Второе трио, хотя тоже попалось в липкие объятия, было не настолько на виду, как первое. Сарисса выстрелила, но сразу поняла, что промазала. Секунды, которые ушли на перезарядку, тянулись для нее словно годы. Тем временем из-под первого подбитого ею трио показался клок травы и руки человека, которые пытались ухватить дельфа за спину. Обвитая, точно змеями, рука шарила в воздухе и, наконец, схватилась за древко гарпуна.
– Да! – завизжала Сарисса. – Правильно! Держи линь! – Ее второй выстрел чуть-чуть не долетел до цели. Как только конец перестал разматываться, оголив державший его барабан, она выстрелила снова, и на этот раз гарпун пошел куда надо. Ее сердце наполнилось надеждой. Победить такого огромного врага, отнять у него добычу – еще никогда в жизни точный расчет и геометрия, лежащая в основе ее стремительного искусства – искусства парабол и стальных наконечников, жалящих, как острие булавки, – не казался ей таким важным и значительным, как сейчас. А тем временем далеко от нее крошечному Лаокоону удалось выпутать из змеиных колец свой торс и наполовину забраться на спины бьющихся в панике животных, пока огромные пиявки продолжали цепляться за его нижнюю часть. Это был Якс. Его бритая голова, освобожденная от дыхательного шлема, была видна ясно. Вот он уцепился обеими руками за гарпун.
Третий выстрел достиг цели, и она начала сматывать линь. Когда он натянулся, она увидела, что трио животных теперь сопротивлялось лишь его тяге – ни одно волоконце больше не цеплялось за них. В тот же миг она поняла, что сейчас увидит – а секундой позже и увидела: сопротивляющегося Гелиона, который, молотя руками и ногами, стремительно продвигался через поляну черных, похожих на траву отростков, передававших его друг к другу по направлению к Оку, – теперь они уже нисколько не скрывались, наоборот, образовали на поверхности воды что-то похожее на бороду: дорожку, которая вела прямо к Полифему.
Сарисса взвыла от ярости и изо всех сил сосредоточилась на том последнем, кого еще можно было спасти. Переключившись на магазин с гарпунами без линя, она принялась обстреливать ими зону вокруг Якса, надеясь скосить достаточно «травы», чтобы дать ему шанс.
А ведь оружейник боролся с настоящим титаном – он и сам был гигантом с непреклонной волей, с огромными мускулами, которые сейчас от его усилий особенно четко выделялись в ярком утреннем свете. Сила его сопротивления была такова, что он подтянул к себе тройку дельфов и уже держался рукой за линь от гарпуна. Снаряды Сариссы ложились с ним рядом, так близко, как только она осмеливалась их направлять, и в какой-то момент обоим вдруг показалось, что волокон, оплетающих его грудь, стало меньше. Он рванулся вверх, перехватился за линь еще на две ладони ближе к берегу, но и волокна не отступили, они лишь перенесли свою хватку ему на плечи. Теперь они выгибали его назад, складывали в невозможном направлении. Сарисса увидела, как его руки отпустили веревку, раньше, чем ее ушей достиг громкий треск – это сломался его позвоночник. Он осел на лужок, как уставший от работы человек ложится на травку, чтобы отдохнуть. Теперь линь потихоньку подтаскивал к берегу всю его троицу. Лента из волокон, похожая на полосу скошенной травы, которая несла теперь Якса, а еще дальше и Гелиона, начала стремительно укорачиваться, не опускаясь при этом на глубину. Обоих несло вокруг острова по направлению к Оку, а оно продолжало лениво покачиваться на воде, и только когда жертвы были уже совсем близко, обратило к ним свой – как невольно подумала Сарисса – жаждущий взор, а красный ромб его «зрачка»-пасти начал сокращаться и вновь расширяться в видимом возбуждении.
– Когда она спустится? – спросил Орсон Уэверли. – Мне нужны все отчеты, все до единого. Пока у меня ничего не связывается. Что она там делает?
Трое переглянулись.
– Она плачет, Орсон, – ответил Немо Джонс. – Не трогай ее, она скоро опомнится. На минуту ей показалось, что она сможет их спасти.
Биолог вздохнул.
– Ладно. Давайте пока снова пройдемся по тому, что мы имеем. Пенни и Яфет утверждают, что наблюдали процесс дефекации как у акул, так и у каракатиц – и те и другие выбросили большие облака какого-то осадка, в значительном количестве, и тот постепенно опустился в нижнюю часть сферы. А между тем Немо еще раньше говорил, что видел, как большой скелет какого-то животного, возможно китообразного, на его глазах засасывало внутрь того слоя, который устилает дно, – он весь подрагивал, и скелет постепенно уходил в его глубину. Китообразные существа обитают в водах этого озера, а Полифем не покидал его поверхность в последние два дня. Вывод: во-первых, перед нами огромный детритофаг; во-вторых, он охотится и добывает себе еду, не сходя с места, то есть шарит по дну такими же устройствами, какие использует на поверхности воды, и, возможно, поймал китообразное вчера ночью. Очень хорошо. Только пока все это ничего нам не дает. Теперь о стаях. Тут мы тоже, по сути, не узнали ничего нового. Яфет и Пенни в один голос твердят, что видели, как каракатицы, кидаясь к добыче, делают конвульсивные движения, которые, возможно, являются чем-то обратным перистальтике. Но чем они накачивают тела, мы по-прежнему так и не поняли. Что это может быть? – Голос Уэверли звучал нетерпеливо и даже обиженно, как будто он бросал вызов воображению, и прежде всего своему. – Пищеварительные жидкости? Чем тогда они питаются сами, если их функция только в том, чтобы размягчать добычу для Полифема, – а если он питает их, то каким образом? То же и с акулами. Вы все трое говорите, что видели, как они опускались на дно, даже когда их пуповины не были повреждены – вы видели, как они терлись брюхами о донный ил, а потом поднимались назад, к стаям. Может, они пожирают донные отложения? Никто не видел, чтобы они там, внизу, работали челюстями?
