тно.
Ну, а дальше? Припоминал я, что вышли братья вроде как с разницей в год – Грант сидел на севере страны, в другом штате, за убийство со смягчающими – и решили вместе открыть дело. Да-да, это я про тот гараж, который они арендовали недалеко от площади Куртхаус в Хилдсбурге. Но, знаешь, надо отдать Гейбу должное – ему никаких обвинений по этому делу не предъявили, хоть за городом нашли застреленных мексиканцев, завсегдатаев автоклубов, а Гранта снова упекли за присвоение краденого. С другой стороны, слишком уж много должного Гейбу не стоило отдавать – все понимали: его бы тоже скрутили, будь улик достаточно. Но я отвлекся – в общем, после этого Гейб и Уолтер решили развернуться в Лос-Анджелесе.
Все это мне поведал Билли Вейл – он познакомился с Гейбом во время отсидки, а когда оба вышли, еще какое-то время вместе вели дела.
И я понял, что братья всегда держались вместе, хоть и авантюры у каждого были свои. Так купятся ли они на мою байку о том, что Гейб ни с того ни с сего уехал? А мне ведь придется и от его мотоцикла избавиться, чтобы они мне хотя бы на первых порах поверили. Может, закатить его в кузов и завалить чурбанами? Я слегка взволновался. Господи! Да успею ли я со всем разобраться? Я поднял пилу, чтобы отрезать от ствола еще кусок, и тут послышался рев подъезжающей к дому машины.
Ну, замечательно! Просто великолепно! Верно, Уолтер вернулся! Меня так огорошила новая неудача, что я машинально продолжил распил. Резанул один кусок, другой, начал третий.
Я слышал, как Уолтер заглушил мотор, хлопнул дверцей машины, – а затем хлопнула дверь дома. И продолжал пилить.
Бывают такие кошмары, в которых прячешься от злых людей, а укрытие такое пустяковое, что ты как на ладони, и, хотя злодеи пока тебя в упор не видят, – еще чуть-чуть, и точно заметят. Что-то похожее происходило и со мной. Я все стоял на месте, прорезал путь к бедному Гейбу и большому красному пятну на земле. Наверху, в доме, хлопнула другая дверь. Поверх жужжания пилы, в паузе между распилами, я едва различал звон – кто-то перебирал инструменты возле одного из сараев.
До торса Гейба оставалось от силы пять отрезов. Хватит ли мне удачи? Спрятать-то я его спрячу, но после мне все равно надо было взять лопату и прикрыть кровь землей. Во дворе дома завелось авто. Не Уолтера – у него мотор не такой шумный. А потом Уолтер взвыл, закричал и выругался.
Не отреагируй я на звук – возникли бы вопросы. Он ждал, что я помчусь спрашивать, что случилось. Минуту-другую я стоял как вкопанный, и все нутро кричало мне не оставлять тело вот так, на виду, где его увидит любой, кто подойдет к краю лощины. Но, по итогу, я заставил себя рысцой двинуть по дороге с работающей на холостом ходу пилой в руках.
Во дворе подле ржавого разобранного восьмицилиндрового двигателя, оставленного дядюшкой на деревянном бруске на траве, стоял Уолтер. Рука у него кровоточила – он прижимал ее к груди и поносил все вокруг на чем свет стоит. И скажу так: если лопасти вентилятора рухляди тогда не вращались – провалиться мне на этом самом месте!
– Ты чего, Уолтер?
Уолтер был в разы крупнее Гейба – размером с Гранта, – но волосы, в отличие от братьев, в хвост не затягивал. Прическа у него была мужская, лицо – гладко выбрито, и на коже четко просматривались все вмятины и недостающие куски. Уолтер Таггс был сильно изумлен.
– Снимал я долбаную крышку распределителя, а двигатель взял и завелся!
– Чтоб меня, Уолтер! Вот так фантастика!
Уолтер взглянул на меня. Белки глаз виднелись вокруг серого зрачка. После каждого произнесенного слова его челюсть опускалась, будто хотела отвиснуть насовсем.
– Фантастика? – повторил он. – Фантастика. Ты что за хрень несешь?
– Странно. Господи Иисусе! Я хотел сказать «странно», Уолтер.
– Странно. Странно? Да уж и ослу понятно, что странно! Эта рухлядь – труп! Бензина в ней нет!
Что мне было ответить? Он все верно сказал! Вентилятор содрал ему большие куски кожи с костяшек пальцев, но при таких сильных травмах боль не сразу чувствуешь – ее заглушает шок. Но от вида истекающего кровью Уолтера Таггса мне стало не по себе.
Надо учитывать, что из всех братьев характер у него был самый дурной. Да, он вволю заливался красным вином, и обычно вид у него был, скорее, удивленный, чем злой. Но на него частенько находило, и, если накрывало надолго, тогда-то и стоило его бояться. К счастью, память у Уолтера была короткой и он быстро забывал, от чего его накрыло, – однако ж от сильного кровотечения сильно завелся, поскольку оно напоминало о том, что его покалечил заглохший двигатель.
Но Уолтер не разозлился, нет! К моему удивлению, он уставился на двигатель и едва слышно сказал:
– Пошел в задницу твой производитель. Сиди тут, так и быть. А я пойду лучше поработаю.
Он развернулся и зашагал к сараю с инструментами. Со стороны смотрелось крайне странно, словно он уже не первый день ведет спор с двигателем – или тем, что внутри.
