– Господи, Патти, – сказала она. – Если он весь такой жирный, как его морда, это же все равно что с холмом трахаться!
– А ты, значит, только с суперзвездами кувыркаешься? Ну и что, что он толстый? Только представь, как ему будет приятно!
– Зуб даю, он так покраснеет, что у него башка станет как баклажан. Тогда ему только дырки на макушке не будет хватать, как Мелани говорила… – Шери не смогла закончить фразу и расхохоталась, обхватив себя руками. Она в тот день уже успела выпить. Патти заказала себе еще двойную порцию виски, чтобы догнать подругу, но не отставала от нее, пытаясь вывести на серьезный разговор.
– Ну правда, сколько времени я работаю в «Парнасе»? Уже три года? Нет, четыре! Четыре года. Мы части одной общины – аптекарь, Арнольд, Жирная Морда, – но совсем этого не показываем. Не собираемся вместе. Мы друг для друга только лица. Как тот же Жирная Морда – не могу же я к нему так обратиться!
– Так давай посмотрим на табличке, как его зовут!
Патти хотела было ответить, но заметила, как за барной стойкой пробежал по резиновому коврику и скрылся под плинтусом большой таракан. Она вспомнила пухлое тело под полотенцем и вспомнила – так, будто сама это видела, – расколотый пулей череп.
Шери быстро заметила, что ее подруга помрачнела. Она заказала еще выпивки и принялась проталкивать идею сей же час отправиться в веселую экспедицию в кабинет Жирной Морды. И когда желудок Патти снова оттаял, она с благодарной веселостью приняла этот проект и охотно присоединилась к смеху подруги, обмениваясь с ней скабрезными предположениями о том, чем все это закончится.
Они пропустили еще по стаканчику и наконец, хохоча, вырвались на вечернюю улицу. Облитые золотом тротуары кишели людьми, дорога была забита ворчащими машинами. Легконогие и громкие, девушки вернулись к своему перекрестку и, перебежав дорогу, подошли к старому зданию. Его тяжелые двери из дуба и стекла были пневматически неподатливы, и Патти с Шери едва устояли на ногах, открывая их. Зато захлопнулись двери стремительно, с громким щелчком, и отсекли уличный шум с поразительной, внезапной абсолютностью. Стекло было грязным и придавало зеленовато-желтый оттенок и без того сюрреалистически медному свету заходящего солнца. Неожиданно стало казаться, что там, за дверями, Марс или Юпитер; девушек окружила грандиозная и мрачная тишина, которая вполне могла бы царить в настоящих месопотамских руинах, лежащих в озаренной светом звезд пустыне. Это были чуждые Патти образы – шокирующие вторжения мысленного голоса, не вполне ее собственного. Шери шутливо содрогнулась, но больше ничем не показала, что ею владеют похожие чувства. Она весело обругала старые лифты, к кнопке вызова которых пожелтевшим скотчем было приклеено написанное от руки объявление «Не работает», а потом, хихикая, первой начала взбираться по лестнице с зеленым ковровым покрытием, поверх которого лежала резиновая дорожка, вызвавшая у Патти смутные ассоциации с истертой и мягкой кожей рептилии. Она едва поспевала за своей резвой подругой, поражаясь ее веселости, которая безвозвратно покинула мысли самой Патти, стоило только дверям захлопнуться.
На втором и третьем этажах их взгляду представали одинаковые виды: выстеленные зелеными ковровыми дорожками коридоры, полные дверей с матовыми стеклами и роскошными латунными ручками. Горящих ламп было немного, и Патти пронзительно ясно ощущала в этих коридорах сберегаемую тишину. Это была тишина не отсутствия, а присутствия, рожденная кем-то затаившимся.
Страх Патти был таким свирепым и неоправданным, что она подумала, не вызван ли он смешением таблеток и выпивки. Ей отчаянно хотелось остановить подругу и уйти отсюда вместе с ней, но у нее не хватало ни дыхания, ни слов, чтобы рассказать о своей безумной панике. Шери торжествующе выскочила на площадку четвертого этажа и с поклоном пригласила Патти в коридор.
На всех дверях, которые они миновали, висели таблички с названием клиники, направлявшие клиентов в кабинет в конце коридора, и с каждым шагом, приближавшим Патти к его двери, бунтовавшая у нее в животе паника усиливалась. Они едва преодолели половину пути, когда Патти дошла до предела и поняла, что никакая сила в мире не заставит ее подойти ближе к этому кабинету. Шери тянула ее вперед, подбадривала, но наконец оставила в покое и дурашливо подкралась к двери на цыпочках, пытаясь спародировать внезапный испуг подруги.
К облегчению Патти, стучаться Шери не стала. Она достала блокнот и c усмешкой написала на листке довольно длинное послание. Сложила записку, просунула ее под дверь и бегом вернулась к Патти.
Когда они достигли последнего лестничного пролета, Патти осмелилась заговорить. Она сделала Шери выговор из-за записки.
– Думаешь, я хочу его увести, – поддразнила ее Шери, – и дала ему свой адрес?
Она намекала на тот раз, когда на людной вечеринке Патти попросила ее передать записку потенциальному клиенту, а Шери с ней похимичила и увела парня в свою квартиру. Патти ужаснулась при мысли, что та и впрямь провернула этот же фокус, а потом отбросила это опасение, потому что при всех причудах Шери даже для нее это было бы слишком.
