Озадаченная, она опустила бинокль, и только тогда, снова увидев Полифема целиком, заметила, что в стенке прозрачной сферы, почти у самой границы с окружающими ее большими щупальцами, что-то кипит. Она снова поднесла к глазам бинокль.
Только она навелась на эту непонятную турбулентность, как ее причина выскочила на поверхность: это был глянцевый, непрозрачный эллипсоид, размером примерно с половину рыбацкой лодки. Один его конец был вытянут сильнее, чем другой, и с него свисала пара жгутиков, метра, может быть, по три длиной. Медленно и неуклюже работая ими, новый организм преодолевал черный лужок отростков вокруг родительской сферы.
Когда новоявленная тварь определилась с направлением своего движения, Сариссе показалось, что ее особенно привлекают мелководья вокруг острова, потому что ее маршрут явно начал тяготеть к точке чуть в стороне от того мыса, где она стояла. Женщина отреагировала немедленно. Она бросилась к ближайшей пушке, опустила ее ствол вниз и замерла. Тварь была уже в зоне обстрела, но она ждала, когда та либо подойдет еще ближе, чтобы выстрел получился безошибочным, либо начнет поворачивать еще куда-то, и тогда уже надо будет стрелять в любом случае. Она слышала, как товарищи окликают ее снизу, но даже головы не повернула, не желая рассеивать внимание ни на секунду. Их общий враг подставился, выпустив наружу маленькую часть себя, и упустить ее не входило в намерения гарпунистки.
До твари оставалось не больше сотни метров, когда Сарисса увидела пузыри, которые облепили ее бока, и поняла, что она погружается на дно, продолжая при этом медленно продвигаться вперед. Она выстрелила. В воздухе злобно свистнул линь, гарпун змеей впился в самый центр мини-сферы. Усики продолжали бессильно биться в воде, но, как показалось Сариссе, без особенного возбуждения. Еще она обнаружила, что сама сфера была твердой лишь снаружи, внутри ее заполняла студенистая масса. Быстро вращая рукоятку лебедки, она подготовила другой гарпун и сделала второй выстрел, на этот раз целясь в хвостовую часть, где, как она надеялась, окажется что-то вроде мускулатуры и ее снаряду будет за что зацепиться. Цель была у нее как на ладони – она глазами увидела то место на ее поверхности, в которое войдет острие гарпуна, еще раньше, чем сделала выстрел, и почти тут же начала вращать рукоять, вытягивая линь. Она уже подтягивала добычу к берегу, когда появились ее товарищи.
– Это выбросил Полифем – его дно сморщилось и вытолкнуло из себя вот это, на другой стороне, сразу под поверхностью воды.
Обе лебедки вращались, начиная поднимать из воды добычу, которая была уже прямо под берегом. Большой жирный пузырь полз, подрагивая, вдоль отвесной каменной стены наверх, а его жгутики продолжали механически взбивать воздух. Вся группа наблюдала за ним в молчании, пока Немо не произнес:
– Полифем сейчас это видит – если вообще может видеть. Он это слышит – если вообще может слышать. Но не вмешивается.
– Полифем и видит, и слышит, – отозвался Орсон Уэверли. – Но не умеет думать. Эта штука – не добыча, раз она вышла из его тела. А все, что не добыча, не представляет никакого интереса для нашего крупного, но не сообразительного друга.
Пятеро людей окружили эллипсоид и стояли, наблюдая за тем, как постепенно затихают движения его усиков. Со стороны могло показаться, что они собрались на вершине прибрежного холма для того, чтобы совершить жертвоприношение. Предметы, которые потребовал принести Уэверли, как только организм был поднят, подтверждали эту иллюзию. Яфет, Немо, Пенни и Сарисса – все вооружились фленшерными ножами, а еще Яфет поорудовал над пластиковыми веслами их спасательных плотов промышленными лазерами, которыми были оснащены их лодки. Получился большой черпак, вилы и пара громадных щипцов, а еще сито, наспех слепленное из кусков кабеля. На камне возле тупого конца жертвенного животного стоял бортовой журнал. Его записывающая консоль вполне могла бы сойти за абстрактное изображение лица некоего божества, умилостивить которое был призван этот культ: усилителя памяти Группового Сознания. Именно ему ослепленный жрец намеревался скормить всё невидимое для него приношение до последней крохи, надеясь получить взамен знание, в котором и он сам, и другие просители отчаянно нуждались.
Теплый ветерок омывал жертву, двигательная сила постепенно покидала ее жгутики, которые шевелились все медленнее и медленнее. Ее гладкая поверхность, раньше слегка просвечивавшая, теперь затуманилась и пошла морщинами. В полной тишине Сарисса сказала:
– Думаю, она уже достаточно ослабела, можно резать. Давайте вскрывать.
– Помните, – сказал Уэверли. – Начинать нужно с покрова. Если он обладает специфической структурой, снимайте его по частям и как можно осторожнее отделяйте от того, что лежит под ним.