Я решил немного присмотреть за Уолтером, точно ли он успокоился. Я выключил пилу и опустил ее на землю. Подошел к сараю – внутри Уолтер обвязывал руку тряпкой, – и взял топор с двусторонним лезвием.
– Я сейчас тебе твою долю дерева настругаю, Уолтер. А потом вывезу себе чурбанов.
Он пожал плечами. Я подошел к поленьям, сложенным у заднего крыльца рядом со станком – к которому, в свете всего случившегося, даже прикасаться не стал, – ставил их на торец и колол. Рубка меня размяла, и разум вышел из оцепенения. Сколько у него там дел набралось? Из-за принятых лекарств Уолтер работал медленно. Час возиться будет. Мне хватило бы и двадцати минут в лощине, чтобы вызволить Гейба, спрятать тело и присыпать лужу крови. А потом я бы спокойно вздохнул и подчистил все по мелочи – и даже если в этот момент к краю лощины подойдет Уолтер, он ничего не заметит – только разве что тыкнуть его носом.
Я продолжал рубить поленья. Работать с арбутусами приятно – стволы у них красные и срез похож на стейк. Древесина ломкая, воскообразная, без труда раскалывается одним махом: фьюить-треск, фьюить-треск! Щепа, розовая и сочная в лучах солнца, разлеталась в стороны. Мне вздумалось, что если я не поддамся страху, то, быть может, и выберусь из передряги сухим.
А Уолтер тем временем зачем-то отыскал в сарае ручные ножницы и щелкал ими, счищая с лезвий ржавчину. Он все резал и резал воздух, возвращаясь к привычному, безучастному виду: скрип-скрип, скрип-скрип, скрип-скрип. В полуденной, солнечной тишине мы в четыре руки наигрывали забавную, умиротворяющую мелодию: фьюить-треск, скрип-скрип, фьюить-треск, скрип-скрип.
Тут Уолтера осенило. Он снова нырнул в сарай и откопал баллончик смазки. С баночкой в руках побрел к амбару, на ходу опрыскивая ножницы и разрабатывая их: скрип-скрип, скрип-скрип. И вот, только он дошел до двери, как случилось едва ли не самое странное происшествие из всех, что я видел. Явно не самое ужасное, но странное – это точно, а я многое повидал. Верно, рукоятки замаслились от смазки, ведь, когда он защелкал лезвиями поживее, они вдруг так резко разошлись, что выскользнули из рук, кувырнулись в воздухе и одним из лезвий вкололись в ботинок и ступню Уолтера и еще где-то, должно быть, на дюйм в землю.
На мгновение Уолтер замер. Стоял, разинув рот, смотрел на ногу, как на предателя. Затем оторвал проткнутую ступню от земли вместе с ножницами и заревел, прыгая на другой ноге. Вопил он многое, что повторять не стоит, и составлял такие выражения, которые мне и в голову никогда не приходили. Но, думаю, такая брань придумывается как раз таки только с ножницами в ноге. Я бросился к нему.
– Сядь, Уолтер. К амбару!
– …!
– Вот, еще чутка назад. Обопрись на тюк! Вот так!
– …!
– Теперь держи колено. Не сгибай! – сказал я и прижал ступней его пальцы ног, чтобы он не дергался, и вырвал из него ножницы.
Он грохнул головой о стену сарая, проломив доску. Вскоре взгляд его слегка прояснился, и он сказал:
– В кухне. Стойка. «Джек Дэниелс».
– Здравая мысль! – сказал я. – Снимай ботинок, зальем в дыру!
– К черту дыру! – закричал Уолтер. – Мне выпить надо!
И все же принялся возиться со шнурками, а я поспешил через заднюю дверь на кухню, и когда добрался до бутылки, то последовал совету Уолтера и сделал жадный, большой глоток. В холодильнике нашлось шесть банок пива, и я выхлебал полторы из них на закуску. Из окна я видел бедного Уолтера: тот опасливо развязывал шнурки, словно имел дело с враждебными змеями. Я одним глотком допил вторую банку пива, открыл еще одну.
– Ну и денек, просто не верится! – сказал я себе. Казалось, сам себе я стал незнакомцем, следовало дать себе какой-то совет, но в голову ни черта не приходило. – Как там говорится – рассадник напастей? – продолжил я. – Тут и не поспоришь. Сдается мне, тут вся утварь и весь инструмент зуб на парней точат.
В эту секунду меня пробила зверская дрожь – взошла от самых пяток и вплоть до кожи головы, – ощущение, будто дядюшка Таггс стоял рядом. То бишь я так и глядел в окно – Уолтер снял ботинок, достал из кармана жилета несколько красных пилюль, проглотил их, – но на деле перед глазами у меня стояло лицо дядюшки Таггса. Я ощущал его нутром; вонь грязной кухни, ударившая в ноздри, стала запахом самого дядюшки. Лицо у него приняло то самое выражение, которое я привык видеть за долгие годы, и меня осенило: именно это выражение неким образом воплощало собой старину Таггса, выражало его суть. Вид этот он принимал всякий раз, когда устранял поломку на моем авто. «Что ж, готово, – говорил он, – но пару дней – и такая-то деталь отдаст концы, так что проще тебе выбросить к чертям свое корыто». И мы оба понимали, что он прав, и оба знали, что не было и не будет у меня денег купить ту самую деталь, – и его масляные черные глаза ровно так же насмешливо поблескивали. Прежде мне этот взгляд растолковать не удавалось – не понимал я, что глубоко в душе дядюшка радовался не тому, что мог все починить, а тому, что знал, как все ломается.