Я выскочил на тротуар, размахивая им, и закричал: «Бонус! Бонус!» – и в то же время крутился, ища глазами других пауков и Иафа. Ближайший рафт, что разрывался между мной и группой в хозяйственном магазине, двинулся ко мне, как тут я увидел их: Иафа, лежащего лицом к земле возле нашей машины, и пэшку на его спине, кормящуюся плотью, – в этот момент еще три паука сгустком суматошных лап вылезли на дальнем перекрестке и через разбитое стекло ввалились внутрь хозяйственного магазина. Когда рафт опустился на подушку, маленький толстый оператор пропищал:
– Прекрасные кадры! А какой маневр!
Я глянул в другой конец квартала – там из-за угла резво выползал очередной паук.
– Давай мой гребаный бонус! – закричал я.
– Кидай свой гребаный тег! – пропищал толстяк.
Я бросил его вверх, но в ту же секунду бросился бежать, потому как пэшка на углу кинулась на меня, семеня ножками.
– Не останавливайся! – прокричал мне вслед толстяк.
Хорошо, без проблем. Без проблем ведь, ножки, а?
– Лови! – раздалось откуда-то сверху.
Пачка банкнот пролетела перед глазами, но не мимо рук. Возле магазина я выбежал на дорогу, но успел заглянуть внутрь: два паука припали к трепыхающимся мужским тушам, а девушка пошла на третьего с вилами, но те, хрустнув, как леденец, надломились после первого же удара. Моя пэшка готовилась к прыжку, хотела прижать меня на перекрестке, как вдруг крупная женщина, выскочившая справа, запуталась в его ногах и вместе они закувыркались по дороге. А я танцевал. Шаг – замри, влево – вправо; со всех сторон окруженный робомашинами. Мозг у меня просто распух и отключился; до тротуара меня донесли ноги, исполнив балет под названием «Мясо из зоопарка» – невероятное, обязательное к просмотру новое шоу от компании «Плутон», вышедшее в прокат по всему городу.
Сказать, что я был в панике, – ничего не сказать. Со смертью Иафа я будто потерял часть себя. В зоопарке мы всегда прикрывали друг другу спины, я доверял его глазам, доверял ему свой сок, знал, что все проблемы мы делим на двоих. Теперь же чувствовал мертвое, сморщенное пятно между лопатками – там, где оказался беззащитен Иаф. Я постоянно вертелся на бегу, судорожно глядел по сторонам, дергал каждую дверь, а в следующую секунду уже о ней забывал. Мимо проносились кварталы – я не успевал их узнавать.
Я уменьшился, не мог охватить взглядом всю улицу, глаза все видели в коротком фокусе, а часы отсчитывали доли секунды. Я стал простым статистом, мечущимся фрагментом чьего-то захватывающего фильма на большом экране.
Действие набирало обороты. Пэшки окружали нас, загоняя к центру съемочной площадки. Там студия запрограммировала самое интенсивное дорожное движение, самые яркие столкновения, самое ожесточенное воздушное сражение. Мы бежали десятками, и как только на пути выпрыгивал паук или падали части истребителя, приходилось отклоняться вместе с потоком. Мы высыпали на огромное открытое пространство – такого я раньше не видел.
Длинный парк в центре города, от которого ответвлялось с полдюжины улиц. Машины мчались во всех направлениях, их поток казался лезвием ленточной пилы, рассекающей стены лабиринта. На каждой улице виднелись пауки и статисты, и только люди выбегали на одну улицу, как тут же спешили убраться на другую. Мелькали спешащие ноги, размахивающие руки, толпы сбивались и распадались, сводя на нет любое целенаправленное движение. Словно рванувшая человеческая бомба, что не в силах ни на йоту разлететься по сторонам, а, наоборот, только уменьшающаяся. А пауки, куда ни глянь, пировали, сдирая крыши с машин, устраивая пикники под деревьями. Рафты летали туда-сюда, жадно ныряя к происшествиям, словно ложки в рагу, подбитые истребители посыпали этот кипящий котел горячими обломками.
Тотальный размах происходящего вернул меня в чувство. Массовый паралич в движении – вот что там было. Пытаться через него пройти было все равно что пролезть через большой экран и сказать: «Ребят, а впишите-ка меня до конца, буду работать до самых титров». Нет. Надо пробовать двери. Любой ценой. Неважно, какую. Вот хотя бы эту.
За стеклянной дверью недалеко от угла здания виднелась лестница, уходящая на второй этаж – там находился магазин одежды с причудливо одетыми манекенами. Я дернул ее, и она поддалась. Как дурак, я бросился прямо вверх, вслепую, за поворот лестницы, где легко мог притаиться паук. Но никого там не оказалось, и я бросился на дверь в конце лестницы – она тоже поддалась.
Мебели внутри никакой не было – за исключением манекенов на витрине. А посреди помещения лежал предмет – прямо посреди, на полу. Топор. Я схватил его. Тяжелый! Я замахнулся и – бум! Ударил по полу. Осталась отметина. Настоящий топор! Я сделал медленный, глубокий, сладкий вдох, затем выдохнул. Станцевал победный танец от счастья – чтобы расслабить мышцы ног. Я приоделся! Больше не был голым стейком в кроссовках!
Но надо было решать, что делать с дверью – уверенности она не вселяла. Деревянная, тонкая, без всякой защелки. Конечно, я мог подпереть ее плечом при первом толчке от пэшки… но что потом? А потом пэшка сорвет ее с петель, и мне придется вступить в бой. Получится у меня размахивать топором так же резво, как прыгают эти твари? Может, и получится… но стоило ли проверять?
