А несколько мгновений спустя она уже скрылась в гигантской пасти. Целиком – на этот раз обошлась без откупоривания, без извлечения вкусной мясной начинки и отбрасывания шелухи. Волокна поднесли лодку к щупальцам, те перехватили ее, стиснули так, что она треснула, как большая раковина, и зашвырнули ее в пасть целиком. Когда она стала погружаться на дно, акулы, явно наделенные дополнительной способностью реагировать на любое движение, набросились на нее. Каждая по очереди нападала на кусок металла, щелкала зубами и, неудовлетворенная, отплывала. Затем настал черед каракатиц, которые тоже трудились над несъедобной добычей впустую, а лодка все погружалась и погружалась, и Яфет на берегу стравливал кабель, чтобы дать ей лечь на грунт полностью.
Повестка дня была исчерпана позже, и выполнили ее пятеро напряженных, молчаливых людей. Дыхательное устройство, надетое на поплавок так, чтобы находиться футах в шести под поверхностью воды, спустили с берега бухты. Около ста метров импровизированного воздушного шланга соединяли его с берегом, где Немо и Яфет трудились над неким подобием кузнечных мехов, наспех сооруженных из шкур дельфов, нагнетая в устройство воздух. На небольшом расстоянии от берега его с устрашающей точностью перехватил Полифем.
Сарисса Уэйн приподняла ствол гарпунной пушки. Так, что крюк-«кошка» на нижней части гарпуна оказался как раз на уровне ее глаз. Протянув руку, она коснулась одного из его жал, острых точно иглы, и поглядела на крюк с сомнением и неприязнью.
– Это же смехотворно, – сказала она. – Чем больше я об этом думаю, тем глупее мне все это кажется. И как только мы дали убедить себя в том, что это рационально? А все Орсон со своими дурацкими умозаключениями…
Она обращалась отнюдь не к человеку, но к гротескному манекену, полузверю-полумашине, который стоял возле нее на высоком мысу, сбоку. Его громоздкое чешуйчатое туловище покрывал панцирь из перекрывающих друг друга пластинок мелкой гальки, ноги были упрятаны в подобия старинных доспехов из темной кожистой субстанции. Голова представляла собой стеклянно-металлическую сферу, снабженную челюстями вроде муравьиных жвал, а из-за спины торчало что-то вроде мотора, укрепленного на широкой заплечной раме. Голосом, казавшимся нечеловеческим из-за того, что проходил через дыхательную маску, этот Калибан ответил:
– Не поддавайся сомнениям, Сарисса, – без них твои действия будут куда эффективнее.
– Вот ведь дерьмо собачье! Да ты хотя бы понимаешь, что мне придется подстрелить тебя, чтобы оттуда выудить? Куда уж тут еще эффективнее! Или ты думаешь, что я подведу тебя, Джонс? Значит, все твои слова о том, что ты доверяешь мне, и вообще все, что ты говорил мне вчера в постели, туфта?
Немо знал, что его слова ей, в общем-то, без интереса, и все, чего она хочет сейчас, это обнять его еще раз перед спуском. Он потряс головой и горестно переступил неуклюжими башмаками из кожи дельфов с ноги на ногу – причудливое экспедиционное снаряжение не давало и ему удовлетворить свое желание обнять ее.
– Дорогая моя, любимая. Я войду туда, и я оттуда выйду.
– Выйдешь, – сказала она тихо. – В этом все и дело. Войти-то туда не проблема…
Они поглядели на трос, обхватывавший весь периметр пригорка, на котором они стояли. Прямо из-под их ног он уходил вниз и перевернутой аркой тянулся к уголку рта Полифема. Внутри его сферы кабель покачивался между стеблями растений, точно сам был келпом. На дне, где под слоем удобрения сплетались в один узел нервы гиганта, все еще лежала их подставная лодка, они ее прекрасно видели. Сарисса шагнула ко второй пушке и проверила угол ее наклона, говоря при этом голосом настолько отстраненным, что он казался нездешним.
– Если эта тварь потянет под воду, уходи, все наши тросы против нее не выдержат. Если она возбудится, пока ты будешь ее… оглушать, – если она как-то среагирует, то наверняка утянет тебя под воду.
– Послушай меня, радость моя, если мы будем снова и снова твердить только об этом, то у нас совсем не останется времени поговорить о любви.
– Поговорить о любви! – Она повернулась к нему стремительно. – Джонс, какой же ты все-таки дурак, со всеми твоими ухаживаниями, клятвами и заявлениями. Да не хочу я говорить о любви, я хочу ее чувствовать.
Тут с пляжа раздался голос Яфета Спаркса:
– Готово! – Он и Орсон уже спустили наживку на воду. Теперь это был плот, сколоченный из чего попало, с укрепленным на нем мотором от их самой измочаленной лодки, привязанный к скале куском тройного кабеля. Сарисса обошла вершину холма с другой стороны и крикнула Пенни. Та сидела у штурвала судна, предназначенного к бегству, – их единственной по-настоящему рабочей лодки, которую привели на мелководье, прикрепив к ней еще один плот – для тех двоих, кому не хватит места внутри.
– Пенни! Наживка готова! Пора начинать!
– Давайте! Я за вами!
