Это был не обычный матч по регби. О нем говорили все. Он разваливал семьи, разводил по разные стороны баррикад друзей и коллег, побуждая людей терять самообладание дома и на работе. Разговоров о нем следовало бы избегать любой ценой, как о религии, но никто этого не делал. Даже моя семья не удержалась, мы орали как бешеные, папа и я с одной стороны, мама и Вики – с другой, просто как два быка, что встретились над пропастью и отказываются сдвинуться хоть на полшага. Стремясь показать всю глубину своего недовольства, премьер-министр Австралии Малкольм Фрейзер даже не позволил самолету южноафриканской команды «Спрингбокс» дозаправиться в Австралии по пути сюда! Одни – многие – не хотели, чтобы мы играли с Южной Африкой, раз всех черных участников нашей команды «Олл Блэкс» должны заменить на белых в связи с законами апартеида ЮАР, в то время как другие, например мы с отцом, хотели выразить возмущение, разделав соперников под орех в игре. Мы хотели видеть, как их ограниченное мышление будет сломлено и эти неудачники окажутся в крови и грязи. (Забавно, я считаю себя пацифистом, но расисты действительно пробуждают во мне зверя!)
Вот как я заполучил бесплатные билеты. Папа не колеблясь купил четыре, но это привело маму и Вики в ярость. Тогда он сказал, что они испортили ему настроение и он больше не хочет идти. Это, конечно, пустяки, если сравнивать с другими семьями. Например, родственники Бена на несколько лет перестали общаться друг с другом, но все же. Плюс у меня было два дополнительных билета. Первый принадлежал другу друга, который передумал идти и решил отдать билет своему (и моему) другу, но потом возмутился, что его (и мой) друг и правда собирается пойти на матч. Так что на самом деле это был билет не друга моего друга, а бывшего друга моего друга. А сам друг, который больше не был другом (не мне, а тому, другому парню), передумал идти и отдал оба билета мне. Оба этих билета я в свою очередь отдал Каху, который за моей спиной, вместе с коллегами, обменял их на ваучеры бесплатного просмотра «Безумного Макса – 2». Спасибо, друг! В свете всей этой сумятицы я удивился, как легко Эмбер согласилась пойти со мной. Мне даже не пришлось объяснять ей, почему иду на матч. Так или иначе, она посчитала подобные волнения «несколько чрезмерными для Стюарта», поэтому сказала, что оставит с ним «сиделку». Я впервые тогда услышал о сиделке.
12 сентября 1981 года
Конечно, я знал, что в Иден-парке будет неспокойно: разбитые бутылки, матерщина на высоких тонах и разборки то тут, то там, но, честно говоря, не предполагал, что все будет гораздо хуже. В конце концов, это последний матч, и охрана, черт побери, должна быть настороже. И вообще, наблюдать, как наша команда показывает Южной Африке, что думает о ее вонючем расизме, – значило громко и ясно заявлять о собственных чувствах.
Эмбер была абсолютно БЕШЕНАЯ! Видимо, она была прикована к больному человеку так долго, что это нанесло ей реальный урон. Как только мы вышли из метро, она направилась к самым яростным протестующим, которые безбоязненно швыряли КАМНИ и орали ПОЛИЦЕЙСКИМ: ИДИТЕ НА ХЕР! Потом я понял: Эмбер и собиралась это сделать с той самой минуты, как я пригласил ее.
Не очень-то приятное зрелище: некоторые люди получали удары в висок, по темени и лбу, кровь стекала по лицам ветвящимися струйками, рисуя речную дельту. Конечно, я никак не мог допустить, чтобы Эмбер пострадала, сейчас я отвечал за нее. Пытаться удержать ее в безопасности позади себя – отдельная, признаться, история, и вскоре я лично познакомился с полицейской дубинкой. Могу сказать одно: это больно. Потом, в самой заварушке, я упустил Эмбер из виду, и это меня сильно встревожило. Было, откровенно говоря, бесполезно пытаться двигаться в такой агрессивной, плотной толпе. Представьте протестующих с одной стороны и полицию с другой, меня толкают назад, вперед и снова назад в этой адской схватке, толпа напирает, требуя от полиции отступить (она и отступила). Все это превращалось в кровавую гражданскую войну! Я приложил много сил, чтобы выбраться из толпы и попасть на стадион. Страшно беспокоился об Эмбер, но решил, что мне лучше быть здесь, так она будет знать, где меня найти.
Прямо посреди матча над стадионом «Нико» пролетел самолет Cessna и сбросил мучные бомбы, которые создали дымовую завесу куда лучше, чем получилось бы у настоящего дыма, – прямо как в нашей парижской студии. На поле летели факелы, независимо от того, что там происходило – отбор, линейный выход или толчок. В какой-то момент с неба упала очередная мучная бомба, вырубив столба из «Олл Блэкс». Вот дьявол! Уверен, он не видел, как она летит на него! Все больше казалось, что трава покрыта снегом. Кое-где лишь слегка присыпало, но в других местах лежали плотные белые сугробы. И по мере того как лица игроков становились белыми из-за муки, они все больше походили – непреднамеренно, но все же – на грандиозную карикатуру прославления Южной Африкой белой кожи. Во всей этой неразберихе назначили пенальти в дополнительное время, но нарушение казалось детским лепетом по сравнению с тем, что я видел по пути сюда. Помню, я еще подумал, что будет чудом, если никого не убьют до того, как раздастся последний свисток, и я сейчас не о полицейском свистке. Финальный счет 25:22 остался в памяти, но подробностей – кто кого заблокировал, кто что и как забил – я уже не могу вспомнить. Важно одно: мы выиграли.