Ладно, значит, надо сооружать себе проход в витринном окне для отступления. Так я мог остаться в магазине до последнего – точнее, до того, как пэшка вонзит клыки в дверь и вырвет ее из петель. Тогда я брошусь к окну и буду таков. Я подошел к трем манекенам у окна. И нас стало четверо.
Не очень уж мне и нравилось стоять на расстоянии вытянутой руки от двери, которую в случае чего придется подпирать, дабы никто не проник внутрь. Но зато я видел улицу и любого, кто решил бы приблизиться к стеклянной уличной двери, – хотя саму ее не видел, так как находилась она прямо подо мной, а витрина выступала за фасад. Впрочем, пауков оснащали жесткими лапами-крючками, которые звонко щелкали по асфальту, так что на деревянной лестнице я бы всяко их услышал.
Я принялся за работу: разрывал платья на полоски ткани, распиливая швы лезвием топора, и связывал их в веревку. Не собирался делать длинную – всего до первого этажа, а там я бы спрыгнул, не рискуя повредить лодыжку, – но старался сделать ее прочной, так как в случае чего прыгнул бы на нее всем весом.
По-хорошему, следовало не сводить глаз с улицы внизу, но у меня не выходило. Слишком уж много всего происходило в парке и на улицах вокруг. Эпичная картина притягивала взгляд, охватывала разум, звала к себе.
Как не выискивать хитрости? Без этого никак. Так учишься, как выживать, что нужно делать, а чего не стоит. Особенно чего не стоит. Я заметил двух парней – у них получилось открыть дверь припаркованного автобуса. Группка людей неподалеку с пэшками на хвосте заприметила их и двинулась к транспорту. Один из двух парней отбивался от них, но полдюжины все равно проскочило внутрь. Второй сел за руль, и ему даже удалось завести двигатель. За лобовым стеклом я вполне различал его, видел, как лицо у него вдруг удивленно вытянулось, а тело затряслось, будто он хотел бежать, но руки приклеило к рулю. Автобус ворвался в транспортный поток, разогнался до семидесяти, резко повернул налево на углу парка, даже не притормаживая, – и, заваливаясь, упал на бок, проскользил, извергая искры, врезался в столб электропередачи и замер. Пэшки сразу вскарабкались по корпусу, распахнули двери. Юркнули в салон и навалились на вялое мясо. «Узлы, – говорил я рукам. – Вяжите узлы».
Такая херня – явное нарушение контракта, не иначе! По крайней мере – нарушение основной статьи, про попадание в ловушку. Одно дело, когда в хозяйственных магазинах развешаны поддельные вилы с хлипкими ручками. Совсем другое – когда робокары ждут пассажиров, чтобы устроить им встряску!
Но разве кто подробно читал формулировки контракта, чтобы разнюхать, какие там хитрости спрятаны? И есть много другой дряни, к которой куча вопросов – не такой очевидной, как с автобусом. Например, я видел, как девушка бросилась прямо в пруд с утками в парке, а преследовавший ее пэшка остановился и уселся на берегу. В мгновение ока второй, третий, четвертый человек плюхнулись за ней в воду, а их пэшки также замерли и уселись у кромки, перебирая короткими ножками, как и их первый сородич.
Тогда же я увидел, как один парень начал карабкаться по фонарному столбу. Смотрел за ним, пока руки вязали узлы, – и почти сразу же два других парня, с пауками на хвосте, тоже вспрыгнули на столб и поползли следом вверх. Ну а пэшки – они остались на асфальте, будто их сбили с толку, как тех, что у пруда. «О как, – сказал я себе. – Не один, а целых два приема». Промокнуть я был не прочь, да и на шесте провисел бы хоть целый день, если пришлось бы.
Однако ж тут первый парень подтянулся по столбу на дюйм выше уровня моих глаз, освобождая место для тех, что ниже, – и как только он это сделал, столб накренился. Сначала крайне медленно, постепенно. Затем все быстрее, быстрее – и плавно опустился на землю, так плавно, будто у него в основании шарнир.
И только я все это увидел, как меня отвлекла суета у пруда. В воде по пояс стояла дюжина людей, а пэшек, вьющихся вокруг, и того больше, и как только я перевел взгляд в их сторону, как они пошли в наступление. Все разом, как по сигналу, прыгнули в пруд. Не боялись они воды, ни разу. Спокойно вошли. И спокойно начали кормиться.
Я закончил веревку и привязал один конец к прикрученному болтами основанию одного из манекенов, а затем минуту-другую стоял и держал ее в руках. Может, все-таки вода работала? Заглушила тепловой сигнал, пока в пруду не собралось слишком много людей? Или же все дело в рабочих в наблюдательных будках, студийных технарях, которые наблюдали, пока…
Совершенно случайно я краем глаза уловил ее – заднюю половину паука, пробиравшегося к входу в здание.
И моментально принял решение. На хрен дверь, стал бы ее баррикадировать – выиграл бы всего пару секунд. Надо бить стекло и сматываться – на улице как раз пусто. Только я занес топор, как черно-красная звезда взорванного истребителя упала с неба. Обломки дымящим, стремительным, как мысль, кулаком летели в мое окно. Я и пригнуться-то не успел, когда они достигли стекла – но отскочили со звоном кованой стали!