Немо поднял закованную в перчатку руку, давая Сариссе знак. Та молча кивнула, глядя ему в глаза через прозрачную пластину, скрывающую лицо. Он поднял с земли большой тяжелый крюк с прикрепленной к нему перекладиной – для рук. Спустился на ступеньку, вырезанную специально для этого сразу под тем местом, откуда трос начинал свой нырок в пасть чудовища. Проверил оружие, подвешенное по бокам к раме на спине. Закрепленный на ней мотор был небольшой, его сняли со спасательного плотика из тех, которыми были снабжены все лодки. Немо включил его, напоследок убеждаясь, что тот и в рабочем режиме не свалится с рамы, и снова выключил. Потом зацепил крюк за канат, который теперь был у него над головой, и взялся обеими руками за перекладину.
– Порядок, Сарисса.
Она крикнула Яфету:
– Давай! – Плот-наживка затарахтел мотором и, пыхтя, пошлепал к лугу из черной травки.
Волокна облепили его и понесли к Оку. Полифем начал открывать пасть – и тут канат, который крепил плот к берегу, кончился. Волокнам пришлось нелегко – надо было тянуть изо всех сил. Пасть Полифема меж тем распахнулась во всю ширь, точно в нетерпении. Немо оттолкнулся от утеса.
Летя вниз, он чувствовал себя живой бомбой. На нем были надеты два водолазных костюма, причем к верхнему металлической проволокой крепились доспехи из шкуры дельфа. В этой мягкой, утепленной капсуле он чувствовал себя до странности далеким от того ужаса, который ждал его впереди, и даже неуязвимым. Но вот подернутая сетью прожилок прозрачная стена глаза встала у него впереди, и янтарное озеро, кипевшее меж губ чудовища, вдруг оказалось прямо под ним. Немо поднял ноги и сомкнул колени. Из-за висевшего на нем оборудования он казался себе невероятно массивным, а когда почувствовал, как зарылись в прозрачную стену его пятки, то ему показалось, будто он изо всех сил ударил ими по колоколу своей судьбы. На самом же деле его удар для гиганта был ощутим не более чем касание крыла ласточки для холма, который та, пролетая мимо, нечаянно зацепляет крылом. Тем не менее, когда он скинул с каната свой крюк и зацепил его, для большей надежности, прямо за стенку Ока, то сам ужаснулся самоубийственной наглости своего поступка. Внешняя оболочка Полифема оказалась такой грубой, что пронзить ее можно было лишь ценой значительного усилия. Поднявшись до угла рта, он полез дальше по губе – вздутому, покрытому похожими на ракушки наростами бугру плоти, испещренному там и сям фиолетовыми фиброзными узлами. Встав на ноги, он зашагал вдоль кромки золотого озера.
Из заплечного крепления вынул серп, сооруженный из трех фленшерных ножей. Вогнал его острый конец в студенистую массу и рванул на себя, вскрывая ее поверхность. Акулы, стремительные, как ракеты, тут же собрались у места повреждения, выставив зубы. Немо видел, что каждый их клык может двигаться не только вместе с челюстью, но и сам по себе, так что их рты скорее перемалывали добычу, чем рвали на куски. Обезумев, они носились туда и сюда, сверкая красными отравленными глазами, которые вспыхивали при каждом повороте по-змеиному гибких тел. Немо убрал серп и взялся за первую из трех своих винтовок. И начал всаживать взрывающиеся снаряды, один за другим, в оскаленные пасти у своих ног. Тут с внешней стороны Ока, на самом краю купола, как раз за спиной Немо, задвигалось что-то громадное.
Это оказались три щупальца Полифема, из тех, которыми он отправлял еду себе внутрь, – они удлинялись, жадно протягиваясь за приближавшимся плотом-наживкой. Немо продолжал стрельбу.
Убив примерно дюжину акул, он вдруг заметил, что его пальба вызвала среди ослепленных стражей Ока переполох, на который он и не надеялся. Мало того, что от прямых попаданий у акул отрывались головы, мертвые тела еще и начинали спазматически дергаться, нарушая координацию всей стаи. Каждое, колотя хвостом, добавляло в окружавшую их желеобразную субстанцию нити и ленты собственной крови, пробуждая аппетит собратьев. Лихорадка каннибализма охватывала их тем вернее, чем больше они пропитывались запахом крови, превращаясь в добычу друг для друга. Видимо, только наличие зрения не давало им превратиться в каннибалов раньше, потому что вкус родственной крови и плоти явно не вызывал у них никакого отторжения.
Еще два кормящих щупальца Полифема устремились вперед, к медлительной добыче. Ни одно из них пока не дотянулось до пищи, но все они демонстрировали невероятную эластичность – чувствовалось, что предел их растяжения еще далек. Немо вглядывался в красный вихрь, бушевавший у его ног. Его целью был придонный слой Ока, и, чтобы пробраться туда, ему требовалось окошко в этой кровавой вакханалии, которое он и высматривал теперь. Наконец ему повезло: в зарослях келпа он увидел узкий свободный коридор и устремился туда, включив мотор и выставив перед собой ружье.
Когда погибли Якс и Гелион, они видели, что лицо капитана так и осталось неповрежденным под маской, в то время как голая голова Якса сразу начала разбухать и терять форму, и сейчас Немо больше всего боялся именно за свою голову: вдруг в шлеме откроется какая-нибудь течь? А вот руки, не прикрытые ничем, кроме относительно тонких перчаток, никаких опасений у него не вызывали. Он скользил вниз вдоль стебля, который толщиной не уступал его торсу, стараясь держаться к нему спиной, чтобы всякий, кто вздумает на него напасть, вынужден был сделать это с фронта, а не с тыла.