Я проезжал место этой катастрофы недели через три после нее. Мы с семьей ехали к родственникам на Украину, я, как всегда, лежал на верхней полке и смотрел в окно на красивейшую уральскую природу. Вдруг я заметил, что листва на деревьях из зеленой стала желтоватой, а потом и совсем желтой. Это было странно, ведь стояло лето. Вскоре листва стала черной, затем исчезла — остались черные стволы, с редкими ветками, а потом и вовсе без веток, только высокие обожженные пеньки. И вдруг поезд выехал на абсолютно ровную площадку — по ее черной обугленной земле ходили группы людей в военной форме. Там же лежало несколько деформированных черных железнодорожных цистерн. В воздухе пахло газом и гарью. После того, как мы проехали через эпицентр катастрофы, пейзаж стал меняться в обратную сторону: от черного к желтому и, наконец стал обычным летним, зеленым.
К сожалению, в наше нестабильное время чрезвычайные ситуации, в которых гибнет много людей, по-прежнему случаются. Человечество как вело, так и ведет войны, изменилось только оружие. Эпидемии периодически вспыхивают то тут то там, предотвращать стихийные бедствия мы так и не научились, техногенные катастрофы в мире происходят постоянно. Кроме всего этого появился терроризм, цель которого часто — именно массовая смерть, даже ценою жизни самого террориста.
Мне не доводилось (и, надеюсь, не придется) бывать там, где одновременно погибли сотни и тысячи, но там, где погибли десятки человек, я работал. В таких местах всегда особая энергетика (не очень люблю это слово, но не знаю, как иначе назвать это внутреннее состояние), ощущение тоски и какой-то горечи. На месте гибели одного человека такого никогда не бывает. Мысль о том, что одновременно много человек расстались с жизнью, угнетает.
Каждый раз, когда происходит катастрофа, сопровождаемая массовыми человеческими жертвами, живых поражают два обстоятельства — внезапность и фатальность. Например, при авиакатастрофе люди всегда представляют себе, как погибшие проходили регистрацию, усаживались в самолет, строили какие-то планы. Если среди пассажиров были дети, это придает катастрофе еще больше трагичности. И вот все эти люди, такие разные, никак не связанные между собой, погибают одномоментно, разом. Планы их не осуществятся, подарки, которые они везут родным и знакомым, будут валяться среди обломков самолета и фрагментов человеческих тел, посты, которые многие делают в соцсетях перед полетом, станут последними в их жизни. Что это если не фатальность? При этом тот факт, что каждый день в нашей стране десятки людей погибают в автокатастрофах, люди кончают жизнь самоубийством, умирают от несчастных случаев и болезней, не вызывает таких реакций и считается обыденным, незаметным для окружающих, естественным процессом. Но массовая гибель людей всегда привлекает внимание.
Еще один вопрос, который всегда всех волнует, — успели ли люди понять перед смертью, что с ними происходит. Видимо, подсознательно мы «примеряем» такие ситуации к себе, пытаемся представить, что бы мы сами чувствовали в такой момент. Судебная медицина не дает ответа на такие вопросы. Лично я, будучи фаталистом, считаю, что в каждом случае одновременной гибели большого количества людей, вероятно, есть какой-то смысл, суть которого нам понять не дано.
Моя работа была связана с несколькими случаями, в результате которых погибло много людей: теракт на станции метро «Парк культуры» 29 марта 2010 года (12 погибших), катастрофа самолета Ту-154 президента Польши в Смоленске 10 апреля 2010 года (96 погибших), террористический акт в аэропорту Домодедово 24 января 2011 года (37 погибших), катастрофа самолета Ту-204 во Внукове 29 декабря 2012 года (5 погибших), столкновение рейсового автобуса и грузовика под Подольском 13 июля 2013 года (18 погибших), катастрофа в Московском метрополитене 15 июля 2014 года (24 погибших), катастрофа частного самолета Dassault Falcon 50 EX во Внукове в ночь с 20 на 21 октября 2014 года (4 погибших), пожар на швейной фабрике в Москве 30 января 2016 года (12 погибших), гибель школьников на Сямозере в Карелии 18 июня 2016 года (14 погибших), гибель пожарных в районе Гольяново в Москве 22 сентября 2016 года (8 погибших), катастрофа Ту-154 под Сочи 25 декабря 2016 года (92 погибших), катастрофа самолета Ан-148 в Подмосковье 11 февраля 2018 года (71 погибший).
В одних случаях я работал непосредственно на месте, в других — только исследовал погибших. Все эти случаи отличались друг от друга причинами смерти, объемом повреждений и, соответственно, длительностью нашей работы. Например, погибшие на пожарах или при утоплении имели небольшое количество повреждений, и исследование тел занимало 1–2 дня, а у погибших в результате террористических актов или техногенных катастроф встречались грубые повреждения, отрывы сегментов тела, порой имело место и разделение тел. Авиационные же травмы часто сопровождались грубой фрагментацией тел, иногда до такой степени, что, например, от 70 человек могло остаться более 50 000 фрагментов. В таких случаях работа судебно-медицинских экспертов могла занимать разное время: от суток до месяца.