– Ты слышала там музыку? – спросила Патти, когда они вышли на улицу. Шум внешнего мира стал благословенным облегчением – взрывом воздуха и цвета после долгой, сокрушительной тишины, как будто она вынырнула на поверхность, едва не утонув на большой глубине. Но даже в этом сладостном приливе она явственно помнила странную визгливую песню – впрочем, это едва ли можно было назвать песней, скорее, жуткой мелодичной бессмыслицей, – которая звучала у нее в голове, пока они торопливо спускались по укрытым гладкой резиной ступенькам. И так же сильно, как те странные ощущения, что вызвала у нее эта музыка, Патти тревожило то, как именно она ее воспринимала. Ей казалось, что она не услышала музыку, а скорее вспомнила ее – внезапно и отчетливо, – хотя понятия не имела, где могла слышать ее раньше. Ответ Шери подтвердил ее мысли:
– Музыку? Детка, да там ни звука не было! Жуть, правда? – Ее настрой оставался легкомысленным, и Патти с радостью подхватила него. Они завалились в еще один из своих излюбленных баров и пили там около часа – медленно, поддерживая хмелек, веселые и возбужденные, будто школьницы в совместной поездке. В конце концов они решили вернуться в «Парнас», найти кого-нибудь с машиной и устроить покатушки.
Когда они переходили дорогу возле отеля, Шери удивила Патти тем, что бросила взгляд на старое офисное здание и пожала плечами – а может, содрогнулась.
– Господи. Я как будто на дне океана побывала – скажи, Патти?
Этот отголосок ее собственного страха заставил Патти приглядеться к подруге. И тут Арнольд, продавец, вышел из газетного киоска и загородил им дорогу.
Столь нетипичная для него агрессивность заставила Патти вздрогнуть. Арнольд был некрасив. Все его тело было красным и пухлым, как у маленького ребенка. Редкие рыжие волосы делали его похожим то ли на младенца, то ли на старика, а лицо из-за пустой глазницы с плаксивыми красными складками дряблого века казалось скривившимся от слез. Всю его красную семенящую мягкость покрывала лоснящаяся темная глазурь въевшейся грязи. И хотя большую часть времени он вел себя как полный идиот, теперь Патти ощутила в нем хитрость, что-то коварное и прогнившее. Влажногубое кретинское лицо, приблизившееся к девушкам, казалось лицом загримированного мошенника, а не слабоумного. Страх просочился в ноздри Патти и увлажнил кожу ее рук, словно он был кислым туманом, окружавшим продавца газет. Арнольд поднял руку. В грязных пальцах он сжимал конверт и пятидесятидолларовую купюру.
– Один человек сказал, чтобы ты это прочитала, Патти! – Детские интонации Арнольда теперь казались Патти фальшивыми, частью маскировки, как и покрывавшая его грязь. – Он сказал отдать тебе эти деньги, чтобы ты прочитала письмо. Это клиент! Он дал мне двадцать долларов! – Арнольд хихикнул. Патти чувствовала в нем хладнокровного обманщика, и ее голос дрожал, когда она расспрашивала его о человеке, давшем ему это поручение. Арнольд ничего не помнил, только руку и голос из темной машины, которая подъехала к нему, а потом унеслась прочь.
– И как же она должна это прочитать? – съязвила Шери. – У окна? Может, ей еще и надеть что-нибудь особенное?
Но Арнольду больше нечего было им сказать, и Патти охотно от него отступилась, лишь бы спастись от отвращения, которое он так неожиданно в ней пробудил.
Они вошли в фойе, но письмо было таким странным – такими захватывающе пикантными были мимолетные фантазии, которые оно вызывало, – что в конце концов девушки вернулись вместе с ним в бар, заняли полукабинет и прочли его там при поддержке виски и оживленной атмосферы.
Анонимное письмо представляло собой два листка, исписанных четким, причудливо изящным беглым почерком:
Милые девушки!
Как сватается Повелитель шогготов? Ваших знаний не хватает даже на то, чтобы задать этот вопрос! Так давайте же я задам его и отвечу на него за вас. Ответ таков: «Повелитель шогготов приходит к той, которую желает, приходит к ней тяжкой поступью на чуждых ногах. От темного моря, из-под ледяных гор приходит к ней могучий Повелитель шогготов!» Милые, милые девушки! Откуда же приходит шоггот? В своем нежном, чувственном незнании вы, быть может, неспособны поразиться тому, какие бездны Пространства и Времени проницает этот вопрос. Но позвольте мне снова задать его и ответить на него за вас. Вот как был записан этот ответ:
Страшитесь подгорных бездонных глубин,
Пещер, где черна океанская гладь,
Приюта, где боги со звездных вершин
Укрылись от мира, что стал замерзать.
Ведь даже богам суждено постареть,
А прежним рабам их лишиться оков;
Ведь даже богам суждено ослабеть
И сделаться пищей для бывших рабов.
Нежнейшие блудницы! Драгоценнейшие мои беспечные распутницы! Вы и представить себе не можете, какие формы способен принимать Повелитель шогготов! Его собратья сделались меньше с тех пор, как современный человек в последний раз повстречал их. О, но зато повелители шогготов стали куда более изменчивы! Они величайшие в мире полиморфы, но прежде всего они – сам Ужас. Но как же они заявляют о своей любви? Что они шепчут той, которую так горячо жаждут? Знайте же: шогг