Когда все закончилось и толпа рассосалась, я пробирался сквозь хаос на Крикет-авеню и увидел наконец Эмбер на тротуаре. Глаз опух и еле открывался, фингал цветом напоминал сливу. Мало Эмбер травмы, так еще и такое унижение: двое полицейских силой тащили ее к фургону в нескольких шагах (вольных или невольных) от этого места.
– Эй! – Я громко крикнул, когда догнал их. – Она моя жена. Я о ней позабочусь.
Оба полицейских остановились и скептически посмотрели на меня, будто я был незнакомцем, помогающим выкрутиться преступнику, который по случайности оказался красивой блондинкой.
– Посмотрите, она ранена, ей нужно к врачу.
Я пытался изложить свои доводы, невзирая на толпу, которая орала «свиньи» и бросала в полицейских бутылки, правда не слишком метко. Полицейские обменялись взглядами и затем отправились ловить других. Я ожидал, что Эмбер упадет в мои объятия, словно я герой, который только что спас ее от виселицы. Но я, должно быть, что-то упустил, потому что вместо этого получил пощечину, быструю и неожиданную, – по левой щеке.
– Я тебе НЕ жена! Я не жена тебе, ты понял? Я есть и всегда буду женой Стюарта Генри Ридса.
Эмбер выглядела очень обиженной, будто я пересек священную черту.
– Я только пытался спасти тебя. Господи! – Я потрогал щеку, она горела от удара и еще больше от того, как Эмбер открытым текстом указала мне на мое место.
– Мне не нужно, чтобы ты «спасал меня»! Не в первый раз у меня синяк! Я сама справлюсь!
Она смотрела так зло, как никогда раньше, и, честно говоря, я испугался.
– Прости. Честно, я хотел только помочь. Что с тобой? Боже.
– Это было так унизительно!
Эмбер вымещала гнев на мне, сжав руки в кулаки.
– Унизительно? Думаю, отправиться в тюрьму было бы куда унизительнее!
– Вовсе нет, если это во имя того, во что ты веришь. Они могут запереть меня, мне плевать!
Мы продолжали так спорить прямо посреди улицы. Нам, по иронии судьбы, как настоящим любовникам, было все равно, кто нас может услышать. Затем, оскорбленные и расстроенные, мы разошлись. Конечно, то, что мы сказали друг другу, лежало на поверхности, но то, что мы на самом деле чувствовали, наши эмоции, были глубже, и мы оба это отлично знали. Эмбер видела, что лежит под моим героическим «она моя жена», и это глубоко задело ее. Думаю, она обиделась за умирающего Стюарта, а еще за себя. Ее оскорбило, что я мог считать ее способной согласиться на подобное. Наверное, увидев ее раненой, я слишком явно показал свои чувства.
После матча мы долгое время не виделись. Я не звонил ей, она не звонила мне. Точнее, я позвонил один раз, через неделю. Научился у Бена звонить бесплатно с общественных телефонов по всей стране. Ты вычитаешь каждую цифру номера, который хочешь набрать, из десяти и столько раз нажимаешь на рычаг. Ноль можно было набрать обычным способом, учитывая, что дисковые номеронабиратели были установлены наоборот и девятка шла первой. Наверное, кто-то в правительстве получил хорошую скидку благодаря этому дефекту. Этот способ всегда хорошо работал, если ты не ошибался с подсчетами. Так я дозвонился Стюарту и Эмбер. Телефон долго звонил, пока не ответила незнакомая мне англичанка. Скорее всего, та самая сиделка, о которой говорила Эмбер, позже предположил я. Но тогда я подумал, что ошибся номером, и повесил трубку – значит, не судьба.
Бельвью
После матча, 1982 год
Не могу сказать точно, когда это было, я в то время мало что записывал, но именно в те дни парень Вики, с которым она встречалась около года, сделал ей предложение. Не слишком воцерковленный православный согласился стать католиком, чтобы моя мама оставила его в покое и он смог спать с Вики. Расположение отца Ник снискал тем, что относился к чтению, письму и арифметике намного хуже, чем к любимым регби, гребле и рафтингу. Будучи учителем физкультуры и тренером по всему, что прыгает, катится или служит источником синяков, он получил и папино благословение на то, чтобы моя бедная сестра теперь звалась Вики Зимняков – как по мне, фиг выговоришь. Тогда же я почувствовал, что сыт по горло соседями по квартире и пора двигаться дальше. В школах на стенах классов должны висеть не схемы Царства Животных и всех его форм жизни, с многими из которых детям не придется столкнуться в реальной жизни, а таблицы Рода Соседей, так они лучше подготовятся к будущему. Еще одно предложение министерству образования. Все живые организмы объединены общими признаками – это движение, дыхание, чувствительность, развитие, размножение, выделение и питание. Эту теорию надо пересмотреть, когда речь идет о Роде Соседей, поскольку мой опыт доказывает, что не все черты ему присущи. Что касается движения, дыхания, размножения, выделения и питания – это да, пожалуйста. А чувствительность и развитие можете не искать, не найдете.