Мы бы и сами вскоре взмыли в воздух, но вот что удивительно: в тот момент, когда клиент взвыл, «Грант» из-за собственного веса замедлился, а потом и вовсе остановился прямо на вершине.
Я решил выйти и размять ноги, но, как оказалось, двери не открывались. Через несколько мгновений клиент сказал:
– Сто девяносто семь лет. Сто девяносто семь лет под вашим унылым небом. Сто девяносто семь лет.
– Буду с вами предельно откровенен, сэр, – сказал я ему. По правде сказать, с виду казалось, что с момента нашей встречи на стоянке он сбросил фунтов пятнадцать, не меньше. – Не на девяносто девять процентов, как обычно подразумевают люди, когда говорят, что будут «предельно откровенны». Я буду откровенен на сто процентов.
– А когда я вернусь, – продолжил клиент, пристально глядя на меня, – эта ведьма уже станет верховной в Сакка Торсс. И жизнь моя и двух лопат раунского дерьма стоить не будет – причем не только в столице, но и в радиусе шестисот лиг. В родном мире я стану изгоем, буду устраивать бунты дубоголовым первобытным с окраин и исподтишка разжигать конфликты между вспыльчивыми болотными гигантами. Сестрица вновь станет Верховной Театрикс, ибо возвращение из изгнания – доблестный подвиг, гарантирующий полное помилование и восстановление в должности. Единоличное руководство публичными зрелищами – целых два столетия без меня, соправителя! Она знает, как распоряжаться полной властью. Но сначала – вступительная милость! Сначала – тошнотворное предисловие к еще более худшим бедам! Сначала – сто девяносто семь лет здесь.
– Что ж, сэр, как я уже сказал, – произнес я, – буду с вами откровенен на все сто процентов. Не утверждаю, что плохое никогда не случается и не бывает ситуаций, от которых опускаются руки, и всякое подобное не происходит ни при каких условиях. Но давайте начистоту. Взлеты и падения – неотъемлемая часть карусели. Безусловно, можно объезжать дорожные ямы, установить в автомобиль высококачественные амортизаторы в сертифицированном дилерском центре, чтобы не потерять гарантию. Но что бы вы ни делали, рано или поздно налетите на жуткую выбоину или неприятную трещину в асфальте, и вас тряхнет. Так что я хочу спросить вас, сэр: стоит ли так мрачно, с такой горечью воспринимать наш мир? Неужели надо сдаться, безропотно принять поражение и навсегда отказаться от игры? Мне кажется, мы с вами знаем ответ, сэр. Позвольте заверить, что в нынешней ситуации есть и положительная сторона. Думаю, если вы поселитесь здесь, в общине Саньяни, то не пройдет и месяца, как вы вернетесь ко мне и скажете: «Мистер Уилер, скажу как есть – я ошибся на все сто процентов, когда осудил это быстрорастущее общество, которое теперь, чего греха таить, считаю обществом не только сегодняшнего дня и сего момента, но и обществом будущего – как ближайшего, так и далекого».
Клиент глядел на меня. Глядел долго, и мне всерьез показалось, что я до него достучался и что он взаправду обдумывает мой совет. Вот что мне всегда нравилось в общении с людьми – такого рода моменты чистого взаимопонимания. Вскоре он сказал:
– Верно, я поселюсь здесь неподалеку, среди холмов. Построю себе камеру в семи милях под землей. Запечатаю себя и проведу годы в уединении, пока не выучу наизусть все собранные Парплом пандекты. Как раз лет за сто девяносто справлюсь.
– Что ж, – сказал я, – тогда позвольте мне поприветствовать вас в нашем Саньяни. Мы, саньянийцы, считаем так: новый сосед – еще один новый друг.
– Машина твоя тест-драйв не прошла, – сказал клиент, – но я куплю ее, если согласишься работать на меня водителем.
– Предложение необычное. Но за магазином каждый день надо присматривать, так сказать, и открыты мы с…
– Мне нужен водитель только на одну ночь из семи, от заката до рассвета. Я оборудую авто детекторами зачатков не отмеченных на карте окон: иногда они возникают в зоне отмеченных окон – своего рода отголоски. От тебя требуется только водить автомобиль по холмам, а детектор все сделает сам.
– Понял. Какую предлагаете зарплату?
– Двойную, – ответил клиент. – За каждую ночную смену будешь получать столько золота, сколько сейчас лежит в этом отделении.
Я открыл ящик приборной панели – в нем оказалась горстка золотых кубиков, общим весом фунтов в пять.
– Во-вторых, – продолжил клиент, – если согласишься и будешь добросовестно выполнять работу каждую неделю, то не умрешь. Смерть не будет иметь над тобой власти. Но пропускать ни одной ночи нельзя – между стадией эмбриона и полным созреванием окна проходит менее четырнадцати дней.
Я колебался минуту-другую – собственно, как и любой бы на моем месте. Но потом сделал то, о чем ни разу впоследствии не пожалел: дал понять, что прозвучало весьма приемлемое предложение.
Конечно, когда я в итоге вылез из машины размять ноги и увидел, в каком она состоянии, то, честно говоря, решил, что ездить на ней мне уже не доведется, и золото тут не поможет. Одна из причин – мы стерли и шины и колеса вплоть до осей, а те, в свою очередь, сточились до очень острых концов.
