «под мирным небом»?
Никак. Если своей революционной убеждённости Мария Ивановна из фильма «Запомните меня такой» не смогла передать даже собственным детям, то что вы хотите от тех людей, чьи мамы торговали рыбой на Привозе?
Читаем очерк дальше:
Я прочёл о многих, кого злобная дамочка в своей статье пытается так или иначе скомпрометировать. Прочёл, конечно, и о себе, — не зря же миссис провела в нашей редакции добрую половину дня, задавая вопросы и почти не слушая ответов на них.
«Московским журналистам, как русским, так и иностранным, — читал я не без интереса, — редко доводилось встречаться с Кочетовым. Поэтому, когда я позвонила ему по телефону и выразила желание встретиться с ним, я была удивлена готовностью, с которой он согласился на такую встречу. Мы встретились с ним на следующий день в редакции Октября. Здесь меня поджидал ещё один сюрприз. По внешнему облику Кочетов мало напоминает грубого и напористого пролетария, каким его себе мысленно представляешь, читая его романы».
Мадам удивляло даже то, что я оказался «одет в тёмный деловой костюм, белую рубашку и полосатый галстук».
Изумительно! «Задавая вопросы и почти не слушая ответов на них»! О да, это, можно сказать, фирменный стиль пропагандистского допроса, маскирующегося под «беседу». Забудьте! В подобных случаях с вами встречаются не для того, чтобы беседовать, а для того, чтобы на вас, как на болвана, потом «навесить» то, что было заблаговременно составлено в виде заготовок.
Патриция Блейк «была удивлена готовностью, с которой он согласился на такую встречу»
А на что она рассчитывала? Что Кочетов пошлёт её на три буквы или просто не будет с ней говорить, раздражённо швырнув трубку? Ах, какой неожиданный разрыв шаблона, какая неприятность!
Ну и самое вкусненькое, повторим:
«Здесь меня поджидал ещё один сюрприз. По внешнему облику Кочетов мало напоминает грубого и напористого пролетария, каким его себе мысленно представляешь, читая его романы».
Мадам удивляло даже то, что я оказался «одет в тёмный деловой костюм, белую рубашку и полосатый галстук».
Ну да, если человек разделяет и пропагандирует пролетарские идеи и коммунистические идеалы (недостижимые, но мобилизующие), то он, видимо, должен быть похож на известного Шарикова, быть чумазым, агрессивным, грубым и непременно плевать на пол.
К большому удивлению Патриции Блейк, Кочетов на пол не плевал, а, наоборот, был одет строго, аккуратно и даже торжественно. Патриция из-за этого очень расстроилась.
Отсюда вывод: никогда не разговаривайте с заранее предубеждёнными к вам (а особенно на основании ваших произведений) людьми и, в частности, журналистами. Если они почему-то заранее, Бог весть почему, вас ненавидят, без всяких на то оснований (по принципу «лакей на барина сердился, а барин этого не замечал»), то, что бы вы ни говорили и как бы ни выглядели, вы, в любом случае, обречены произвести самое гадкое впечатление. Например. Вы приходите одетым свободно, непринуждённо. Напишут: «Он (она) одет (а) расхристанно, что свидетельствует о неуважении к собеседнику». Если же вы, наоборот, одеты очень строго и очень аккуратно, то про вас скажут, что вы сухарь, человек в футляре и своей застёгнутостью на все пуговицы выражаете недоброжелательность, подозрительность и скрытую агрессию.
Зато, при тех же данных, о «классовом друге» интервьюирующего скажут, что если он одет свободно, то это свидетельствует о его открытости, а если официально — то об его уважительности.
Так что и стиль одежды, и стиль беседы, какими бы они ни были, в любом случае будут свидетельствовать против вас, если вы априорно антипатичны, и за вас — если вы априорного «классово близки».
Читаем дальше. Кочетов продолжает цитировать сватью Патриции Блейк:
«Кочетов был готов разговаривать, но, очевидно, он хотел говорить так, чтобы ничего не сказать. Никогда ещё мне не приходилось встречаться с человеком, у которого была бы такая выдержка перед лицом неприятных вопросов и который умел бы с такой ловкостью парировать их».
Ну да, и выдержка, и умение парировать — это всё большие недостатки. Но только когда речь идёт о враге, которого хочется уничтожить, хотя бы психологически. Однако как-то всё мешает, всё раздражает — и умение парировать, и тёмный деловой костюм, и белая рубашка, и полосатый галстук.