Все покачали головами, и Немо ответил за всех:
– Нет.
– Черт! Это уже слишком! А еще что-нибудь новое вы видели, какое-нибудь изменение моделей коллективного поведения, к примеру? Как обе группы действуют внутри себя или как они взаимодействуют?
– Ну… – Все лица, в том числе и слепое, повернулись к Пенни. – Знаете, я, конечно, не уверена, но у меня такое чувство, что обе стаи стали плыть в одну сторону сферы больше, чем в другую, как раз перед тем, как… как Сарисса начала стрелять. – И она заплакала, хотя перед этим боролась с собой, чтобы ее голос не дрогнул. Немо положил ладонь ей на руку, и она ухватилась за нее. И тут же сломалась, перешла на медленные, глубокие всхлипы-вздохи, на которые Уэверли, казалось, не обратил внимания. Какая-то мысль не давала ему покоя.
– Они тяготели к той стороне, где была добыча? Пенни? На стороне добычи?
– Да. Они… все кружились… и кружились, так что разобрать было трудно. Но, да. Мне так кажется.
Уэверли кивнул. Его лицо напряглось. Он даже скрипнул зубами, не разжимая плотно сомкнутых губ, – у него это всегда значило, что он думает. Полустертые кровяные потеки на его щеках перестали напоминать дорожки от слез, теперь они больше походили на боевую раскраску.
– Яфет. Расскажи мне еще раз про движения щупальцев каракатиц – не когда они приближались к добыче, а раньше.
– Но что я могу еще сказать, я уже все сказал…
– Попробуй так. Вы все говорите, что щупальца у них неодинаковые – одни короткие и тонкие, другие толще и значительно длиннее. И все они, в чем вы более или менее согласны, «вибрируют все время». Вот в этом ты уверен? Абсолютно? Никто, к примеру, не замечал, чтобы иногда вибрировали больше одни, тонкие щупальца, а иногда почти исключительно другие, и только временами вместе?
Глаза Немо тут же вспыхнули, и он посмотрел на Яфета. У того глаза тоже зажглись. Яфет сказал:
– Да. Именно так и было. Немо тоже видел.
Уэверли распрямил спину, а его ладони осторожно легли на бедра.
– И акулы. Где-то в журнале есть запись, кажется, это говорил Якс, что глаза у них красновато-черные и собраны на спине в три треугольника, повернутые острыми концами к спинному плавнику. Помню, еще ты, Яфет, сказал, что они напоминают тебе глаза дельфов. Правда, у тех глазных кластеров всего два, а не три, но…
– Подожди, – сказал Немо. – Сарисса. Она что-то увидела.
Даже Уэверли повернул свое незрячее лицо к холму, на вершине которого стояла гарпунистка. Все ее тело было напряжено, поднеся к глазам бинокль, она внимательно смотрела куда-то в сторону Полифема. Вот она опустила бинокль, подняла снова. Затем окончательно повесила его себе на грудь, развернулась и бросилась к одной из невидимых снизу пушек, той, которая контролировала сектор озера с монстром.
Сарисса вздохнула и вытерла глаза. Так, как сейчас, она плакала лишь раз в жизни – в тренировочном лагере на Сигнусе Четвертом. Ей было тогда семнадцать, и она только что завалила свой первый экзамен по пушечной стрельбе. Завалила. То есть стала третьей в классе из ста с лишним человек – не первой. Тогда она ушла в дюны, окружавшие озеро, на котором каждый год проводили выпускные экзамены по стрельбе, бросилась на песок и валялась, точно старая тряпка, всеми забытая и никому не нужная. Там она оплакала свою сокрушенную гордость, а заодно и те две плавучие мишени, которые ее гарпуны оцарапали, но не пробили, так что цели, уйдя на секунду под воду, тут же снова показались на поверхности, где и покачивались, издеваясь над ее неудачей. Теперь перед глазами Сариссы, стоило ей закрыть их, точно так же вставали два лица – только они уже не выплывут на поверхность из воды, в которую погрузились час с лишним тому назад. Она вскочила, развернулась в сторону Полифема и плюнула в него с такой яростью, что, если бы гнев мог влиять на химический состав вещества, то ее слюна неминуемо сделалась бы ядовитой, а глаза начали бы метать лазерные лучи. И в этот миг она увидела, как на илистом дне прозрачной сферы образуется глубокая складка.
Она посмотрела на нее в бинокль. Нет, это было что-то неестественное. Раньше Сарисса там ничего не замечала, а теперь залом увеличивался прямо на глазах, как будто вся толща ила корчилась в каком-то невообразимом усилии. Прошло еще несколько секунд, и титанический организм содрогнулся целиком, да так, что студенистые стенки, сквозь которые Сарисса смотрела с помощью увеличительного стекла, внезапно затуманились. И тут же складка на дне разгладилась, будто и не бывало.