С тех пор, могу заверить, я понял, что не стоит недооценивать возможности «Гранта-12». Хотите новый «Вуум», «Дайер Вулф», «Кабаш»? У меня все есть, и авто эти замечательные. Но я никогда не перестану повторять: «Грант-12» обязательно стоит вернуть в производство.
Каждую субботу за последние девяносто девять лет и девять месяцев я взбираюсь на закате на один и тот же холм, где стоит тот самый «Грант-12». За все время я не потратил ни цента на запчасти, шиномонтаж или даже топливо для этого автомобиля. Каждую субботу я забираюсь в него, поворачиваю ключ в замке зажигания – и он поворачивается без единой запинки, готовый к работе. Я снимаю ручник, переключаю передачу, жму на газ и трогаюсь с места.
Как работает? Она не ездит, а летает. Всю ночь напролет маневрирует меж холмов, уходит в вертикальный поворот в девяносто градусов со скоростью звука. Может выделывать петлю за петлей, выполнять перевороты, парить в восходящих потоках.
Дополнительные преимущества? У лобового «Панаскана», видимо, есть инфракрасный фильтр, так что я вижу сусликов в траве за сотню миль от холма. Радио ловит все звуки в одном и том же диапазоне – я слышу пары в припаркованных автомобилях на Лукаут-драйв, сову, раздирающую на части кролика, и даже муравьев, снующих по лабиринту муравейника.
Эту машину ничто не остановит! Никакие погодные условия не подпортят поездку – ни штормовой ветер, ни град, ни буря опавших листьев! Я без всяких усилий преодолеваю на ней грозы и молнии, эпицентры ураганов, непроглядные ливни…
Тот самый жаб
(((Ранее днем примерно пятьдесят тысяч копий нижеследующего рассказа были сброшены с вереницы вертолетов на центр города – личности владельцев вертолетов или же заказчиков сброски пока не установлены.
Брошюры, каждая весом в пару унций, вызвали панику и частично перекрыли движение, но сообщается только об одном пострадавшем. Пожилую женщину из Южного Централа, совершавшую покупки на открытом рынке, обнаружили в одном из рядов через пятнадцать минут после инцидента, – уложенную кучу дынь развалило ударом одной из брошюр, и женщину засыпало фруктами с головой. Ее состояние оценивается как удовлетворительное.)))
Впервые я увидел этого жаба во время рыбалки на болоте Грингам, что вверх по течению от Галча. Ветер с шумом качал верхушки деревьев, и лягушки тоже громко трещали, но сквозь гам я все равно услышал его – тихое шлепанье позади, на берегу, там, где стояла моя банка с наживкой. Я плавно обернулся и впервые увидел того самого жаба – он заглатывал остатки моей наживки.
Любой другой порядочный человек застрелил бы и забыл его или же дал ему уйти. Но я – не такой, я внимательно слежу за всем, что происходит вокруг, так что сразу заметил такую мелочь, от которой кровь застыла в жилах: жаб знал свое дело.
Тогда я присмотрелся к нему повнимательнее, и меня осенило еще более жуткое озарение: жаб знал, что я знаю. Он знал: я знаю, что он знает свое дело; мало того, квакать он хотел, что я знаю, и ясно давал мне это понять. Потому я не стал брать в руки автомат. Вытащил чеку из железной картофелины и запустил ею в земноводное – точное попадание.
Настолько точное, что я отвернулся к удочке еще до того, как болотная трава посыпалась дождем. Но так и не смог отделаться от холодка, навеянного этой встречей, да и рыба перестала клевать, так что вскоре я собрался и спустился в долину.
Чуть погодя, следуя вдоль ручья Грингам прочь от болота, я подуспокоился. Но спокойствие мое длилось недолго: через пару минут я снова услышал его. Кваканье. Уникальное и явное кваканье. Мерзкое, разумное ква-ква того самого жаба, которого, как я считал, разорвало на куски.
Должен отметить один нюанс для тех, кто не бывал в Галче. Вдоль того участка ручья обитает, по самым скромным подсчетам, от семнадцати до восемнадцати тысяч миллионов лягушек и жаб. Так вот я различал – и говорю это не хвастовства ради, – честно различал каждый квак того жаба в общем шуме.
Он следовал за мной, держась на расстоянии. Каждый квак – словно глумливый тычок под ребра, издевка от человека, прекрасно осознающего, что ударить в ответ у тебя не получится. Он, понятное дело, выжил, потешался, скрываясь, следил за мной. Честно сказать, меня от такого озноб пробил, но очень скоро я согрелся – от жара неприятия, что испытывал к существу. Что же, решил я, похоже, жаб этот – совсем как неприятность, о которой все знают, но надеются никогда не встретиться; но раз уж он встретился мне, то мне и следовало показать ему: не к тому человеку он цепляться решил.
Этого убеждения, дорогие друзья и граждане, я придерживаюсь и по сей день. Уже тогда я был настроен серьезно, а сейчас этот жаб за уйму чего вдобавок ответить должен. За Фреда, и за Джо Уиддлса, и за ферму Джо Уиддлса, и за все озеро Галч, и за сам город Галч. За Фреда и Джо Уиддлса этот жаб ответит мне лично. Что касается остального – там пусть общество решает.