Ничего страшного, надо учиться сосредоточиваться. И Кочетов объясняет суть этой технологии (лучшая защита — нападение, да):
«Говорить так, чтобы ничего не сказать», по понятиям «кремлинологессы», означало отвечать на её вопросы совсем не то и не так, как бы ей хотелось <…> это означало отстаивать своё и не только не дать въехать тебе в переносицу, но и отшибить привычную, умелую руку. Отсюда и ярость. Тут, пожалуй, и шоколад бы не помог и сладкое шампанское.
В общем, плохо учили «кремлинологессу»: Кочетов — не Евтушенко, он «обслюнявленным шоколадом» с рук не кормит и с большим достоинством «отстаивает своё». А как же иначе? Для того-то занятой человек и потратил четыре часа своего времени, чтобы отстаивать своё. Ну не чужое же.
Технология клеветы очень проста, и Кочетов её разоблачает:
Ну и поскольку «Кочетов ничего не сказал такого», что надобно было мадам, она сама нагромоздила и о нём, и о советской литературе вороха подлости и богомерзкости.
Перемешивать истину с домыслом, просто с клеветой, <…> старательно отрабатывая приёмы безошибочных ударов, чтобы с одного взмаха убивать человека «костью его носа».
Приёмчики «работы» таких «команд» отшлифованы до деталей, тщательно проверены. Основное правило: никогда не вести разговора по существу произведения или всей позиции автора. Статейки «кремлинологов» имеют целью не критику, не разбор, а компрометацию. Это те же кристаллики яда, брошенные в котёл столовой, в которой питается множество людей, кристаллики, размноженные миллионными тиражами. С их помощью компрометируются и произведение, и его автор.
Верно, кристаллики яда, отравляющие целый котёл: «письмо академиков», состряпанное Лейбом Абрамовичем Хентовым, мы уже рассмотрели, показав, можно сказать, «на пальцах» технологию (довольно примитивную технологию) клеветы. Похоже, братья по крови — здешние и заграничные — пытались выработать единую тактику, чтобы убить человека «костью его носа». Всеволод Анисимович не унижался до обид на Лейба Абрамовича — и не по причине его национальности, а по причине его ничтожности; рыцарь не отвечает на клевету и трусливое тявканье лавочника, не тот уровень.
Однако с Патрицей Блейк, не превосходящей Лейба Абрамовича по ничтожеству, Кочетов разговаривать стал, и говорил долго и пространно.
Так почему же?
Потому что люди идеи или веры, по своему психологическому складу, так или иначе тяготеют к одной из двух категорий — интровертов или миссионеров. Я, например, не считаю нужным тратить свои силы на депрессивных нытиков, нудных, скучающих бездельников, отнимающих быстротекущее время своими бессмысленными разговорами, типа: «Есть Бог или нет? А вот докажите!» или тянущих резину собственной ничтожности в тщетной попытке придать себе значимости. В этом смысле я придерживаюсь правила: «Не мечите бисера перед свиньями». Бисер — это образованность, ум, вера, полемический талант и так далее. Свиньи — это те, кому просто хочется почесать языком. Однако «миссионеры» (не по профессии, а по складу души, темпераменту и призванию) действуют по-другому. Они, как евангельский сеятель, сеют и при дороге, и в каменистую почву, и в терние. Но зачем? Сказано же, что посеянное при дороге бывает склёвано птицами, посеянное на камне быстро увядает, поскольку не имеет корня, а посеянное в терние заглушается сорняками. Христос учил сеять только «на добрую землю»; да, вот тогда семя слова, назидания, проповеди действительно может принести добрый плод. Но может и не принести, огородники меня поймут: даже хорошее качество почвы и посевного материала ещё ничего не гарантирует. Что уж говорить о негодной, по-разному негодной почве (затоптанной, каменистой, заросшей сорняками)!
И, тем не менее, есть такие люди, миссионеры веры или идеи, которые пытаются распространять свою веру или идею даже там, где их поджидают не просто бездельники-паразиты, но даже откровенные клеветники и хищники. «Миссионеры» вызывают у меня и восхищение (это какую же силу убеждённости надо иметь, чтобы так растрачивать своё время и силы, не задумываясь о конечном результате!),