Может быть, в связи с преимущественно сельским характером местности и низким показателем миграционной активности населения от соседей к нам поступало большое количество абортусов. Аборты проводились даже не бабушкиными, а прабабушкиными методами. В ход шли и горячие ножные ванны в сочетании с некоторыми препаратами, и гусиные перья, и вязальные спицы, и травы, и прыжки с высоты, и еще черт знает что. Иногда вместе с абортусом привозили и горе-мамашу, не удосужившуюся изучить хотя бы школьный курс биологии или газету «Спид-Инфо». Если женщина не хотела ребенка, а аборт сделать уже не было возможности, рожали просто в ведро с водой, и проблема решалась сама собой. Напомню, что все это происходило в XXI веке.
Да что там говорить, мой первый труп, который я исследовал самостоятельно в первый рабочий день, был из этого района, фамилия его была Робинзон, и его в поле переехала сеялка. Запомнил я тот день на всю жизнь и сразу понял, что район непростой.
4. Транссексуал и гермафродит
Однажды ко мне на прием пришел молодой парень с целью «снять побои». Парень как парень, руки, ноги, голова. Только сразу обратило на себя внимание некое изящество в его движениях. Худощавый, на лице редкая щетина, большие глаза.
Явился он в связи со стандартной ситуацией: побила жена. Это меня не удивило: супруги частенько дубасят друг друга почем зря. Расспросил я его подробно: куда била, сколько раз, чем и т. п., после чего настала очередь осмотра. «Раздевайтесь», — говорю, а сам пишу в журнал. И тут этот парень как-то замялся и говорит:
– Доктор, я должен вам сказать одну вещь.
– Да, пожалуйста, валяйте.
– Дело в том, что еще недавно я был женщиной.
Для маленького уральского городка в то время это было очень необычно, мы, конечно, слышали про подобного рода операции, но видеть таких пациентов не приходилось. Осмотрел я его и вот что скажу: не знай я его истории, вряд ли бы заподозрил что-то. На груди справа и слева едва виднелись два рубца от мастэктомии, ниже пояса же было все так натурально сделано, что не возникало сомнений в том, что передо мной мужчина.
Где этот человек делал операцию, я не спрашивал. Жил он уже два года с женщиной, которая знала его историю, жил вполне счастливо. Проблемы начались совсем недавно, и связаны они были с банальной ревностью.
Дальнейшая судьба этого человека мне неизвестна.
А вот другой случай из моей практики.
Жил человек как все, выпивал иногда, болел — и умер. Ничего интересного. Заведующий патологоанатомическим отделением был его закадычным дружком и хотел узнать причину смерти.
Умершему было за 50, выглядел он так, как и должен выглядеть мужчина его возраста, но, когда труп раздели и стали описывать, я страшно удивился. При отсутствии молочных желез наружные половые органы были сформированы по женскому типу. Влагалище слепо заканчивалось сантиметра через три, а внешне все выглядело натурально по-женски. Позвал заведующего патанатомией. У того глаза на лоб полезли. Как же так, говорит. Столько лет знакомы, столько водки выпили, а вот не знал я про его такую особенность, мужик как мужик был, правда, семьи и детей не имел никогда.
Кто знает, если бы у этого человека были деньги на операцию, может быть, и семью он смог бы создать, хоть и без детей.
5. Поезд и карьер
Произошла эта история в первые годы моей работы в качестве судебно-медицинского эксперта, в самом начале 2000-х. В то время сотовые телефоны могли позволить себе далеко не все, и как раз отсутствие такового у меня дало мне возможность самому убедиться, насколько опасен движущийся поезд. Нет, конечно, какой-нибудь следователь, например старший следователь Киселев, имел мобильник, «Моторолу», но звонить было довольно дорого. Единственным способом связи оставалась милицейская рация (если она работала).
Как-то в пятницу, ранним летом, поступил вызов. Звонивший в дежурку был крайне лаконичен — сообщил лишь то, что «труп находится в карьере». А что такое «в карьере» применительно к данной местности? Это все равно что сказать, что труп находится в лесу. Карьеров там десятки — как брошенных, так и действующих, в том числе и самый большой в Европе, к счастью, располагавшийся не на моей территории. Из этих карьеров мы иногда выкапывали цыганских девушек, умерщвленных своими родственниками за неподобающее поведение.
Так вот, «труп в карьере» означало, что быстро съездить туда-сюда не получится, особенно если учесть, что пилить придется 30 км.
Выехали мы часов в 11 утра в пятницу, в хорошую погоду. Робкая надежда на быстрое обнаружение нужного карьера улетучилась сразу же, когда мы свернули с асфальтовой дороги и поехали по перелескам. Стало понятно, что искать труп таким образом все равно что искать иголку в стоге сена. Карьеров действительно было много, больших и маленьких, неглубоких и бездонных. Подходишь к такому карьеру, становишься на край, смотришь вниз и видишь, как где-то внизу по спирали медленно двигаются огромные БелАЗы, сверху похожие на муравьев. Где уж тут труп разглядеть.
Поэтому тактику поисков мы свели к следующему: подъезжаем, интересуемся и едем дальше. В глазах местных работяг это выглядело и смешно и по-дурацки одновременно: приезжает милицейский уазик, оттуда выползает толпа людей (а все уже устали сидеть) и спрашивает: «Не у вас ли в карьере труп? Не у вас? Ну ладно, работайте дальше». Хорошего настроения рабочим это не прибавляло.
А между тем давно была вторая половина дня. Все утомились, проголодались, шутки кончились, кассету с песнями из «Бумера» мы прослушали уже стопятьсотый раз. Хотелось уже поскорее найти этого покойника и хотя бы к вечеру попасть домой.
Решили связаться с дежуркой, чтобы дежурка связалась с участковым, а тот выехал на большую дорогу и сопроводил нас к месту. Не спрашивайте меня, почему сразу нельзя было это сделать. Все крики в рацию оставались без ответа по одной простой причине: рация не ловила в перелеске среди карьеров. Лексика в салоне уазика, состоявшая ранее из нецензурной примерно на 30 %, стала таковой процентов на 90. Стало понятно, что надо возвращаться до приема сигнала. Уже не радовала погода, пятница, птички, а тот человек, который нашел труп и сообщил в милицию, наверное, икал еще неделю после этого.
Двинулись назад, попутно периодически проверяя уровень сигнала. И вот в одном месте оказалось, что хоть плохо, но сигнал проходит и передать информацию можно. Проблема заключалась в том, что местом этим была железнодорожная насыпь, то есть нерегулируемый переезд. Железнодорожные пути здесь представляли собой какую-то техническую ветку, по которой, как все считали, никогда никто не ездит. Остановились на самом верху, начали передавать информацию, прорываясь через визги и хрипы помех, периодически теряя сигнал.
Как я увидел сбоку эту махину, до сих пор не знаю. Из-за поворота, из-за деревьев на нас несся локомотив. Он ехал совершенно бесшумно и так быстро, что стало понятно: остановиться перед нами он не сможет. Разве что после нас, но это как-то не утешало.
Сейчас, когда прошло уже больше десяти лет и я прокручиваю перед глазами эту картину, меня больше всего удивляет, как стремительно и бесшумно мчался локомотив и скорость, с которой мы съехали с переезда. Все это сопровождалось криками членов следственно-оперативной группы и машиниста, который уж точно не ожидал увидеть стоящий на путях милицейский уазик. Причем наши пожелания предназначались в основном водителю, а пожелания машиниста — нам, нашим мамам и, если перевести их с матерного на русский, касались абсурдности ситуации и недопустимости такого поведения правоохранительных органов.
С тех пор я всегда говорю: опасайтесь поездов. Эта куча металла может подъехать очень быстро и совершенно бесшумно, особенно если ветер будет дуть от вас.
История на этом не закончилась. Подобрав участкового, мы нашли тот самый карьер. На дне его маленьким зеркальцем блестела вода, на которой плавала какая-то темная точка. Эта точка и была искомым трупом, за которым мы гонялись уже почти семь часов. Спуститься вниз мы никак не могли и отправили участкового назад для того, чтобы он вызвал МЧС. Спасателей мы ждали часа два, уже начало смеркаться, жара спала, в воде на дне карьера колыхался труп, из динамиков разносилось «…никаво не жалкооо, на кавоооо…», мучительно хотелось чаю.
Двое мужчин, которые приехали на эмчеэсовском уазике, были не совсем трезвы. Они долго смотрели вниз, на дно карьера, чесали в затылках, глядели друг на друга и в конце концов поставили жирную точку в наших поисках: «А у нас троса нет».
На этом решили закончить. По дороге назад водитель очень сокрушался, что бензина в баке почти не осталось и нечего будет слить для себя, родного. Песни из «Бумера» на обратном пути уже не слушали.
На следующий день другая бригада поехала и вытащила этого покойника. Убийство оказалось с ограблением…
6. Смешная история
Бывают в нашей профессиональной жизни и смешные истории, которые запоминаются надолго.
Случилось это несколько лет назад, по осени, в субботу. Только я помылся в бане и, чистый и довольный, сел ужинать, как позвонили из дежурки. Сказали, что машина за мной уже выехала, так как в пруду нашли плавающего человека с веревкой на шее.
Вечер переставал быть томным. Пришлось срочно собирать чемоданчик и выезжать. Когда я приехал на место обнаружения трупа, там уже меня ждала группа во главе со знакомым следователем, который тоже был не в настроении, так как его, как и меня, лишили ужина.
Пруд был довольно большой, берег зарос низким кустарником. На водной глади плавал мусор и утки. Смеркалось.
Никакого трупа на воде мы не увидели, пришлось всей следственно-оперативной группе скользить по щиколотку в грязи по берегу. Все отпускали «комплименты» в адрес типа, нашедшего тело, и втайне надеялись на то, что труп самый обычный, утопленный и мы его по-быстренькому опишем — и по домам.