Судебно-медицинские эксперты принимают участие в расследовании всех случаев массовой гибели людей на первичном этапе — осмотр места происшествия — и на последующих этапах. Все это требует внимательности, ответственности и определенной самоотверженности, так как работать приходится иногда сутками без перерыва. Сбор биологических фрагментов на месте происшествия, маркировка и сортировка их, часто в сложных условиях (в ночное время, в глубоком снегу, в лесу или на болоте), правильная упаковка, описание каждого фрагмента, взятие материалов для генетического исследования, опять правильная упаковка, составление заключения — все это забирает много сил — и физических, и моральных. Например, если речь идет об авиационной травме, то эксперт имеет дело с мелкими и мельчайшими фрагментами, которые нередко находятся в ужасном состоянии, и зачастую вынужден дышать парами авиационного керосина. Например, на экспертизу могут доставить куртку, найденную на месте происшествия, на вороте которой присутствуют следы биологического происхождения (это по-протокольному, а по-простому — частицы головного мозга). Вся ткань пропитана авиационным керосином, и, пока эксперт описывает куртку, изымает образцы этих биологических тканей для генетического исследования, он вдыхает пары топлива. При исследовании трупов людей, погибших на пожаре, в обугленных тканях могут скрываться фрагменты стекол, острые щепки, гвозди и т. д., что увеличивает риск травмирования эксперта.
Сортировка имеет очень важное значение. Впервые ее применил еще великий русский медик Николай Иванович Пирогов. Для него, военного хирурга с опытом работы во время Крымской и Русско-турецкой войн, сортировка была связана с качественным оказанием помощи раненым, которые делились на тех, кому требуется неотложная помощь, тех, кто может немного подождать, и тех, кому уже ничего не поможет. Благодаря такой процедуре удалось сохранить многие жизни и качественно лечить пострадавших. Сортировка в судебной медицине преследует другие цели — определить по трупам и их частям максимальное количество погибших и идентифицировать их, в связи с чем все трупы делят на четыре категории.
К первой группе относят трупы, у которых сохранились все основные части тела (голова, туловище, конечности), независимо от того, насколько сильно выражены их повреждения.
При отсутствии какой-либо части тела (голова, конечности на различных уровнях) погибших относят ко второй группе.
Третья группа — отдельные части тела, которые определяются лишь по сохранности их общей анатомической структуры (головы, конечности, части туловища, внутренние органы).
К четвертой группе относят структурно не связанные в единое целое фрагменты кожи, костей, мышц, внутренних органов и т. д.
В настоящее время благодаря генетической экспертизе процесс идентификации значительно упростился. Достаточно взять образец биологического материала от фрагмента и материал от ближайшего родственника погибшего и сравнить их. Такие экспертизы делаются довольно быстро (современные аппараты способны выделять до 16 ДНК одновременно, а процесс выделения занимает не более 25 минут) и обеспечивают почти стопроцентную вероятность правильной идентификации.
Быстрота всех этапов исследования — это единственное, чем сотрудники судебно-медицинской экспертизы могут облегчить, насколько это возможно, груз трагедии для родственников погибших. Хотелось бы, конечно, чтобы случаев массовой гибели людей было как можно меньше.
6. Расчлёненка (плохое слово)
Мне совсем не нравится слово «расчленёнка», оно грубое и от него несет каким-то душком 1990-х. Но в разговорах это слово используется почем зря. В большинстве случаев расчленение трупа связано с его последующим сокрытием — части тела проще прятать или уничтожать. В судебно-медицинской и криминалистической литературе приводится множество историй, когда преступники пользовались этим способом и долго оставались непойманными. Особо изобретательные отправляли фрагменты тел посылками в разные регионы страны, а особо наглые — даже в полицию, «заигрывая» таким образом со следствием.
Кроме того, расчленение трупа может быть прижизненным — история знает примеры таких нечеловеческих издевательств над человеком, та же казнь через четвертование. К счастью (а может быть, и к сожалению), таким образом давно уже никого не казнят, но маньяки иногда еще встречаются в обществе. Рассказывать об этом можно долго, случаи такие встречались в моей практике, но вряд ли это доставит удовольствие читателю. Маньяки есть во всех странах, и задача государства — вовремя выявлять таких людей, не позволяя им совершать преступления.
Что касается расчленения посмертного, здесь примеров огромное множество.
Как-то мы целую неделю искали части тела женщины, которую убил ее сожитель. Преступник, человек по-восточному хитрый, работал поваром в придорожном кафе. Там он и совершил убийство, а потом за 40 минут умудрился расчленить тело, упаковать все в целлофановые мешки и убраться в помещении. Отработав смену, он развез мешки и закопал их в разных местах, расстояние между которыми достигало 80 км. Пропавшую женщину стали искать только через пять дней, и повар сразу попал под подозрение, но прямых доказательств не было. Когда вскрыли пол в кафе, между досками обнаружили кровь. Анализ показал, что кровь принадлежала пропавшей. А погорел повар из-за своей жадности: при обыске у него дома был обнаружен золотой кулон, принадлежавший жертве. Этот кулон убийца сам подарил женщине, и выбросить его, видимо, рука не поднялась. И поехали мы в трясущемся уазике по России — искать части тела. Почти всё нашли. Память у повара была отменная, не смог показать он лишь место, где были захоронены ноги. В пути он рассказывал, как правильно готовить узбекский плов, раскаяния в содеянном не испытывал и вообще вел себя так, будто ничего не случилось и мы дружной компанией едем на пикник.