Ткань оказалась хлопчатобумажной с примесью синтетики, темно-синей, размер комбинезона — примерно пятьдесят шестой. Мне вспомнились темно-синие волокна, найденные на подоконнике в спальне Лори Петерсен и на ее теле. На теле Хенны также было обнаружено несколько таких волокон.
Мы ничего не сказали Марино о том, чем занимались. Он, наверное, сейчас катался по городу в патрульной машине, а может, расслаблялся дома перед телевизором, потягивая пиво, и не подозревал о наших планах. Когда газета выйдет, Марино решит, что все по закону, что просочившаяся информация касается найденного им комбинезона и недавно присланных мне отчетов по ДНК. Мы хотели, чтобы абсолютно все считали статью в газете санкционированной.
Может, она такой и была. Другие объяснения, откуда у преступника столь странный запах пота, мне в голову не приходили — разве что Петерсену причудился запах, а комбинезон чисто случайно оказался в мусорном баке прямо на бутылке кленового сиропа «Миссис Баттерворт».
— Великолепно, — произнес Уэсли. — Вот не думал, что мы распутаем это дело. Наш «скунс» все продумал, наверное, даже выяснил, где стоит мусорный бак, перед тем как лезть в окно. Считает себя неуловимым.
Я украдкой взглянула на Эбби. Она держалась молодцом.
— Для начала достаточно, — произнес Уэсли.
Я будто уже видела заголовок: «Новые доказательства и ДНК: серийный убийца, возможно, страдает нарушением обмена веществ».
Если у маньяка действительно болезнь, которую мы вычислили, статья на первой полосе повергнет его в шок.
— Ваша цель — побудить его снова влезть в компьютер главного офиса медэкспертизы, ведь так? — сказала Эбби. — Значит, нужно упомянуть о компьютере. Ну, чтобы натолкнуть преступника на эту мысль.
— Хорошо, — произнесла я, немного поразмыслив. — Мы можем написать, что недавно было совершено вторжение в базу данных, что кто-то искал информацию о специфическом запахе, зафиксированном на одном из мест преступления и ассоциирующемся с найденным вещественным доказательством. Следствие ухватилось за эту улику — эксперты полагают, что у преступника редкое нарушение обмена веществ, симптомом которого и является упомянутый запах. Однако достоверные источники отказались сообщить название этого синдрома или заболевания. Они также ничего не сообщили о том, подтвердили ли наличие этого заболевания проведенные исследования ДНК убийцы.
— Отлично! Пусть лишний раз покроется холодным потом! — съязвил Уэсли. — Пусть помучается, прикидывая, нашли мы комбинезон или нет. В подробности вдаваться не надо. Можно просто написать, что полиция отказывается сообщать, какой конкретно найден вещдок.
Эбби что-то строчила в блокноте.
— Кстати, о вашем «медицинском источнике», — произнесла я. — Неплохо было бы поместить несколько прямых цитат.
Эбби подняла глаза:
— Например?
Я бросила взгляд на Уэсли и ответила:
— Пусть, как мы и договаривались, «медицинский источник» отказывается назвать заболевание преступника, связанное с обменом веществ. Но пусть он заявит, что данное отклонение может вызвать ухудшение интеллекта, а в острых случаях — задержку умственного развития. Добавьте также… ммм… следующее, — я размышляла вслух, — специалист по генетическим отклонениям утверждает, что определенные типы нарушения обмена веществ вызывают умственную деградацию. Хотя полиция считает, что у серийного убийцы таковая не наблюдается, есть доказательства, позволяющие предположить, что у преступника может быть дефицит интеллекта, который проявляется в расстройствах нервной системы и периодических провалах в памяти.
— То-то «скунс» взбеленится, когда поймет, что мы считаем его кретином! — вмешался Уэсли.
— Но ни в коем случае не ставьте под вопрос умственные способности маньяка — это принципиально, — продолжала я. — Иначе в суде это может сыграть убийце на руку.
— Я просто сошлюсь на слова авторитетного источника, — сказала Эбби. — Пусть источник и несет ответственность за разницу между умственной отсталостью и душевной болезнью.
Журналистка уже исписала полдюжины страниц. Продолжая строчить, она спросила:
— А как насчет запаха? Нужно сообщать, на что он похож?
— Да, — подумав, ответила я. — Ведь преступник живет среди людей. Коллеги, по крайней мере, у него есть. Может, кто-нибудь из них заявит в полицию.
— Одно ясно как день, — подытожил Уэсли, — статья выбьет нашего «скунса» из колеи. У него точно паранойя разовьется.
— Если, конечно, у него действительно такой специфический запах тела, — заметила Эбби.
— А откуда он знает, что у него есть этот запах? — спросила я.
Эбби и Уэсли растерялись.
— Вы когда-нибудь слышали выражение «лиса не чует, что сама воняет»? — поинтересовалась я.
— Вы хотите сказать, убийца и не подозревает, как от него разит? — опешила журналистка.
— Вот пусть он и поломает над этим голову, — ответила я.
Эбби кивнула и снова склонилась над блокнотом.
Уэсли откинулся на спинку стула.
— Кей, а что ты еще знаешь о «болезни кленового сиропа»? Может, нам нужно пройтись по аптекам, понаблюдать, кто пачками покупает витамины или другие лекарства по рецепту?
— Пожалуй, следует проверить, кто регулярно и в больших количествах покупает витамин B1, — ответила я. — Убийца также может покупать специальную пищевую добавку — ее выпускают в виде порошка. Думаю, она продается без рецепта. Возможно, маньяк сидит на особой диете: например, ограничивает употребление белков. Но, мне кажется, он слишком осторожен, чтобы оставлять такие улики. И потом, раз болезнь у него не в тяжелой форме, зачем ему придерживаться строгой диеты? Подозреваю, что он ведет абсолютно нормальную жизнь и ни в чем себе не отказывает. Возможно, преступника волнует только странный запах тела, который усиливается, когда он волнуется или возбуждается.
— Возбуждается эмоционально?
— Физически. «Болезнь кленового сиропа в моче» обычно обостряется при физическом возбуждении, например, если у человека респираторное инфекционное заболевание, скажем, грипп. Тут чистая физиология. Возможно, убийца недосыпает — ведь ему, бедняге, приходится выслеживать жертвы, забираться в дома и все такое прочее. Эмоциональное и физическое возбуждение взаимосвязаны — они дополняют друг друга. Чем больше эмоциональное возбуждение, тем больше физическое, и наоборот.
— И что потом?
Я посмотрела на Уэсли спокойным взглядом.
— А что происходит, когда болезнь обостряется? — снова спросил он.
— Это зависит от того, приобретает ли болезнь острую форму.
— Предположим, приобретает.
— Тогда у больного возникают настоящие проблемы.
— Какие?
— В организме накапливаются аминокислоты. Человек может стать апатичным, раздражительным, атаксичным. Симптомы напоминают тяжелую форму гипергликемии. Нередко требуется госпитализация.
— Ты можешь выражаться по-человечески? Что значит «атаксичный»?
— Нетвердо стоящий на ногах. Человек двигается по синусоиде, как пьяный. Он уже не может перелезать через изгороди и забираться в окна. Если болезнь переходит в острую форму, если уровень стресса растет, если человека не лечить, ситуация может выйти из-под контроля.
— Выйти из-под контроля? Мы, значит, должны довести маньяка до ручки, чтобы болезнь выдала его?
— Пожалуй, так.
— Хорошо. А дальше-то что? — поколебавшись, спросил Уэсли.
— А дальше — острая форма гипергликемии и усиление нервозности. Больной перестает себя контролировать, у него случаются помрачения сознания, он перевозбужден. У него замедленная реакция и частые смены настроения.
Хватит, решила я.
Но Уэсли так не считал. Он, весь подавшись вперед, продолжал испытующе смотреть на меня.
— Ты ведь не сегодня поняла, что у маньяка «болезнь кленового сиропа», верно, Кей? — Вопрос Уэсли требовал положительного ответа.
— Я это подозревала.
— И ты молчала?
— Я не была в этом уверена и не видела смысла говорить об этом вплоть до сегодняшнего дня.
— Хорошо, допустим. Итак, ты хочешь выкурить «скунса» из норы, довести его до паранойи. Предположим, у нас это получится. А дальше что? Какова самая мрачная картина событий?
— Больной может потерять сознание, у него могут начаться судороги. Если его не госпитализировать и не начать лечить, откажут внутренние органы.
Уэсли изумленно уставился на меня — до него дошло.
— Черт возьми, да ты решила угробить этого сукиного сына!
Эбби перестала писать и подняла на меня удивленные глаза.
— Это всего лишь предположения, — как ни в чем не бывало произнесла я. — Если маньяк и болен, то в легкой форме. Он всю жизнь живет с этим. Вряд ли он умрет от своего недуга.
Уэсли продолжал ошарашенно смотреть на меня. Было очевидно, что он мне не поверил.
14
Всю ночь я не спала. Мозг не переключался на отдых, и сознание, как птица, пойманная в силок, металось между картинами реальности и бредом. Мне привиделось, что я кого-то застрелила, а Билл в качестве медэксперта и в сопровождении какой-то красотки прибыл на место преступления почему-то с моей черной сумкой…
Широко открытыми глазами я смотрела в темноту, и сердце словно сжимала ледяная рука. Я встала задолго до того, как зазвонил будильник, и, как в тумане, мрачная, подавленная, поехала на работу.
Никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой и измученной. На работе я отвечала на приветствия коллег сквозь зубы, и сотрудники провожали меня испуганными недоумевающими взглядами.
Все утро я пыталась позвонить Биллу, но всякий раз отдергивала руку от телефона. После обеда бастион моей гордости пал, и я все-таки набрала его рабочий номер. Секретарша радостно сообщила, что «мистер Болц» в отпуске и до первого июля не появится.
Я не оставила сообщения. Отпуск был незапланированный, это я точно знала. Я прекрасно понимала, почему Билл не сообщил мне об отъезде. Раньше… О, раньше он бы обязательно сказал. Но те времена прошли. Теперь не будет ни оправданий, ни сомнительных извинений, ни неприкрытой лжи. Билл порвал со мной навсегда, потому что не смог сознаться в собственных грехах.