Поначалу, когда фленшерные ножи в их руках только приступили к работе, все докладывали, что никакого четко определяемого покрова не существует, но это оказалось ошибкой. Внешний слой отличался от внутреннего содержимого, только его толщина, как выяснилось, превышала два фута. Состоял он из желатиново-волокнистой материи. Во внешних слоях воло`кна почти сходили на нет, но, чем дальше люди углублялись, тем более выраженными и заметно окрашенными становились пучки волокон, пока на стыке с нижележащими тканями не превратились в сплошной ковер плотно прижатых друг к другу подобий морских анемон с черными щупальцами. Эмбрион Луга Медузы – если у кого-то еще и были сомнения касательно происхождения этой твари, тут они отпали.
Внутри каверны, выстланной темными пучками волокнистых окончаний, помещалась гладкая, продолговатая капсула размером примерно в два человеческих роста. Ее поверхность была образована тонкой и жесткой тканью из круглых пластинок, соединенных внахлест, что в целом производило впечатление гигантского кокона. Отправлявшие ритуал вскрыли поверхность этого саркофага целиком. Они трудились с наслаждением, разбрасывая по прогретым солнцем камням вокруг черные, дряблые лохмотья тканей, покуда не обнажили сердцевину этой живой торпеды, которая лежала теперь перед ними на возвышении из ее собственных покровов, будто на алтаре, грубо вытесанном из того, что было дано природой для ее защиты.
Уэверли, считая, что время пришло, решил:
– Режьте ее на три части, только осторожно и постепенно, по стыкам в оболочке. Ищите ярко выраженные внутренние структуры, а если найдете, то заглядывайте друг к другу, чтобы понять, в каком соотношении с размерами всей личинки они находятся. Когда дойдете до половины, вскрывайте ее по всей длине, желательно по стыку, если таковой обнаружится.
Его команда жрецов вскинула свои окровавленные орудия и с жаром вернулась к работе. Резали сосредоточенно. Даже если бы жертва размерами не уступала родителю, то и тогда их желание вырвать у нее все до единой тайны не ослабилось бы ни на грамм. Но откровения не пришлось ждать долго. Пластинчатая оболочка оказалась тонкой и легко поддавалась усилиям ножей, а под ней, как все сообщили в один голос, открылась очень нежная серая волокнистая ткань. Макроскопически она была лишена иных характерных признаков, а когда искатели углубились в нее сантиметров на тридцать, то им стало казаться, что внутри кокона ничего больше нет. И тут нож Сариссы ударился обо что-то твердое.
Яфет и Пенни тут же принялись ей помогать. В три ножа они выскребли вокруг твердого объекта ямку, освободили его от волокнистых пут, выковыряли. Это оказался человеческий череп – серая волокнистая масса не только облепила его снаружи, но и заполнила изнутри, образовав серые псевдоглаза в глазницах. Сарисса подняла его к солнечному свету. Ее глаза встретили тусклый взгляд, и все ее лицо переменилось, точно она пыталась прочесть какое-то послание по этой маске. Она сказала:
– Он… свежий. В носовых отверстиях еще остался… хрящ.
Немо подошел к ней сзади. Протянул руку, осторожно взял у нее находку и передал Яфету, а сам обнял ее за плечи. Жилы на его руках вздулись так, точно крепостью своих объятий он, словно жгутом, хотел задушить поднимающиеся в ней сейчас ужас и боль. Она с ничего не выражающим лицом позволила ему отвести себя в сторону и усадить на камень. Там и осталась, смотря на озеро.
Это открытие так взволновало Уэверли, что он даже попросил их подвести его ближе к месту находки. Подобно тому, как скупец трясущимися от жадности руками ласкает золотую монету, так и он дрожащими от возбуждения пальцами обшарил выемку, где был найден череп, и ощупал окружающие ее ткани. Слепой авгур, он читал будущее по внутренностям чуждой им твари.
– Он лежал в глубине высокоспециализированной структуры. Он попал туда не случайно. Вскройте его. Вычерпайте ткань, которая заполнила его изнутри.
Череп едва успели вскрыть, как уже обнаружили кое-что внутри: белые яйцевидные образования, каждое размером с большой палец, числом около дюжины, плотно окруженные той же серой тканью. С помощью Пенни Уэверли разломил одно из них и с непревзойденным тщанием исследовал его внутренности.
– Слушайте, – заговорил он. – Надо сделать что-то вроде гребня, и чтобы зубья у него были как можно чаще. Пусть Яфет этим займется, а вы пока начинайте вилкой, которая у вас есть. Где-то внутри этой массы должно быть яйцо – оно может быть спрятано в куске добычи или лежать само по себе, будет оно больше или меньше этих, я не знаю, возможно, примерно такое же, и формы может быть любой, но, будем надеяться, все же достаточно похоже на яйцо, чтобы вы смогли опознать его. Немо и Пенни, это ваша задача. А я пока вскрою еще несколько из этих. Сарисса, возьми нож и щипцы, будешь мне помогать, только сначала нам надо будет соорудить что-то вроде стола. Сарисса?
Она молча подошла и так же безмолвно коснулась его рукой. Авгуры снова углубились в работу.
Немного погодя они все вместе собрались на вершине холма. Уэверли сидел у импровизированного рабочего стола, за которым они с Сариссой вскрывали тайны внутреннего устройства объектов, вынутых из черепа. Там же лежали четыре черных шарика, размером примерно в половину тех, что были обнаружены в черепе, – их выгреб из тканей саркофага Яфет. Он закричал: